Точка невозврата

Я сижу в машине, когда Олег возвращается. За время его отсутствия у меня успело пройти все пять стадий, от отрицания до смирения, и теперь я лишь поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Проверить, не появилось ли на одежде лишних подозрительных пятен. Вроде бы нет. Волков занимает пассажирское место и будничным тоном сообщает, что все уладил. Ваня сделает так, что Полина сама с ним расстанется. Про измену при этом не расскажет, все будет максимально безболезненно для нее. Совесть внутри меня не торопится отступать. С одной стороны, я отлично понимаю, каково узнать, что тебе не верны, причем давно уже. С этой новостью сразу идет столько всего, что потом разгребать забодаешься. С другой… Какое право я вообще имею вмешиваться? Может, Полина решила бы, что ничего глобального в подобном нет, и можно жить дальше, а я все испортила. Тряхнув головой, впиваюсь пальцами в руль. Нет, сестра бы так не подумала. Это просто разобьет ей сердце, вот и все. — Он не узнал тебя? — наконец спрашиваю, глянув на Волкова, который так и не стянул маску. — Нет. Я же не дилетант какой-то. — Тебе напомнить про авантюру с Хольтом?! — Про которую ее часть? — деловито уточняет наемник. — До того, как ты выкрала Чумного Доктора из психушки, или после? Туше. Я отпускаю руль, завожу машину. — Что ты с ним сделал? — Следов не осталось. — Что именно ты сделал? Волков, усмехнувшись, треплет меня по голове, будто я ребенок несмышленый, спрашиваю, почему ветер дует. — Тебе, малыш, знать не надо. — У меня имя есть, — сердито напоминаю, оттолкнув его руку. — Вали обратно на заднее сиденье. — А я-то думал, что девчонкам нравятся милые прозвища, — закатывает глаза Волков, но делает, как я говорю. Да мне «мышки» этой за глаза хватает. — Ты чокнутый, — мрачно шепчу, выруливая с парковки. — Тебе это в нашей ситуации очень на руку, поверь мне. — Верю. Есть, кстати, новости про Дракона? — С того раза нет. Я не совсем догоняю, чего он тянет. Если бы хотел, то давно бы выследил нас. — Ага. И что случится, когда он сунется в дом к двум шизикам-наемникам? Думаешь, он не догадывается, что взрывчатка у вас там на каждом шагу? — Я думал об этом, — кивает Волков. — Приплюсуй еще Чумного Доктора. Ваду-то откуда знать подноготную? Он, скорее всего, думает, что Серый опасен именно так, как о нем говорят. Я многозначительно смотрю на него, он отвечает точно таким же взглядом. Правда в том, что Разумовский действительно опасен именно настолько и даже больше, но обсуждать это мы сейчас не можем. Птица вполне мог установить прослушку и сюда. Подобные речи могут подкосить образ верной соратницы и влюбленной идиотки. Ладно, черт с ним, с Драконом. Его пока все равно нет на горизонте. Надо еще немного поездить по городу, порешать какие-нибудь дела, чтобы вернуть себе толику душевного равновесия. Нельзя дать Птице заподозрить, что я не в норме. У меня нет особых иллюзий по поводу его отношения ко мне, но сейчас я хожу в роли его любимой игрушки. И повода для кровавых расправ, ведь никто не может эту игрушку обижать. Нельзя допустить повторение. Сейчас немного успокоюсь и, когда вернусь, скажу Сереже, что сильно разболелась голова. Или Птице. Очень надеюсь, что он не решил взять контроль именно сегодня. Все его усилия в последнее время направлены на создание сложностей в жизни Хольта, чем он занимается с особым садистским удовольствием, и возвращение компании. Если все удастся, то первый по миру пойдет скоро, ибо после инцидента с дронами в России, его репутация и так пострадала. Птица говорил, что несколько стран уже отказались от сотрудничества с Хольтом и разорвали контракты. Тот, кстати, до сих пор в больнице, восстанавливается после инцидента. Примечательно, что никто не говорит, что это был за инцидент, даже в России. У нас твердят только про иски к его компании, предъявленные из-за того бедлама, который учинили дроны. Похоже, всех собак спустили именно на технику, вышедшую из-под контроля, а не на Разумовского. Оно и понятно, с мертвецов денег не стребуешь. — Есть пожелания по поводу ужина? — спрашиваю я, не оборачиваясь. — Предлагаю картошку запечь в огне, — немного подумав, отвечает Волков. — В духовке? — В огне. — Мы не ставили мангал. — Зайка, — вздыхает Волков. — Я разве говорил про мангал? Если согласна, то просто скажи, и я перечислю, что понадобится. Огнетушитель, видимо. — Ты хочешь развести на улице костер? — с подозрением спрашиваю, глянув в зеркало заднего вида. — Пикничок, — пожимает плечами наемник. — На свежем воздухе. Я открываю рот, чтобы отказаться, но вместо этого говорю: — Ладно. Но мы купим мангал. И попутно загуглим, явятся ли к нам пожарные. Расположение дома удачное, так что идея остается в силе. Я не большой фанат печеной картошки, но именно формат уличного пикника зацепил мое внимание. Думаю, Сереже идея понравится. Сейчас он любит иногда проводить время на крыльце, если погода не сильно пасмурная. Солнце, относительно свежий воздух, возможность беспрепятственно выйти — думаю играет все и сразу. Надо будет еще пару фонариков уличных купить, раз уж мы собираемся разместится снаружи. Впрочем, белые ночи постепенно вступают в свои права, так что смысла, наверно, нет. К тому моменту, как на город снова обрушится темнота, я надеюсь, нас здесь не будет. Закупка всего необходимого хорошо помогает отвлечься. Когда мы подъезжаем к дому, я уже не думаю каждую секунду о ситуации с Ваней, а рука не тянется к телефону, чтобы написать Полине. Возможно, то, как сделал это Волков, действительно лучше. Измена — это слишком больно, насколько бы железный характер у тебя ни был. Не хочу, чтобы моя сестра мучилась и искала в себе изъяны, как это делала я. Не знаю, правильно ли было то, что мы сделали, то, чему я позволила случиться, но перед тем, как пойти в дом, все равно говорю: — Спасибо, Олег. За помощь. — Ну не заставлять же тебя саму это тащить, — отзывается он, тряхнув кучей пакетов. Мой уровень закатывания глаз настолько высок, что наемник усмехается и добавляет: — Сочтемся, зайка. Да ну его в задницу, вот честно. *** Шура мученически вздыхает. Его отлучили от мангала и жидкости для розжига после одного лишь «гля че могу». Не то чтобы я больше доверяла Волкову в этом вопросе, но надеюсь, что он хотя бы не сделает из всего этого самодельную бомбу по привычке. А вот от мяса пришлось отогнать обоих, ибо предложения мариновать его в минералке, уксусе и еще черт знает в чем вводили меня в состояние комы. Извращенцы, прости господи. Лук, перец и соль, как папа учил, все остальное в топку. Разумовский ни с кем не спорил, скромно сидел за столом с ноутбуком, наблюдая за баталиями. Есть подозрение, что в этот момент они с Птицей забыли, что друг друга терпеть не могут, и делали ставки. В итоге получилось нормально, и никто не поджег сам себя. Ну, до сего момента, во всяком случае. У Олега, который возится с едой у мангала, еще есть все шансы. Нет, я вовсе не желаю ему такого исхода. Вам показалось. Шура, беспрестанно ворча, возится с пластиковой мебелью, которую доставили полчаса назад. В мою машину все это добро бы не влезло, так что пришлось долбаться курьерской службе. Привезли стол, само собой, в разобранном виде, и наемнику пришлось героически его собирать. Там бы и я за пять минут справилась, ну да ладно. Геройский поступок оценен по достоинству, герой захвален до красных ушей. Когда мне надо, я умею быть убедительно благодарной. Славик, свет очей моих, не даст соврать. Разумовский, чье стремление помочь, я поспешила направить на всякие мелочи, ловит меня на крыльце по пути обратно в дом и уточняет: — Все в порядке? — Вполне, — киваю, улыбнувшись. — А что? Сережа подходит ближе, взволнованно смотрит и, коснувшись моей щеки, говорит: — Ты выглядишь так, будто тебя что-то беспокоит. — А, это. — Я шагаю к нему, прямо в теплые объятия. — Голова болит. Разумовский целует меня в макушку и тихо спрашивает: — Честно? — Если честно, котенок, то просто раскалывается. — Может, пойдешь в спальню? Тебе тоже нужно отдыхать. — Я уже выпила таблетки, — заверяю, чуть отстранившись, чтобы посмотреть на него. — Скоро пройдет. — Скажи, если нет, ладно? — просит Сережа. — Вызовем врача. Ага, Валентин будет дико счастлив с нами опять связаться. — Договорились, — соглашаюсь я. Разумовский наклоняется, чтобы поцеловать меня, а после мы вместе идем в спальню, куда я и собиралась, чтобы взять что-то потеплее легкого кардигана. Решив, что куртка и свитер будут в самый раз, неспешно переодеваюсь, пока Сережа проверяет свои программы. Ему тоже предлагаю, на что он рассеянно кивает и просит кинуть ему другую толстовку. Швыряться в него вещами как-то не хочется, пока глаза не желтые, поэтому беру указанную вещь и подхожу ближе, легко клюю в щеку. Разумовский, улыбнувшись, разворачивается, приникает к моим губам, растягива сладостный момент. Целует мягко, настолько, что в груди стягивается толстый клубок самой пушистой шерсти, теплый и до одури нежный. Наверно, так и ощущается то самое чувство, когда любишь человека. Это новое и для меня тоже, раньше я не испытывала ничего подобного. — Пойдем, — говорю я, буквально заставив себя оторваться от него. — А не то эти придурки сюда вломятся, с них станется. — Я люблю тебя, Ася, — шепчет Сережа, коснувшись моих губ еще раз. — И я тебя. Идем. Разумовский последний раз набирает какую-то команду на клавиатуре и направляется к двери, я следом. Во дворе Волков сообщает, что у него уже все почти готово, поэтому посылает нас обратно в дом за тарелками. Шура, на правах героя, установившего стол, предпочитает почивать на лаврах. Вернее, на пластиковом стуле. Я доверяю Сереже нехитрую сервировку, а сама иду проверять, что там в мангале. Еще пару минут мы с Олегом спорим о том, готово ли мясо и стоит ли закапывать картошку прямо в угли или оставить на поверхности в фольге. Переложив шашлык в большую миску, оставляем клубни печься и идем к столу. Алкоголя по понятным причинам нет, зато есть газировка и виноградный сок. Энергетики тоже. Разумовский отдает предпочтение последним. Такое чувство, что они на него не действуют вообще никак. Мясо действительно готово, так что Волков в споре победил. Да и черт с ним. Я завожу разговор про последние мелкие новости, и постепенно некоторая нервозность, окружающая нас, спадает. Олег пускается в воспоминания о совместном с Разумовским детстве, выбирая лишь забавные или нейтральные моменты. Сережа тему сначала не оценил, поглядывая на меня с некоторым беспокойством, но потом включился. Мы увлеклись настолько, что чуть в конец не спалили картошку. К счастью, пострадали только две, а Разумовский оказался любителем горелого. Иронично до колик. Вечер заканчивается благополучно, и мы расходимся по комнатам уже заполночь. Я утаскиваю не сильно-то сопротивляющегося Сережу сразу в кровать, а вот просыпаюсь уже одна. Шторы плотно задернуты, часы показывают три часа. Увы, не дня. Приподнявшись, осматриваюсь. Разумовский находится за столом, агрессивно клацает мышкой. Ясно. Лечь обратно? Или все-таки внимание проявить? Лучше бы не отсвечивать лишний раз, конечно. Я приподнимаю одеяло. Пижама нормальная. Встав, еще халат сверху накидываю и запахиваю. Птица шаги к нему, несомненно, слышит, но даже головы не поворачивает. Слова в голову не лезут. Нецензурные если только. Я молча обнимаю его со спины, ткнувшись подбородком в плечо. Двойник застывает, словно статуя. Надо было повернуться на другой бок и попытаться заснуть. Проходит несколько долгих мгновений перед тем, как его пальцы оплетают мое запястье. Вместо того, чтобы убрать, он прижимает руку к своей груди. — Опять сводишь копанию Хольта в могилу? — спрашиваю я. — Она и так там уже одной ногой, мышка, — негромко отвечает Птица. — Осталось лишь пару раз подтолкнуть. — Может, на сегодня толкать хватит? Тебе тоже надо отдыхать. Пойдем. Я выпрямляюсь, но мою руку он не отпускает. Пользуясь этим, поворачиваю ладонь так, чтобы перехватить его и потянуть к кровати. Свою полусонную ошибку осознаю только тогда, когда Птица действительно встает. Он мог понять это совсем не так, расценить как приглашение. Испугаться не успеваю, ноги упираются в край кровати. Ладно, что-нибудь потом придумаю. Двойник укладывается на Сережино место, я пристраиваюсь рядом. Немного поерзав, двигаюсь ближе, жмусь к его боку. Птица вновь замирает. На спину ложится его ладонь, движение кажется неловким, вымученным. Он прижимает меня к себе крепче, глубоко вздыхает. — Спокойной ночи, Птиц, — тихо говорю, прикрыв глаза. — Спи, мышка, — чуть слышно произносит он.