Человек за объективом

— Никогда не привыкну к этому. Джордж К. Скотт был простым человеком. У него даже, можно сказать, было амплуа, в которое идеально вписался генерал Тёрджисон — человек прямолинейный, как приставленный к винтовке штык. Если Тёрджисону не нравилось, что по Военной Комнате расхаживает русский и втихую делает компрометирующие фотографии, он высказывал это громко и с возмущением. И точно так же во всеуслышание порой Скотт высказывался о методах работы Кубрика, который был непреклонен: сцена никуда не годится, снимаем ещё раз. Как Питер умудрялся терпеть Стэнли, было Скотту решительно непонятно. Но Селлерс… тоже человек своеобразный. С выдумкой. С изобретательностью, достойной звезды кассовых комедий вроде «Рёва мыши». Но то, что они со Стэнли навертели в этот раз… Джордж невольно усмехался первые дня два-три, когда видел, как Питер выглядит. И особенно — как играет. — Ничего такого, — сидя в инвалидной коляске так, что острые коленки торчали, словно он и вправду не мог устроить их поудобнее, улыбнулся Селлерс. — Обыкновенный одиозный немецкий учёный. Как Ротванг, — он ощупал левой рукой поднятые и зафиксированные белокурые вихры. Правая рука висела безвольно вдоль его туловища. — Чёрта с два обыкновенный, — возразил Скотт. — Как ты… вот до этого додумался? — он указал пальцем на эту самую руку. — Будь я проклят, это выглядит… так глупо, но в то же время жутко. Не могу объяснить, почему. Селлерс одарил его лукавым взглядом из-за очков. — Жутко? Джорджи, мы комедию снимаем, а не фильм ужасов. Ты всё выдумываешь. — Нет, правда, — Скотт почесал затылок. — И вообще… всё вот это, — он махнул на Питера, не показывая ни на что конкретно, — и идиотски в край, и жутко. Ты вчитывался в то, что этот твой доктор говорит по сценарию? — Я даже половину придумал, — хмыкнул Селлерс. Вдруг он резко подался к Скотту; правая рука совершила стремительный бросок, словно бы действуя сама по себе и грозя схватить Джорджа за галстук. Когда тот дёрнулся от неожиданности, Селлерс рассмеялся: — Нет, правда, Джорджи, тебе стоит хоть немного расслабиться. — Расслабишься тут, — тоже усмехаясь, хмыкнул тот. — И потом, — продолжил Селлерс, подперев голову ладонью в чёрной перчатке, — в истории про конец света должен же быть свой дьявол, не правда ли? Очень идиотский. И немного жуткий. — О, значит, вот так вы со Стэнли на это смотрите? — приподнял бровь Скотт. Краем глаза заметил, как Кубрик отошёл от оператора, с которым беседовал и примеривался, выбирая, как и откуда лучше будет снять следующую сцену, и добавил: — По мне, настоящий дьявол уже вот-вот опять придёт по наши души. — Дьявол — но он же и творец, — заметил Селлерс, поправляя костюм и встряхивая правой рукой, чтобы та как можно сильнее расслабилась. Богу хорошо творится в одиночестве. А дьявол властвует над толпой — пускай даже такой профессиональной и организованной, как та команда, которую собрал для своего фильма Кубрик. Он был создателем, но не святым. Всё равно рано или поздно найдутся те, кто разглядит в его кадрах и мыслях свой потерянный культ.