Как в том анекдоте

      Ангелус был первоклассным хищником и именно поэтому безошибочно чуял хищника поопаснее. Истребительница сейчас действительно сильнее и, главное, безжалостнее, если что, убьёт его без колебаний. Эх, и куда подевалась девочка, влюблённая в Душевного Мальчика настолько, что не сумела уничтожить его тело, даже зная, что оно захвачено демоном? Правда, та девочка тоже довольно быстро утёрла сопли. Он до сих пор не мог ей этого простить. О, не того, что она собиралась с ним покончить, там, как говорится, ничего личного, просто дело. Он не мог простить того, что она не сломалась. Что не опустила руки, не сошла с ума, что и в самой безнадёжной ситуации не оказалась беспомощной. Что безоружная, с лезвием в нескольких сантиметрах от неё на вопрос: «Что у тебя осталось?», явно подразумевающий ответ: «Ничего», она ответила: «Я».       И теперь ему приходится терпеть её не сломленной, не испуганной и даже не расстроенной. Его, конечно, никто не заставляет, он волен уйти в любой момент, но тогда останется без самого потрясающего секса за всё своё чуть ли не трёхсотлетнее существование. (Хотя он до сих пор старательно не понимал, почему этот секс получается настолько потрясающим. У Ангелуса же были сотни, если не тысячи женщин поопытнее и поизвращённее.) Его бесило, что он не может сделать ей по-настоящему больно, не может унизить, не может лишить рассудка, не может растоптать и заставить молить о смерти как о величайшем снисхождении. Он ненавидел её, потому что хотел, и хотел, потому что ненавидел, и этот замкнутый круг набирал и набирал обороты, как взбесившаяся центрифуга.       В данный момент Ангелус просто смотрел на спящую Баффи. Она лежала на свежих простынях, укрытая одеялом до талии; посапывала и периодически ёжилась, слегка хмурясь. Видимо, замёрзла.       Ангелусу вспомнился анекдот про то, что любовь – это когда думаешь: «Убил бы суку», а сам поправляешь ей одеяло. И внезапно он обнаружил себя за этим занятием. Не за убийством – от идеи что-нибудь сотворить с Истребительницей во сне, как-нибудь обезвредить её, пока она дрыхнет, он давно отказался: она ныне невероятно чутко спала и просыпалась прежде, чем он успевал предпринять что-либо существенное. Ангелус обнаружил себя осторожно натягивающим одеяло до плеч Баффи и подтыкающим оное ей под спину.       Естественно, она проснулась, ещё когда он только протянул руку, и сейчас взирала на него с сонным недоумением. Он ждал неприятной паузы, но Баффи лишь спросила хриплым спросонок голосом:       - Ты замёрз?       Да с чего она взяла? Это она тут ёжилась, а не он.       Дожидаться ответа Баффи не стала.       - Иди ко мне, - высунув руку из-под одеяла, она притянула Ангелуса к себе, точнее, под себя – сама приподнялась, давая ему возможность лечь на спину, а затем легла поверх него, на живот, и как-то мягко облапила руками и ногами, словно впрямь хотела согреть. Серьёзно?! – Лучше?       - Ага. – Он решил, что такой ответ будет самым удобным.       - Хорошо. – Уже прикрыв глаза, она поцеловала его в ключицу и опустила голову ему на грудь. Потом зачем-то провела пальцами по его носу и сказала: - Знаешь, у тебя красивый нос.       Ангелус не понял, к чему это, но всё же отреагировал:       - Спасибо. А у тебя красивые… уши.       Она мгновенно подняла и голову, и брови.       - И глаза, - быстро добавил Ангелус более романтичный, классический комплимент. Иногда традиционный вариант самый надёжный.       Баффи улыбнулась и снова уютно устроилась на нём.       И уютным это было не только для неё, но и для него. Довольно приятно, когда тебя вот так согревают; и в постепенно замедляющемся биении её сердце было нечто успокаивающее. Ангелусу даже начало казаться, что это сердце бьётся и в его груди, что оно у них одно на двоих.       Сука.