Крылатые качели летят, летят, летят

В первую ночь на свободе Серёжа сказал ему: — Ты ничего не знаешь. Я тебе объясню. И замолчал, нахохлившись, как воробей. Молчал, пока так и не заснул — полусидя, в дурацкой неудобной позе. Олег не удивился. Это был Серёжа, в конце концов. Не вчера познакомились. Грузовой вагон потряхивало и качало. Окон в нём не было, и единственным источником света был Серёгин телефон, заряжавшийся от пауэрбанка. По-хорошему, в рюкзаке у Олега имелись ХИСы, но тратить их без нужды не хотелось. Встрёпанная голова Серого безвольно болталась в такт стуку колёс. Олег сел рядом и притянул его к себе за плечи. Хотел положить голову себе на плечо — но Серёжа, бормоча что-то сквозь сон, сполз вниз и уткнулся лицом ему в живот. Дыхание у него было ровное, как у безмятежно спящих детей, тёплое даже сквозь грубую ткань штанов — и Олега вдруг накрыло чувством нереальности. Словно они не ехали на юг в грохочущем смрадном вагоне, а сидели, как когда-то, в той древней однушке на Петроградке, и электричество вырубило, потому что соседи опять включили одновременно чайник и стиралку, и Серый зевал, бормоча, что чёрт с ним, со светом, в три часа уже солнце вылезет… С того времени изменилось всё. С того времени не изменилось ничего. Олег смутно ощущал, что обе мысли верны по-своему, но ему пока не хватало оперативной памяти в мозгу, чтобы понять, как именно. Ещё мелькнула — совсем уже не к месту — мысль о том, как давно у них с Серым не было. Но вагон тряхнуло, и Олег выпал обратно в реальность. — Объяснишь, — сказал он тихо. — Конечно. Как сочтёшь нужным, так и объяснишь.

*

Ясное дело, ничего объяснять Серёжа не спешил — ни через день, ни через неделю. Он, казалось, в принципе не рвался говорить о том, что случилось за последний год. Ни о психушке, ни о Рубинштейне, ни о Громе. Ни о чём из того, о чём поговорить рано или поздно пришлось бы. Олег не торопил. Дом, который Серёжа купил не глядя, — не долистав даже до третьего слайда фоток в Яндекс. Недвижимости — оказался вполне приличным каменным особнячком, хоть и не слишком ухоженным. Видно было, что прошлые хозяева приезжали сюда редко. Собачья будка пустовала: цепь с ошейником, смотанная в кольца, висела рядом на заборе. Двор зарос одуванчиками. На солнечной стороне фасада, кроша корнями кирпич, боролись не на жизнь, а на смерть вьюнок-колокольчик и дикий виноград. Неплохое место, подумал Олег, сметая прошлогодние листья с крыльца. Неплохое. Даже хорошее. Серёжа сидел на качелях во дворе, спиной к нему, по колено в одуванчиках — и его залитый солнцем затылок сиял каким-то совершенно неземным светом. Его можно было брать как есть, прямо в этой грязной с дороги рубашке, и вставлять в книжку про фей. Есть же такие сказки — где дети, потерявшиеся в саду или в лесу, на самом деле не потерялись, просто встретили кое-кого, и уже не захотели возвращаться домой… Олега накрыло чувством нереальности так жёстко, что он едва не влепил себе пощёчину. Сняв и оставив на крыльце ботинки, он пошёл к качелям — босиком, по одуванчикам, пырею и сныти. Сорная трава хрустела и гнулась, но не ломалась. Дикая, сытая, разжиревшая — она была здесь настоящей хозяйкой. Серый не обернулся. Хотя слышал, как Олег подошёл; не мог не слышать. Взявшись за верёвку, Олег принялся раскачивать качели — поначалу легонько, потом сильнее. — «Солнышко» хочешь? — Давай, — сказал Серёжа, не открывая глаз. Руками он не держался, даже наоборот — слегка развёл их в стороны, будто крылья. Качели состояли из одной-единственной доски, и кувыркнуться на землю было — раз плюнуть. Хмыкнув, Олег пригасил ход качелей. Рыжие Серёгины ресницы на солнце казались совершенно золотыми. От взгляда на них в носу начинало нехорошо свербить. И не только в носу, но и ниже. Под рёбрами. — Ну? И где «солнышко»? — Ты держись как следует. А то будет потом в заголовках: «Самый грозный злодей современности умер в Ростовской области, убившись качелями». — Я не злодей, — вдруг сказал Серёжа. Голос у него стал нехороший. Надтреснутый. — Ладно, не злодей так не... — Нет, я серьёзно. Я не убивал людей. Ты меня слышишь? — Слышу, — Олег не видел смысла спорить; не сейчас, и не с таким Серым уж точно. Тот встал с качелей, уставился на Олега раненым тускло-голубым взглядом. Хотел, казалось, что-то сказать — но передумал или не смог, и, неловко взмахнув рукавами, пошёл к дому. Рубашка Олега была ему великовата.

*

Серый был не в порядке, и Серый всё ещё не собирался об этом говорить. Олег всё ещё не торопил. Что он делал? Наблюдал, прикидывал, размышлял. Чинил барахливший бойлер — тот имел привычку отключаться, едва нагрев воду до состояния «тепловатой». Ставил в саду растяжки, готовил шашлык, травил мышей, тараканов и муравьёв. В дальнем углу сада, среди зарослей крапивы, он нашёл одичавшую, но всё ещё ядрёную мяту и, перемолов в блендере вместе с клубникой и сельдереем, подал Серому на завтрак — «не смузи, конечно, но тоже неплохо». Словом, копил силы, нагуливал жирок — и ждал. Чего? Этого Олег не знал, но рано или поздно Серый выйдет из своего ступора и скажет ему, что они будут делать дальше. Ждать Олег умел, и эта подвешенность нисколько не тяготила. Тяготило другое. Впрочем, и об этом ему удавалось не думать, почти всегда — успешно, но… Но. Это чёртово «но». Они почти не разговаривали, и почти друг друга не касались. Той первой ночью, в духоте и тряске грузового вагона, Олегу показалось, что теперь всё будет как раньше — но он ошибался. Утром Серый будто не помнил, как дрых у него на коленях. Когда они только-только добрались до своего нового дома, и Серый рухнул плашмя на застеленную полиэтиленом кровать, Олег прилёг было рядом. Потянулся обнять, — они были вдвоём, в безопасности, на постели, какой момент мог быть лучше? — но Серый только пробормотал: — Блин, Олег, от тебя несёт как от грузчика… В душ вали, а? — Ночью тебя всё устраивало, — хмыкнул Олег, поднимаясь. Это была правда, и ещё это была осознанная провокация, но Серый лишь передёрнул лопатками и промычал что-то невнятное в духе «и одежды чистой тоже нет». Дверь в душ Олег оставил незапертой. На всякий случай. Случая не выдалось. Он мылся в одиночестве, фыркая и растираясь мочалкой до красноты — даже еле тёплая вода из полусдохшего бойлера казалась даром небес. Полотенец тоже не имелось. Сунув грязную одежду в стиралку, Олег выбрался из душа, как был — голый, с мокрыми волосами, оставляя на полу след из капель. Серый сидел в гостиной, забравшись в кресло с ногами, и что-то яростно печатал на клавиатуре планшета. — Серый. Эй. — М-м? — Шмоток мне купи. А то если приедут нас брать, — Олег слегка усмехнулся, — неудобно выйдет. Серёжа наконец поднял глаза от планшета. Окинул Олега долгим взглядом — и Олег ощутил, как, не спрашивая разрешения, теплеет кровь в жилах, как занимается нетерпеливыми огненными язычками то, что давно тлело под слоем углей и золы... Он отвык. На него давно не смотрели, — нет, смотрели, конечно, но Серёжа не смотрел, — и теперь это было знакомо, но заново, и ему нравилось, о, ещё как нравилось… — Да нормально, — уголок Серёжиного рта дёрнулся в бледной улыбке. — Психологическое давление на противника… Я тебе, вообще-то, кое-что уже заказал, только не помню, нога у тебя какого размера? — Сорок второй был. — Ок. Бойлер не выключай, я тоже пойду сейчас. Ладно? И Серый снова уткнулся в планшет.

*

Это были новые правила, по которым они жили: Серёжа не рассказывал, Олег не спрашивал. У таблеток, которыми Рубинштейн пичкал Серого в своём Форт Баярде, как выяснилось, имелся здоровенный список побочек. Если честно, изучив его, Олег не понимал, как Серого вообще хватало на то, чтобы складывать звуки в слова — не то что руководить Игрой. Другой бы лежал в углу, как перезревший кабачок, и ел только с ложечки. И да, действие таблеток было накопительным, и выводились из организма они медленно, и «снижение либидо» вкупе с «аноргазмией» в списке тоже были. Олег сколотил для качелей грубоватое, но вполне надёжное сиденье со спинкой, переставил растяжки, подкрутив конструкцию на более удачную, и прочёл треть библиотеки, оставленной на чердаке прошлыми хозяевами — возможно, для растопки. Ночами снился Серёжа — то в Олеговой рубашке, то без всего; седлающий его бёдра, кусающий его в шею, расхристанный, горячий, с мокрыми от пота волосами. Сквозь сон он догадывался, что в постели один и унизительно трётся о матрас — но заканчивалось всё одинаково. Как в пятнадцать лет, когда они с Серым только-только начали целоваться. Олегу было давно не пятнадцать, и он как-то думал, что этот период в его жизни ушёл безвозвратно. Но нет, снова здравствуйте, мокрые пятна на простынях. Они спали в разных комнатах. Серый даже особо на этом моменте не останавливался, просто спросил: «Где хочешь спать, здесь или наверху?» И Олег сказал, что разумнее внизу, потому что те, кто решат вломиться, скорее всего, вломятся через первый этаж. «Ок, тогда я забираю себе комнату вверху». Всё. За десять лет Олег привык считать, что собственное тело над ним особой власти не имеет. В списке вещей, которые он умел терпеть, воздержание находилось даже не в первой десятке. Нет, время от времени на службе подворачивалась возможность спустить пар — но он быстро понял, что удовольствие от перепихов не настолько превосходит возможности его собственной руки, чтобы это окупало хлопоты. Да и работа выжимала слишком много соков, чтобы это становилось проблемой. Теперь работы у Олега не было. Зато был Серый, с его небрежным хвостом — или волосами, рассыпанными по подушке, или встрёпанными поутру патлами, как у ведьмы; Серый, от которого пахло шампунем и тёплой кожей, и мятным «смузи», который Олег для него взбалтывал. Его запах был вездесущим и неуловимым. У Олега ныли зубы от желания притиснуть его к себе, уткнуться носом в местечко между плечом и шеей — и дышать всласть, досыта. Поцеловать каждый палец, и нежную выемку между пальцами. Заставить тяжело дышать и ёрзать. Заставить о себя тереться. Он видел наяву, как это будет — Серёжино бедро у себя на поясе, жар чужого стояка сквозь мягкие домашние штаны, нетерпеливое поскуливание сквозь зубы — чем-чем, а терпением Серый никогда не отличался… Олегу нравилось подразнить его, растянуть удовольствие. Повалять вволю по постели или ковру, целуя и кусая, но не давая прижаться к себе и кончить. Или заставить повернуться на живот, спиной к себе, и пересчитать губами все позвонки, от затылка до поясницы и обратно — круге на третьем Серый начинал извиваться и шипеть, и Олег перехватывал его руки на полпути к твёрдому до боли члену… Где-то на этом моменте терпение отказывало. Олег скрывался в душе, и теперь уже всегда запирал дверь. "Ты давно стал так часто мыться?" — ворчал Серый. Олег фыркал: "Миллионер, а жалеешь денег на воду?" — "Не жалею, но ты вообще слышал про экологию?" Так они теперь жили.