Наказание по принципу «клин клином»

Они всё-таки это сделали. Столасу хотелось, чтоб его разорвало на месте. Просто исчезнуть. Испариться навсегда, как будто никогда и не было. Чёртова Гоэтия. Чёртовы Стелла и Андрэ. Чёртов Блитц. Чёртов он сам. Насколько же его бывшая жена хотела сделать ему больно. Насколько же он был туп, что позволил своей дочери себя возненавидеть. Насколько был наивен, чтобы думать, что первая и единственная любовь окажется рядом, чтобы помочь. Нет. Блитца никогда не было рядом. При этом выходило так, что Блитц всегда имел право не появляться. Сначала из-за условий контракта, где они вместе раз в месяц, а за пределами полнолуния — приблизительно никто друг для друга. Потом из-за того, что контракт разорвался — причём, блять, даже не по его инициативе: все помидоры Столас позволил кинуть в себя, как бесталанный артист. А теперь второй день подряд проводил на оживлённой улице. У Гоэтии бывали всё-таки светлые мысли в вопросах правосудия. По крайней мере, — ладно, не светлые — справедливые. Принц захотел водиться с бесом? Сделаем бесом его самого и выкинем в нижний мир, отобрав все силы и способности! Походит так пару недель и сам прибежит оправдываться. Или сдохнет в канаве — тут как пойдёт. И Столас, наблюдающий в луже какой-то тухлой жижи на вонючей помойке своё новое бесовское лицо, предпочёл бы второй вариант, как небесную манну. В нём всё стало чуждым, но близким. Это не он, но кто-то родной и желанный. Это свобода, но свобода воняла блевотой, ссаньём и тухлятиной — и он не был уверен, что помнил Имп-сити такой абсолютно мерзотной дырой. И чёрт его дёрнул попытаться зайти в первый попавшийся магазин, не глянув таблички — его выпнули, как не родного, заметив с ехидной усмешкой, что низшим туда нельзя. Лишь постояв рядом с выходом пару минут, он заметил, что посещают несчастный продуктовый только приезжие, видимо, суккубы и адорождённые. Ноль бесов — и даже в охране огромная блядская акула. И тут Столас вспомнил, что практика это частая. Бесов вообще не особо любили в Аду, за исключением разве что этого города, где кроме них особо никто и не жил. Да и что он вообще забыл в магазине без денег, хороший вопрос. Он даже красть не умел. Дурак. Вторые сутки голода в окружении мусора, и Столас ощутил себя мусором сам. Хотя, подождите-ка, когда это он им себя не ощущал? Ну, сейчас стал в десять раз больше, особенно после попытки ограбления и убийства, которая обернулась в ограбление плюс неудачное изнасилование, поскольку новыми острыми зубами он прокусил одному из уёбков член и сбежал. Было противно. Но могло бы закончится хуже. А теперь он думал: а в целом, зачем? Если б его тогда убили, не пришлось бы страдать от голода, холода и пустоты в душе. Не пришлось бы думать, что там с дочкой и не покажется ли случайно на улице Блитц. Ничего не подозревающий и мирно живущий свою маленькую уютную жизнь. По щеке покатилась слеза. Столас смотрел перед собой пустым взглядом, даже не обратив на неё внимания. Раствориться. Исчезнуть. Без боли, без мыслей, без свидетелей. Этого слишком много. Он не справляется. Теперь всё кончено. «Столас!» Где-то вдалеке, но так громко, что точно не могло показаться. Это голодные галлюцинации или голос правда звучал знакомо? «Столааааас!» Крик и медленное движение колёс. Дверь хлопнула совсем близко, и из-за угла Столас услышал «где ты, блядская птица?» Нет. Только не он. «СТООООЛАА—» Зовущий закашлялся от сильного першения в горле. И из переулка наконец стало видно его силуэт. Нет. Только не он. Лишь бы прошёл мимо. Столас попытался юркнуть за контейнер, но случайно запутался слишком подвижным хвостом в целлофановом пакете. И Блитц резко повернулся. Прямо на него. Вспышка удивления в его глазах сменилась на вопрос. Он склонил голову к плечу, присмотрелся. И, не понятно по каким критериям, точно определил, что перед ним сидит тот, кого он с таким надрывом искал. Грязный, в синяках, худой, как смерть, и очень-очень уставший. — Столас! Блитц рванул прямо к нему, произнося это имя с такой интонацией, будто всё ещё не был уверен, что не обознался. Но полосочки под большими красивыми и с невероятным усилием отводимыми от него глазами позволили ему поверить. Это он. Нашёлся. — Блять, по всей Гордыне проехал, а ты был под носом. Как тебя вообще занесло в Имп-сити? Ты… — Блитц прервался, когда его руку, стремящуюся осмотреть раны на теле, резко оттолкнули. — Ты чего? Столас не ответил. Его хвост сам по себе обвил собственное тело, а взгляд продолжал утыкаться в пустые коробки. Он и сам не понимал «чего». Вот оно, спасение, самовольно пришло по его душу, но… он не хотел быть спасённым. Он хотел раствориться на месте и никого никогда не встречать. Тем более Блитца. В такой… слабой форме. — Поехали домой? — неожиданно мягко прозвучало над его головой. И Столас нашёл в себе силы посмотреть ему в глаза. Блитц… тоже выглядел уставшим. Уставшим и сильно обеспокоенным, как в тот день, когда они вместе отправлись за Вией в Л.А. Когда после своего выступления, вёл за собой за руку. Когда впервые улыбнулся так ярко специально для него. И Столас хотел разрыдаться от мысли, что не знает, как поступить. Где-то в глубине сознания всё ещё тревожили слова о неравности и лицемерии, больно царапая сердце — но теперь… но теперь они вроде в одной лодке. По крайней мере, Блитцу не за чем врать. Не так ли? Однако ответить он не успел — вернее, за него ответило тело. Живот болезненно заурчал, заставляя поёжиться. Чёрт возьми, это «да», точно «да», и ничего другого. Столасу было холодно, Столасу было плохо, у Столаса опять блять не было выбора, кроме как довериться тому, кому доверять он зарекался, лишь бы не умереть, как бездомная собачка. — Там еда, — так же мягко продолжил Блитц, увеличивая неловкость в разы своими неуверенными фразами с очевидной информацией. — Душ, чай… Телик есть. Но простейшее слово «нет» всё ещё осталось невысказанным на устах. Как и «да», в принципе. Для кого-то, как Блитц, уровень спокойствия казался поразительным. — Пт… — он прикусил язык, понимая, что назвать Столаса сейчас единственным приятным словом «птичка» было бы такой тупостью, какой бы он не простил себе ближайшие тревожные ночи. Прочистил горло. — Слушай. Я знаю, что мы пиздец плохо разошлись. Но мне от тебя ничего не нужно. Не хочешь говорить? Мы не будем говорить. Обсудим потом. Не хочешь, чтобы я тебя трогал? Я не буду. Я тебя искал не для того, чтобы оставить одного на улице умирать. Я просто… хочу помочь, Столс. Пойдём домой. Пожалуйста. — Зачем? — будто не своим голосом. Однако Блитц, кажется, был рад слышать и это после нескольких месяцев молчанки и ещё парочки на расстоянии в тупой обиде друг на друга. — Чтобы ты не сдох здесь. — Я хочу сдохнуть. Просто оставь меня одного, как ты всегда делал. Блитц почувствовал резкий укол в сердце. Нет, быстро и просто уговорить его не получится — на что вообще надеялся? Видимо, вместе с короной королевская гордость никуда не уходит. Хотя удивительно, как она вообще в Столасе сохранилась за последние-то годы в несчастном браке. Желудок снова дал о себе знать. — Мы серьёзно будем говорить об этом на помойке? — У меня дома ты тоже был не особо разговорчивым, Блитц. …и ещё раз. Столас раздражённо нахмурился, будто это могло бы успокоить сильный голод. — Теперь у тебя нет дома, — раздражение росло в геометрической прогрессии. Но теперь злобный взгляд был направлен на того, кто это только что посмел спиздануть. — Я благородно предлагаю тебе свой. — А я неблагодарно отказываюсь. — Окей. Хорошо. Я понял, — внезапно Блитц поднялся на ноги и медленно направился к выходу из переулка. — Пока, Столс, удачно тебе оставаться. Искренне хотел тебе помочь, но так как тебе это нахуй не сдалось, то пойду-ка нахуй и я. Точнее в свою квартиру с тёплым одеялом, вкусным ужином, водой, диваном и всеми прелестями своей низменной жизни. Раз тебе это не надо, Твоё Высочество. Счастливо. И Столас молчал, не подавая признаков жизни, даже когда его «благородный помощник» достиг тротуара. Когда он показательно постоял спиной пару секунд, будто забыв, где пять минут назад спешно припарковался. Когда живот снова предательски проурчал, громче, чем обычно. И Блитц обернулся. — Я блять серьёзно тебя сейчас свяжу и силком затащу, не испытывай мои нервы. Столас не сдержал усмешки. — Показушник. — Мне кажется, я довольно искренне тебе объяснил свои намерения. Не знаю, чё ты выёбываешься, — Блитц улыбнулся в ответ. — Я не ожидал, что ты придёшь. — И это причина прогнать меня? — он всплеснул руками. — Я не надеялся на «спасибо», но это просто пиздец, если честно! Столас почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. Кажется, до него только сейчас дошло, что Блитц правда пришёл помочь ему. Правда искал и хотел приютить. Без надежды на выгоду. Просто потому что волновался. И как же бесполезны были все попытки оттолкнуть его. Может, идея с кристаллом была не настолько плохой? Блитц подошёл обратно и протянул руку, понимая, что Столас закончил ломать комедию. И его помощь приняли. А потом заключили в слабые объятия. — Спасибо, Блитц, — тихим неровным шёпотом. И он поменял десять эмоций на лице за две секунды, чтобы остановиться в итоге на закатанных глазах и тупой плохо скрываемой полуулыбочке. Потом неловко похлопал его по спине, быстро меняя позу на ту, в которой удобнее будет вести до машины, и буркнул: — Потом скажешь. Я ещё ничего не сделал. «Достаточно того, что ты пришёл», — Столас решил не говорить. Действительно, благодарности лучше оставить на потом, когда он будет больше в состоянии их произносить. Блитц посадил его на переднее сидение. Теперь оно было ему по размеру, колени не упирались в рёбра, а голова — в слегка помятый с той самой ночи потолок. И они поехали. Молча. И даже радио светило крупным «OFF», никто не подумал включить его хоть на минуту. Столас изучал вид за окном лишь с небольшим интересом. Кровь, поножовщина, бедняки с безграмотными табличками. Молодые глупые на вид мамаши с двумя колясками и тремя спиногрызами за спиной. Пьяная беспризорная молодёжь. Груды мусора. Наполовину разваленный дом. Убитые дороги. Да… такой вид невозможно наблюдать с высоты огромного роскошного особняка. Теперь оно казалось ближе, чем когда-либо — и будь на его месте Паймон или Стелла, наверно, их бы давно стошнило. Блитц постучал по рулю, стоя на светофоре. А потом они столкнулись взглядами искоса. И тут же отвели их в противоположные стороны. Но Блитц свой вернул, пока Столас не видел: его по-особому привлекала новая форма знакомо-незнакомого демона. Его красивые мягкие пёрышки превратились в белые волосы, полностью повторяя форму привычной причёски. Маленькие рожки шли аккуратной волной, будто повторяя изгиб — и эти рога напоминали чем-то те, с какими не повезло родиться Мокси. Только Столасу они шли, правда шли, и делали его фигуру особенно нежной. В больших глазках появились постоянные зрачки, и это уже была одна из совсем непривычных деталей. Как и красная кожа, как и отсутствие второй пары глаз, как и непослушный хвостик, метающийся туда-сюда от любой смены эмоций. А ещё у него на лице красовалось белое пятнышко, отсылающее на клюв. И на него Блитц залип настолько, что чуть не пропустил зелёный. Это не честно, что Столас такой блять красивый в любой форме, любое время и при любом настроении. Это блять просто не честно. — Приехали. Блитц заглушил мотор. Блитц проследил, как Столас покидает транспорт. Блитц помолился Богу, так как методом проб и ошибок убедился в его существовании. Блитц не был уверен, что Бог в ответ не послал его нахуй, но шестое чувство подсказывало, что именно так и случилось. Выходя из фургона, он запнулся и упал на землю плашмя. Спасибо, Бог, пошёл ты нахуй тоже. В квартире Блица Столас был впервые. И, наученный с детства хорошим манерам, ничего не трогал и сильно не разглядывал, предпочитая пялиться в пол и обнимать себя за плечи. — Луны нет, — заключил хозяин обители, закрывая обвешанную чем попало дверь, ведущую, видимо, в комнату дочери. Только после этого своего вердикта он обратил внимание на то, что его гость заметно подрагивает. — Холодно? — Немного. Но здесь теплее, чем на улице, так что… — Ебучие пидорасы, — буркнул Блитц, начиная наворачивать круги на комнате в поисках. — Отключили отопление третий раз за неделю. Если они ещё и воду отрубили, я приду к ним и отрублю пару конечностей. Тут блять ситуация пиздец, а у них очередной ремонт. Я клянусь, они чисто по приколу это делают, чтобы меня позлить, а рядом с этими пидорастическими трубами ещё и конь не валялся. То, что он так долго искал во время гневной тирады, лежало прямо перед его глазами, и он победно крикнул «ага!» перед тем, как расправить в руках пушистый плед с лошадьми, а потом зачем-то обратно свернуть и протянуть его Столасу. Который в душе не представлял, куда ему себя деть и что делать. — Возьми. Тебе сначала надо раны осмотреть, проденфицировать, потом сходишь в душ, должно стать потеплее. — Я же его испачкаю, — он ответил неловко, сверкая метающимися из стороны в сторону зрачками. Блитц пожал плечами. — У меня стиралка есть. Не поскуплюсь на тебя потратить один маленький прогон. Тем более, одежда твоя туда отправится в любом случае и лучше засунуть вещей больше, чем меньше, согласен? Столас был не согласен, потому что не понимал, что это вообще значит. Самостоятельно он загружал стиральную машину редко, как правило чем-то мелким и требующим экстренной стирки, и с подобным способом экономии был явно столкнуться не готов. Но слушать его всё равно не стали. Блитц просто накинул на его плечи тёплую ткань, как-то слишком долго задерживаясь на них ладонями. Избежал вопросительного взгляда и сбежал куда-то в сторону, видимо, кухни. — Садись на диван, располагайся, — крикнул он, снова в чём-то копошась. — Тут нечасто бывают персоны высшего класса, но я надеюсь, что тебя не срач так напугал, что ты стоишь у выхода, как не родной. «Почему «как»?» — чуть не сорвалось с языка, но Столас вовремя подавил порыв язвительности. По крайней мере, к нему добры, ему помогают, его приняли — и надо хотя бы в знак благодарности оставить их конфликт на потом и просто принимать помощь. Бери, пока дают. Наверно, одно из важных правил жизни бесов. Он осторожно подошёл к запятнанному потрёпанному дивану, чуть не задев новыми копытами пустые бутылки пива под ним, сел. Закутался сильнее в плед. Пахнет Блитцем. Он в квартире Блитца. Он слышит, как Блитц рыскает на кухне. Блитц окружает его. Заботится. Блитц вытащил его с улицы, оставленного ни с чем. … Почему? — Ты где так умудрился вообще искалечиться? — он вернулся с бутыльком прозрачной жидкости, ватными дисками и небольшим тазиком с водой в руках. Кажется, без этих вещей дом основателя конторы по убийствам был бы не домом. — Ладно грязь, но у тебя же даже брать нечего. Какой придурок на тебя напал? — Меня пытались изнасиловать. Мокрая тряпка тут же зависла в воздухе. Блитц, сидящий перед ним на коленях, резко глянул наверх, прямо в глаза, и в этом маленьком жесте оголилась большая тревога. Однако он быстро себя одёрнул и максимально нейтрально спросил, возвращаясь к промыванию ран: — И как? — Не успели. Я сбежал, — подробности он решил опустить, ощущая наивысшую степень отвращения. Блитц понимающе уточнять не стал. — На улицах в Имп-сити опасно. Особенно ночью. Здесь многие остаются ни с чем, побираются где только можно, краденные деньги спускают в барах — и так до бесконечности. Хотя, наверно, так на всех кругах происходит, я не особо в теме. Но так как живу я здесь — и ты теперь тоже — могу сделать определённые выводы. Вода оказалась тёплой, осторожные поглаживания по ноге и тихий ровный голос Блитца успокаивали и наконец-то позволили немного расслабиться. Столас шумно выдохнул и откинулся на спинку дивана, когда почувствовал запах спирта. — Уже нет смысла их обрабатывать. Давно начали заживать. — О, спасибо за своевременный совет, мистер-самый-умный, я уже всё принёс и начал, так что не пизди, — прозвучало на удивление беззлобно, хотя вроде Блитц пытался казаться раздражённым. — Это было во-первых. А во-вторых, тут и свежих полно, уж не знаю, где ты набрал столько. Если у тебя СПИД, ебаться мы больше не будем. Столас хотел было хихикнуть и ответить лёгким флиртом, но воспоминания о последней ссоре больно вернули с небес на землю. Они и так не собирались больше ебаться. Они поссорились и разошлись, клянясь криками в спины друг друга не пересекаться больше никогда. И Блитц резко сменил тему, видимо, тоже ощутив тупость противоречия. — О том, что я говорил. Тебе повезло, что на тебя напали лишь раз и что ничего не успели сделать. На самом деле, пока я тебя искал, я уже приготовился к тому, что найду твоё новое бесовское тело бездыханным в ближайшей реке через двадцать пять лет, когда оно оттуда всплывёт. И хотя я узнал ещё в первый день, что они с тобой сделали, я всё равно объездил всю Гордыню и не смог тебя нигде найти до сегодня. Уже похоронить тебя мысленно успел. Ещё более тупое противоречие. Оказывается, он ещё и действительно целенаправленно искал, несколько дней искал, волновался, скорее всего, отставил работу на второй план. И всё это… — Почему? — Столас спросил в потолок. — Почему ты искал меня? Блитц вздохнул. — Давай мы оставим все «почему» на потом, окей? — Почему? В смысле, — он поспешил уточнить, чтобы не показаться упёртым и тупым, — почему оставим? — Потому что тебе сейчас гораздо нужнее помыться, поесть и отдохнуть, а не разбираться в логике моих нелогичных поступков. Считай это жестом доброй воли, не знаю. Столас нахмурился. Потолок солидарно капнул в подставленное ведро. — Ты ведёшь себя странно. — А, о, конечно! — он шлёпнул себя по лбу, голос стал звонче и артистичнее. — Злой бесчувственный урод Блитц ведёт себя не как злой и бесчувственный урод на протяжении часа, кажется, это повод, чтобы его в этом упрекнуть! — Я не это имел в виду! — они встретились взглядами. Потолок снова тяжело капнул два раза подряд. — Это не упрёк. Я просто не понимаю, почему тебе не всё равно. «Потому что мне никогда не всё равно», — Блитц хотел сказать, но не смог. Действуя в соответствии со своими словами «все «почему» после восполнения базовых потребностей», но со стороны выглядя просто, как ссыкливое ебланище, он перешёл на осматривание рук и поклялся себе больше не разговаривать. — Ты же не обязан, — продолжил Столас, отведя взгляд. — Обычно тебя ко мне на пушечный выстрел по своей воле не подпустить. А теперь ты делаешь вид, будто ничего не было. Блитц нарушил клятву. — Меня на поводке держать не надо, я не вшивая псина. Мне захотелось — я пришёл. — Почему тебе захотелось? Ты видеть меня больше не желал. — По тому же, почему тебе захотелось не сдохнуть на улице от голода, а позволить мне помочь. Тому, кого ты тоже не горел желанием встречать в своей жизни. Если бы Столас всё ещё был в привычной форме, он бы распушился от такого наглого переворачивания собственных слов. — Это когда такое было?! Я освободил тебя от контракта, чтобы тебе было легче жить и работать, и, поверь мне, единственное, чего мне тогда правда искренне хотелось, это чтоб ты остался по итогу! Сам! Не потому, что обязан! Ты сам решил уйти, я не держал тебя, потому что не посмел лишать права выбора! И поправь меня, если не прав, но я донёс это в максимально понятной форме, Блитц! — И к чему это привело? Кап. Тишина. Что это вообще должно значить? — Блять, ну Столас, — Блитц раздражённо закатил глаза в ответ на его немой вопрос, как-то слишком осторожно спускаясь пальцами по предплечью. — Мы с тобой вместе просто ебались, просто встречались пару раз в месяц и просто расходились. И что с тобой сделала Гоэтия из-за меня? Если бы между нами было то, чего ты хотел, тебя бы убили нахуй, возможно, вместе со мной. А у нас с тобой дочки, подыхать мы оба не особо хотим. Так что, пока твой роман с низшим классом не вылился во что-то неисправимое, делай выводы и беги от меня подальше. Так будет лучше для тебя. — Подожди, — вот тут до него что-то дошло. — «Из-за меня»? Ты думаешь, ты виноват? Поэтому ты искал меня? Столас почувствовал, как его ладонь заключили в свои руки и задумчиво начали поглаживать, не следя за этим действием взглядом. Блитц думал. Думал и делал всё на автомате. Но неужели у него на автомате держаться с ним за руки? — Не только, — наконец заключил он. — Но по большей части, да. Хоть мы оба ввязались в эту залупу по собственному желанию… я всё же виноват в том, что… — В том, что ты бес? — Столас иронично предположил, склонив голову набок, когда тот не смог закончить предложение. — Интересная причина для самобичевания. — Я тебя щас на улицу обратно выкину, будешь самобичеваться от чего хочешь, без меня! И дёрнулся, когда он внезапно поднял голос и отпустил его руку. Они просидели так около минуты, тупо смотря в разные стороны и не разговаривая, а потом во славу Сатане на кухне что-то зашипело, и с тихим «блять» Блитц полетел туда. И только сейчас до Столаса дошло, что в воздухе витает запах домашней еды, которую, видимо, во время поиска антисептика для него поставили разогреваться. И стало стыдно. Блитц, выходит, чувствует вину просто за то, какой он есть, Блитц решил сгладить ситуацию из-за этого чувства вины, Блитц делает всё, что в его силах, а Столас доебался с расспросом, будто это не может подождать. Почему бы просто не насладиться моментом? Как в полнолунную сделку? Врать себе, но во благо себе: любовь и нежности на одну ночь, забота и внимание на пару часов — возможность забыться, расслабиться и придумывать-придумывать-придумывать. Интересно, занимался ли таким Блитц? Судя по тому, как легко он переходил на обыденные шуточки и сокрушения на отопительные службы, ему тоже легче было не думать о том, что между ними вообще-то всё плохо, он тоже предпочитал забыться и быть обманутым этим. Когда во время сделки он так нежно целовал, позволял обнять себя, умиротворённо улыбался, гладил пёрышки, болтал-болтал о чём ни попадя — чувствовал ли он… Любовь? Врал ли он себе настолько же? — Я не то, чтобы особо шеф-повар-пять-звёзд-Мишлен, но травануться ты не должен. По крайней мере, I.M.P. на мою стряпню не жалуются, только Луни. Потому что Луни в принципе на всё жалуется, такой характер у неё. Сложный. Как у меня. Столас благодарно принял небольшую супницу на деревянной дощечке, чтоб удобнее было держать и не обжечься. И он вообще не понял, для чего была вся эта долгая подводка, если суп выглядел вполне обычно и даже аппетитно, если от запаха снова требовательно заурчал живот — он бы съел сейчас и дохлого голубя (но желательно одного конкретного дохлого павлина), а ему предлагали горячее свежее питательное блюдо, повесив заранее табличку «хуйня, не удивляйся». — Ты шутишь? Это очень вкусно. Спасибо, — Блитц в ответ на улыбку заметно смутился и скрылся из зоны его видимости, присаживаясь на подлокотник дивана с другой стороны. Как можно дальше. Пока Столас ел, он включил телевизор. Попал на новостной канал. Выключил. Который раз они обсасывали изгнание тридцать шестого демона Гоэтии, снова показывали на полный экран фотографии с семьёй и брали комментарии у Стеллы, что верещала от счастья так, что хотелось всадить ей в глотку священный клинок. С его стороны послышался вздох. И Блитц понял, что вот об этом, как и о последнем полнолунии, он говорить вообще не готов. Слава Сатане, Столас оказался достаточно голодным, чтобы съесть всё за пару минут. — Можно… я наконец схожу в душ? — он повернулся на снова залипшего на наблюдении за ним Блитца. Тот помотал головой, приходя в себя, и бормотнул «конечно». Странный. Неужели его так сильно гложет чувство вины? Или это всё же… нечто более тонкое? Раздевшись, Столас впервые за несколько дней смог в зеркале рассмотреть своё новое тело. И внезапно ему стало немного понятнее, почему даже такой бес, как Блитц, сыпался и терялся при каждом взгляде на нём. Это… необычно. Будучи высшим демоном, он, естественно, понимал, как выглядит в каждой из доступных форм, но за все годы жизни ни разу не воспользовался этой. Даже после встречи с Блитцем, даже из интереса в своей спальне при тусклом свете звёзд, даже вдалеке ото всех, кто мог бы осудить его за попытку сравняться с низшим классом — это было табу, табу, впечатанное на подкорку сознания. Бесовская маскировка для принца допускается только в случае экстренной необходимости, если бы кто-то прознал, что он захотел поиграться с ней, позор преследовал бы его всю жизнь. Хотя… в чём разница? Позор стал самым близким другом за последние пару декад, и, стоя перед мутным зеркалом в маленькой тёмной ванной, Столас понял, что больше, чем по своей родной форме, он скучает по себе до женитьбы. По привычке он потянулся к полочке у раковины за антидепрессантами, но наткнулся только на некрасивый бутылёк дешёвого шампуня, на котором перманентным маркером было выведено «Блитц, НЕ трогай!». И после секундной неловкости, он слабо улыбнулся. Блитц сказал, что шампунем Луны пользоваться можно, и если она будет ворчать, он скажет, что опять мыл им гривы фигуркам лошадей. А его любимая дочка, конечно же, пощадит. Любимая дочка… — Что с тобой сейчас, Звёздочка? — он произнёс беззвучно, погладив бутылёк по крышечке, будто по голове своей совушки. Запутавшейся. Обиженной его ложью. Маленькой и беззащитной в руках у Стеллы и Андрэ. Он ничего не может сделать. Какой же он бесполезный! Почему его просто не убили?! Поиздеваться?! — Столс, — в дверь постучали пару раз. — Ты там живой? Видимо, он слишком надолго задумался. Вода не текла, и Блитц пришёл проверить, всё ли нормально. Да, наверно, не стоит вводить его в подробности. Ему не будет никакого дела. — Всё хорошо, — своего голоса он испугался. Откуда-то взялась сильная дрожь, давление в горле. Лишь взглянув в отражение, Столас понял, что заплакал. «Только не это». — Ты… ээ… — Блитц, кажется, тоже опешил. Он весь вечер только и занимался тем, что убеждал себя в мысли «Столас сильный, он продержится и мне не придётся быть хуёвым психологом», но резко понял, что оказался не прав. И все слова, что он мог только выдумать, застыли на языке бесформенной оболочкой. Он не привык справляться разговорами. — Если ты хочешь обсудить это… ну… то есть… ох, блять. Короче. Мне типа… тебя оставить или тебе было бы легче, если бы мы…? — Я справлюсь, — прозвучало громом, но вызвало облегчение (смешанное с непрекращающейся тревогой, но всё же облегчение). — Мне просто нужно немного побыть наедине с мыслями… спасибо за беспокойство. — Да не за что, — буркнул Блитц скорее сам себе и удалился от двери. Столас ощутил, как бесовской хвостик метается туда-сюда по полу. Только бы не паническая атака. Этого ещё не хватало. Он смог привести дыхание в порядок и залезть в нереально маленькую ванну. Лампочка моргнула пару раз, когда из квартиры раздалось шипение электрического чайника. Шторка едко скрипнула посеревшими пластиковыми кольцами. Около слива скопилась чёрная ржавчина, будто бы тухлая кровь. Всё пропитано сыростью. Со стен местами обсыпалась краска. Вода на запах оказалась железной, немного жёлтой по цвету. Как же неуютно. Несмотря на то, что он усиленно поливал себя горячей водой, мурашки бежали по коже и слёзы снова подступили к горлу. Он ужасно скучал по дому. Скучал по густой пене, звёздам и созвездиям, по стеклянным склянкам с дорогими маслами для перьев, скучал по бутылкам вина на красивом полу, по восковым свечам, плавящимся ванилью и лавандой. По тому, что всегда принимал, как должное. Неужели это цена свободы? Неужели Блитц спокойно существует здесь день ото дня, окунаясь в роскошь лишь в полнолуние? Неужели Столасу придётся провести так остаток своей жизни? Тихие слёзы превратились в судорожное рыдание. Он старался удержать свой скулёж, старался усмирить эту боль в душе, но всхлипы становились громче и чаще. И Блитц их точно услышал. Стены были не толще цветного картона. Но больше он не пришёл, и Столасу стало только более горько. Он вцепился когтями в рога, попытался их вырвать, потом, когда не вышло, впился в болтающийся хвост. Ему стало больно, ещё больнее, чем раньше, и он упал на колени, царапая их о ржавый след на белом покрытии. Только тогда он успокоился. И вышел из ванной, словно призрак. Тихий, укутанный в жёсткое застиранное полотенце, сопровождаемый безэмоциональным взглядом чужих глаз. Вот только раньше, не испытавший на себе формы беса, он бы совсем не заметил, как Блитцев хвост неконтролируемо метался за его спиной. Теперь он понимает, что этой штукой управлять гораздо сложнее, чем лицом. — Твои вещи, — Блитц указал на футболку, длинные шорты и толстовку на молнии, лежащие перед ним на диване. Столас мысленно поблагодарил его за отсутствие озвученных вопросов. — Если будут короткие, найду что-нибудь другое. Ну или если замёрзнешь. Короче, говори, если что. И он удалился на кухню, оставляя всё пространство полностью приватным. Удивительно. От него вполне можно было ожидать фразочки «ой, да чё я там не видел» или предложения ходить по квартире голышом — такой уровень внимательности будто не вяжется с его характером. Хотя… знал ли Столас его характер? Блитц заявил, что он в его жизни появлялся чисто как развлекушка на одну ночь, и, как бы ни было прискорбно это осознавать, вообще-то это так. Их поверхностные разговоры в ночи сделок, его постоянное раздражение или возбуждение во всё остальное время мало могли сказать о том, какой он есть на деле. И сейчас он, кажется, показывает. Свою заботу, свою неуверенность, свою ранимость и сожаление. Свою способность исправлять ошибки, пусть даже не обсуждая их, своё желание помочь. Потому что, судя по всему, у него есть не только совесть, но и сердце. Раньше Столас никогда не видел его просто спокойным так долго. Лишь когда Блитц лениво закуривал после оргазма или засыпал в его руках, он выглядел настолько открытым и честным. А сейчас он держался весь вечер, почти ни разу не скривив ебало в язвительном комментарии. Столас начал видеть шипы вместо лезвий. Защиту, а не нападение. Как у розы. Хрупкий прекрасный цветок, который всего лишь пытается защитить свои алые нежные лепестки от тех, кто попытается надорвать его. — Можно? — он спросил перед тем, как вернуться в комнату. — Да. Да, конечно, — Столас дёрнул плечами. Хвост обвился вокруг его тела, и Блитц, проходя мимо с двумя кружками и заметив раздражённое удивление его хозяина, хмыкнул: — Тяжело с ним, наверное. Столас накинул на себя толстовку, как плед, которого рядом уже не нашёл. Видимо, он всё же отправился в стирку. — Я иногда вообще забываю, что он есть. — Да, они непослушные пиздец. Причём кому-то везёт больше, кому-то меньше. У Физза вот есть прикол такой, что он постоянно себя им обматывает, когда шугается. И даже миллионы тренировок ни в детстве, ни до сих пор, не заставили эту привычку исчезнуть. — Тренировки с хвостом? — Ну да. Он же акробат, — Блитц пожал плечами, как само собой разумеющееся, но заметив удивление на лице напротив, поспешил неловко объясниться. — Ну типа… Во время трюков с хвостом приходится очень осторожничать, потому что во-первых, он может испортить нахуй всю аэродинамику, а во-вторых, за что-то зацепиться и сделать тебе очень больно. Ну и в целом, группировка в прыжках и полётах так себе смотрится, если ты весь такой собранный, а эта хуйня болтается. Нас за такое пиздили в детстве. Он усмехнулся, звонко опустив кружки на кофейный столик. Столас поёжился. — Прям били что ли? — Ну да. Папаша мой ходил и раздавал всем пиздов: и мне, и Физзу, и Ба… — Блитц прикусил язык и прочистил горло. — Короче, да. Было дело. — Какой кошмар… как можно ударить собственного ребёнка? Они встретились взглядами. Один из них моментально скрылся и заметался по полу, лишь бы не показывать, какое щемящее чувство в груди вызвал этот вопрос. — Я вот тоже до сих пор не понял, — тихо проговорил его обладатель. Столас проследил за этим так, будто впервые смог заглянуть Блитцу в душу. Мало того, что он заговорил про цирк и детство, так ещё и не отшутился тупо и не стал менять тему диалога. Снова. И хотелось спросить о причине внезапной открытости, но спугнуть это всё и остаться ни с чем было страшнее, чем неопределённость. — А это…? — он указал на кружки. — А, блять, — Блитц с грохотом подвинул одну к нему поближе. — Это тебе. Там ромашка и мёд, я вообще нихуя не шарю во всех этих травах, но у меня в запасе было только это, а она вроде как успокаивает, и ты бы, конечно, намешал туда чего-то ещё, но короче… — Блитц, — со слабой улыбкой он прервал его быструю и запутанную речь. — Спасибо большое. — Мгм, — Блитц обессиленно плюхнулся рядом на диван, закрывая глаза. — Ты десять раз это сегодня сказал. — А должен был больше. Я очень благодарен тебе, правда. Несмотря на то, что между нами случилось, ты оказался рядом, помог мне, хотя и злился. И я сейчас в безопасности и с крышей над головой только благодаря тебе. Спасибо. В ответ только молчание. Блитц с силой сомкнул зубы и нахмурился, будто собирался наорать на него — но на самом деле он хотел наорать только на себя самого. Потому что он знал, что ответить. Но ёб вашу мать. Как же это тяжело. — Я… блять. Это же всё… — он терялся в словах, не понимая, за что зацепиться. Именно поэтому он так откладывал этот разговор. — Это же всё из-за меня. Если бы я не помог тебе, то кто? — Я не считаю, что ты виноват, — Столас поднял в руках тёплую кружку и ласково провёл по ней, будто даже этим жестом снова выражая благодарность и примирение. — Я сам принял решение вступать в такие отношения, я в конце концов предложил эту сделку. То, что со мной сделали — моя ответственность, не твоя. — Я бы тоже мог башкой подумать. — Ты и думал. О своей семье, о своей работе. О том, что важно для тебя — и ты сделал всё, что в твоих силах, для их благополучия. — …Прости меня. Столас перевёл на него удивлённый взгляд. Блитц смотрел в потолок и будто пытался сдержать слёзы, часто и сильно моргая. И он не понял, за что. — Мне кажется, ты меня не услышал. Я же сказал, что ты совсем не виноват, мне не за что тебя… — Не за это, — он перебил. — За всё. За то, что я вёл себя, как скотина, за то, что сказал тогда и бросил одного справляться с этими ебучими птицами. За то, что тебе было больно из-за меня. Из-за меня всем больно, на самом деле. Но я… как бы… этого не хочу. Я не хочу таким быть. Прости меня. И всё же слеза потекла по его щеке. Столас почувствовал, как сжалось его сердце при виде этого. И как захотелось защитить. Он теперь был, наверно, намного слабее Блитца, он не мог укрыть его от пуль и клинков своим телом, не мог залечить его душу — но мог наконец лицезреть его настоящего, его искренность и раскаяние. И сколько вины он несёт в себе через жизнь. Столас осторожно взял его за руку и впервые ему это было позволено не после секса. — Тебе тоже было больно, милый. В том числе из-за меня, из-за сделки и того, как я преподнёс её разрыв. Я не понимал, что ты чувствуешь, ты никогда этого не показывал. Но сегодня… Блитц, ты просто не видишь, сколько в тебе добра под слоем колючей защиты от всего мира. Я не знаю, что заставило тебя так закрыться. Я не знаю, почему ты пришёл к своим выводам, где ты мне не нужен. Я не знаю очень многого, правда. Но я очень хотел бы узнать. Если бы это было не так, я бы не стал говорить, что люблю тебя. И я тебя прощаю. За всё прощаю. Блитц закрыл локтем глаза и всхлипнул. Потом снова и снова. Снова и снова, не отпуская всё такую же нежную руку, даже в другом обличии. И крепко обнял. Столас ощутил, как сердце пропустило удар, его любимый бес, его недосягаемый спутник плачет ему в плечо, потому что… его простили. Его приняли. Его поняли. Его поддержали. — Блять, это ты должен был мне плакаться, какого хуя, — не отрываясь от слёз, пробубнил Блитц с искренним возмущением на самого себя. Столас обнял его в ответ, поглаживая по рогам, затылку и спине, как делал всегда, чтобы успокоить его. — Всё хорошо. Чшш, всё хорошо. Нам обоим нужен был этот разговор, я на тебя не сержусь, — но ласковые слова только усилили боль на душе. Блитцу слишком чужда стала забота. Но он не мог ей насытиться. — Я бы очень хотел, чтобы ты открылся мне раньше. Но ты всегда будто избегал меня, не говорил ничего. Я решил, что тебе мои слова не важны, но сейчас… кажется, это не так? — Ты не один такой, кто ничего обо мне не знает. Я могу тех, кто знает, на пальцах одной руки пересчитать, и то они все со мной выросли. Но это не значит, что мне на тебя кристалльно поебать, я просто думал, что тебе поебать на меня и что ты однажды захочешь меня бросить, а я привяжусь и не выдержу этого. Такая схема… Блять. Ненавижу говорить о своих чувствах, я себя не понимаю, Столас. — Знаешь, обычно, когда кто-то говорит, что не понимает свои чувства, это значит, что он просто не хочет их признавать. Когда твои убеждения расходятся с тем, что есть на самом деле, и ты заглушаешь в себе свои настоящие желания в угоду тому, что ты считаешь правильным. — Это ты конкретно про меня сейчас сказал? Столас хихикнул. — Я подозреваю, это именно то, что с тобой происходит. Но я не могу быть уверенным, Блитц, я не могу заглянуть в твоё сердце. Но учитывая, какие формулировки ты выбираешь в отношении… ну, нас, это может оказаться правдой. Ты же не веришь, что мы можем быть вместе, верно? — Потому что мы не можем. И твой новый видок это как раз и… — Чшш. А теперь спроси себя не «можем ли мы», а «хочу ли я». Не думая о том, что сделают со мной, не беря на себя эту ответственность, не ссылаясь в конце концов на статус. Ты хочешь? И Блитц замер. Блитц заглянул в себя. Объятия Столаса были тёплыми, уютными. Он просто обожал с ним обниматься, особенно до всего этого пиздеца, когда он мог уткнуться в перья, вдохнуть их запах, потереться щекой и поднять взгляд на лёгкую улыбочку на лице. Сердце сильно стучало. Сильно безумно: сейчас, каждый раз, когда они целовались, каждый раз, когда смеялись в бессонные ночи полной луны. Каждый раз при виде этой довольной совиной моськи. Ужасно сильно стучало. С ним было легко и интересно. С ним смешно и комфортно. С ним хорошо. Очень хорошо. И на этот раз «но» Блитц ощутил почти физически. Столас был прав: он не верил, что так может быть. Не верил, что ехидные шутки Луны про сближение будущих сестёр, после знакомства с принцессой, могут стать реальностью. Не верил, что каждый день будет любим и желанен. Не верил, что сможет легально касаться этих рук, шептать комплименты, целовать щёки, прижиматься к груди и чувствовать себя хорошо — всегда. Не одёргивая себя и не виня в тупой слабости. Блитц не понимал, как можно любить его. Он всегда считал себя недостойным любви. — Хочу. Столас вздрогнул. — И теперь… когда всё это случилось, мы на одном уровне… что тебя останавливает? Блитц поднял на него взгляд. Чувство вины его останавливает — но, ебать это всё перфоратором, его буквально только что простили. Простили за полнолуния, простили за поведение, простили за скрытность, позволили начать с чистого листа — ты только скажи, только сделай что-то, рискни хоть в последний раз в своей жизни! Блитц обнял его за шею, двигаясь ближе. — Ничего. И тёплый нежный поцелуй заставил Столаса вздрогнуть с новой силой. Будь у него перья, они бы тут же распушились и он бы громко ухнул от приятной неожиданности. Они целовались впервые за долгие месяцы. И не могли оторваться, не могли позволить друг другу отстраниться, как будто бы это значило, что они снова окажутся в одиночестве навсегда. Столасов непослушный хвост сам по себе переплёлся с Блитцевым — и внезапно он понял, почему иногда во время ленивых поцелуев после секса его ноги или талия оказывались им обмотаны. Это привязанность. Это желание быть ещё ближе. Это любовь, которую Блитц от него скрывал. А прикосновения стали настойчивее. Руки пробрались под футболку, но Столас промычал в поцелуй. — Давай не сейчас, — он произнёс шёпотом, глубоко дыша. — Меня твоё новое тело манит пиздец, это так интересно. — Я знаю. Я тоже хочу. Но не сейчас. Блитц сдался. — Блять, — он выдохнул, неохотно вытаскивая руки из-под одежды. — Это ты меня отговариваешь, серьёзно? Я не сплю? Столас хихикнул. — Умею удивлять, да, любимый? «Любимый» пробило, как будто током. Блитц уткнулся в его плечо, лишь бы не показывать, как резко полыхнули щёки. — Умеешь ещё как, — и тёплые объятия согрели его снова. — Что будем делать? — В целом или сейчас? — Ну если ты можешь сказать в целом, то я только рад узнать твои планы. Столас вздохнул. Сгодилось за ответ. — Я очень хочу спать. Блитц дёрнулся. — А, да, блять, точно! Луни сегодня ночью домой не вернётся, так что я тебе подготовил её кровать. Если что не пугайся, у неё в комнате много всяких жутких штук, но, слава Сатане, все безопасные. Если тебе что-то понадобится, я буду здесь, можешь меня будить. Я тебя матом, конечно, покрою, но помогу. Столас проморгался. Его не только удивило, но и немного напугало, что Блитц приготовил им спальные места… раздельно. Он никогда не боялся темноты, не представлял себе монстров под кроватью, потому что всегда был уверен, что он сильнее. Он победит их. Спать и в целом находиться в одиночестве он давно привык, но эта квартира… будто живая и оттого жуткая. Чернота в дверном проёме комнаты Луны вызвала мурашки. Его по-странному напрягало это место. И только рядом с Блитцем он чувствовал себя в безопасности. — А может… ты не будешь против, если мы… ну… — он замялся, не понимая, как этот вопрос подать. Глупая сова. — …если мы поспим вместе? Просто я, наверно, не привык к такой обстановке и… мне так было бы спокойнее. — Окей. Прозвучало буднично, но как же он восторгался в душе. Спать со Столасом, пусть даже в другом обличии, пусть даже не на королевской кровати — всё равно самое желанное и лучшее дело из всех. Они всё решили. Они снова вместе. И они придумают, что с этим делать. Завтра. А сегодня они засыпали в обнимку, примотанные друг к другу двумя бесовскими хвостами.