R + A

-Тебя что, никогда не били? - Адольф провел костяшками пальцев по компрессу на лбу артистичной особи. -Били, - согласился Кехлер. - Но не до такой же степени, - резонно фыркнул он, покосившись вверх. Несчастно так, устало, из-под невозможно длинных пышных ресниц. - Одно дело самому треснуться головой и совершенно другое, когда тебя приложили о стенку, - пояснил доктор очевидно обижаясь из-за тени улыбки на лице коллеги. Коллега из последних сил пытался держаться. С компрессом на голове, ровненько вытянувшись на кровати, эта лабораторная королева драмы изображала предсмертное состояние. Синяки к вечеру всегда болят сильнее, Ади знал. В юные годы он получал как дворовой кот, характер не сахар был (да и есть). Поведение доктора же могло бы забавлять, но все ж Адольф чувствовал жалость. -Ты не умрёшь, - заверил он, машинально почесывая коллегу за ухом. -Откуда нам знать? - поганые синие глазки снова покосились в лицо. - Усну сейчас, не заметив опасности, а там внутричерепное кровоизлияние откроется и все - больше не проснусь. Ну или от разрыва внутренностей. Адольф закатил глаза. -Тогда может в больницу? - он бы отвёз и даже подождал, лишь бы родной псих успокоился. -Не хочу, - совершенно капризно и ничуть не по-докторски ответили с кровати. Ведь хотели они жалости и внимания. -Ты невыносим, - вынес вердикт Адольф. - Я буду на кухне с сестрой. Если надумаешь ожить - приходи, - он дружелюбно хлопнул умирающего по плечу и решительно развернулся к двери. *** В синеве сгущающихся сумерек Кехлер выглядел натурально как труп. Голова на подушечке, руки сложены на груди, глаза закрыты. Под ними залегли заметные синяки - взгляд Адольфа выцепил их, хоть мужчина находился в паре метров, застыв в дверном проёме. Внутричерепное кровоизлияние и больше не проснется - диагноз брошенный Рюдигером из чистого желания, чтоб его приласкали, сейчас, в этой синеве, в которой спящий на кровати человек выглядел не шибко живым, показался тошнотно вероятным. Волнение здорово щекотнуло нервы, заставив машинально ослабить галстук. Хотя Адольф видел, что доктор дышал, но срочно захотелось согнать наваждение. Он протянул руку, коснувшись кончиками пальцев светлых прядей упавшей на лоб челки, осторожно пригладил, забирая выше. Кехлер в ответ тут же одарил синевой своего взгляда - устало, но совершенно тепло - окончательно сгоняя леденящие душу фантазии. -Чайок тебе сделать? - тихо спросил Адольф. Ибо спросить что-то надо было, не признаваться же, что подозревал в трупообразности. -Именно "чайок", да, - губы Рюдигера тронула абсолютно довольная усмешка. *** Дождавшись, чтоб Франческа уснула (по крайней мере хотелось на то наивно надеяться), Штрассер поддался на заискивающие взгляды ученого - как будто они никогда в одной кровати не спали? Силуэты деревьев над крышей соседнего дома казались черными на фоне темнеющей синевы неба. Вскоре зажгутся первые звёзды и воздух из приоткрытого окошка потянет ночной прохладой, но пока было совершено тепло в бок и несколько странно в мыслях. -Ади, - позвал вдруг его Кехлер, и услышав вопросительное мычание, спросил: - А должно сильно болеть? Наивно так - у Адольфа кольнуло что-то в груди. Странные мысли отогнались. -А ты как думаешь, доктор? - последнее слово выделилось насмешливой интонацией. Хотя вышло совершенно беззлобно, начисто сочувственно. Пальцы при этом вообще коснулись тыльной стороны ладони и запястья, погладили. - Где у тебя болит? - вот тут и вовсе не удалось скрыть волнения. -Голова, - признался Кехлер, жмурясь. - Ну и в принципе, остальное. -Еще бы - с таким мозгом есть чему болеть, - Адольф не решился погладить по больному месту, - Что ж - будем обезболивать вас, доктор. -Поцелуи отличный способ, - поспешил пошутить/предложить на полном серьёзе Кехлер. -Парацетамол тоже, - испоганил зарождающийся флирт Адольф. Но так как тут в одеяле страдали, мучились и явно переживали по поводу своего состояния, он наклонился и ощутимо поцеловал в светлые пряди челки, прежде чем отправиться на поиски лекарства. *** После добавки обезболивающего (и поцелуя, пусть и в столь невинное место), Кехлеру стало лучше. Одеяло удобнее натянулось на ноги и бок, многострадальная голова оказалось чувствовала себя лучше прижавшись лбом к Адольфу. Адольф не возражал, рука потянулась перебирать мягонькие прядки на затылке, но штандарт фюрер осек себя - не стоит тревожить место ушиба - и ограничился коротким поглаживанием ближе к шее. -По-моему этот вечер милейший в моей жизни, - сообщил вдруг учёный спустя добрые минут пять. Почти засыпая, перешёл на искренность. -Ты слишком головой стукнулся, да? - ласково муркнул Адольф, припечатав лоб поцелуем. - Ты в синяках и вообще в морг отправляться собирался - что сегодня хорошего? - он постарался заглянуть в глаза, что учитывая позу Кехлера - носом в шею - оказалось не так-то просто. -Хотя бы то, что ты рядом, - Рюдигер пожал бы плечом, но синяки сковывали движения, поэтому нежась в чужих руках, он окончательно ткнулся лбом в ключицы и спрятался в воротнике рубашки. Одно ухо видно и белизна волос да сползшего одеяла. Адольф на миг крепче сцепил объятия, чувствуя как мурашками покрылись даже руки от теплого дыхания в грудь. Робко погладил по спине, по ткани майки и теплой коже между лопатками, а потом наискал одеяло и натянул к шее, пряча эти острые плечи от наполняющей помещение ночной прохлады. -Адольф, я тебя люблю, - цепляясь в рубашку на спине, серьезно сообщил ему Кехлер. Адольф знал. Очень хорошо знал и не раз слышал эти заветные слова от самого Рюдигера. В принципе он всецело испытывал те же чувства по отношению к доктору (возможно абсолютно те же), вот только говорить зачастую нужным не считал (не мог) - Рюди сам все видит, не глупый. Штрассер прижался губами к мягким волосам на макушке, очень невесомо целуя, подозревался, что на самом деле Рюдигеру больно любое прикосновение к голове. В ответ доносилось тяжёлое уже откровенно сонное сопение, иногда перебиваемое задавленным в горле болезненным шипением. -Я тебя тоже, - буркнул вдруг Адольф, тут же затаившись. Сам от себя не ожидал. Смущение накатило волной, до жара в пальцах и пересохшего горла. Да также резко ушло в полуобъятиях сонной руки. Мир не обрушился на голову, Кехлер не предпринял попытку лезть к губам - он просто прильнул, устраиваясь удобнее и блаженно сопя. -Я счастлив от этого, - признался он. Адольф тоже был, но теперь промолчал, поглаживая от затылка, по всей ласково прогнувшейся спине, к пояснице. Ночь вступала в свои права, комната тонула в глубоких синих сумерках, в которых светлость волос Рюдигера казалась серебристой, почти белой. Прохлада врывалась в приоткрытое окно, хотя здесь, с такой-то грелкой на руках, она казалась скорее нежной свежестью - Рюдигер оберегал от холода похлеще кота. Прикрыв глаза Штрассер тоже посчитал этот вечер хорошим. Говоря по правде - он был и вовсе благодарен Богу за этот вечер, за настырность приехавшего в гости доктора, да даже за драку, в которой потрепали его ученого - не случись так, не льнуло бы это чудо к груди, не расставились бы хоть чуть-чуть в собственной голове точки над i. *** Сестра Адольфа решила совершить поход в магазинчик, оставив братишку наедине с пациентом. Утром распогодилось, солнечный свет пробивался сквозь жалюзи затопляя светлое помещение маленькой кухни. Под носом облокотившегося на стол Кехлера остывал пока ещё слишком горячий кофе. Голова гулко звенела, боль пульсировала от виска по всей черепной коробке и бинт прижатый пластырем к ране чувствовался нехорошо влажным. Ребра ныли и тревожили, впрочем, не менее. Юркая красота, именуемая Адольфом, возилась в метре от доктора вроде бы со своей чашкой. Черная форма на стройной штандарт фюрерской фигуре всегда сидела как литая, в атмосфере светленькой уютной кухоньки же еще больше цепляя взгляд - настроение Ади собой поднимал качественно. А настроение - половина выздоровления! -Ты голодный? - Штрассер вдруг надвис над головой, терпеливо ожидая, чтоб "раненый" товарищ это осознал и прекратил пялится ему в живот пустым взглядом. Даже коснулся пальцем подбородка, заставив приподнять голову. Сколько волнения плескалось под тенью извечной фуражки и длиннющих ресниц, в этих изумрудных глазищах - красота и милота. Если б ещё голова не гудела от резко усилившейся боли и не пришлось крепко зажмуриться на пару секунд. Холодная рука тронула его за плечо, следом коснулась упавшей на глаз челки, заботливо убирая, открывая взгляду штандарт фюрера разлившийся синяк. Большим пальцем Адольф зачем-то погладил по брови к виску, стараясь не задеть пластырь, успокаивая. -Может все же в больницу? - пробормотал он, когда доктор снова прикрыл глаза (млея под ласковой рукой без стыда и совести вообще-то, а не умирая). -Я врач, - напомнил Кехлер уж больно удовлетворённо. -Который сам и паниковал, - улыбчиво возразили ему шепотом, но нежить не перестали. Рюди в ответ подставил удобненько больную голову, чтоб лучше выходило гладить по волосам, от виска за ухо, к шее и воротнику. Прикосновения холодных лапок отдавались лаской и успокоением во всем черепе, лучше любого льда. Когда он наконец мазнул сонным взглядом по лицу коллеги, Адольф не отпрянул. Для удобства Штрассер наклонился ниже, опираясь бедром о стол, и ныне взирал сверху-вниз сосредоточено сопя в сантиметрах от доктора. Заворожённое ожидание в светло-зеленых глазах, удивление (отсутствие желания подбить и второй глаз!) - бессовестный Кехлер восторгнулся абсолютно всей своей морально пострадавшей душой, когда в ответ на поднятие головы, Ади, показалось, чуть придвинулся. Застыл, сопение сбилось, глазища округлились. То ли жалел, разрешая чудить по причине отшибленных мозгов, то ли и не прочь был... Рюди двинулся выше, подозревая что теперь его дыхание щекочет Ади и нервы и кожу, касается губ. Безумно манящих, тонких, сейчас наивно распахнувшихся - большего чем прижаться своими к ним, к наверняка шелковой коже, Кехлер и пожелать не мог. Но поторопишь события - испугаешь дикого зверька в фуражке. Кехлер прикоснулся губами к носу, со всем чувством чмокнув, и изображая улыбку (как же болела левая часть прекрасной арийской морды!) отпрянул. -Кхем, к чаю печенье? - выдал Адольф. -Это кофе, - с медовой улыбкой напомнил пострадавший, любуясь румянцем залившим щеки друга под тенью вдруг сползшей набекрень фуражки (у него что, волосы стали дыбом?). - Но давай.