У всякого безумия есть своя логика.
©Уильям Шекспир
Осень в этом году была крайне мерзкой. Совсем не такой, как её обычно описывают в дешевых второсортных романах, что разлетаются с книжных полок мгновенно – не было тех самых
приторных золотистых оттенков, что должны вызывать в душе каждого спокойствие и покой. Грязные серые лужи отражали в себе таких же грязных и серых жителей Сеула, становясь ещё грязнее и противнее, раскрывая саму их суть. Гниющие листья отзывались чем-то неприятным и таким же гниющим внутри, но до боли знакомым.
Что происходило с ними, когда они падали? Что заставляло их падать, кончая свою жалкую жизнь под ногами высокомерных несносных людей? Был ли это их выбор?
А что бы выбрал Чон У?
Часы размеренно отбивали секунды, минуты… часы. Сколько вообще прошло времени?
— Думаю, — неловкая пауза, секундное першение в горле, — Нам с вами уже пора расходиться.
Точно. Он совсем забыл. Он ведь был не один.
Бледный, растрепанный, с огромными синяками под глазами, в мятой серой футболке, насквозь пропахнувшей едким запахом табака – «Нет, мама, я не курю, просто разговорился с коллегами после работы», скрывающей торчащие ребра на худощавом теле, с обкусанными до крови сухими светлыми губами, выделяющимися разве что своими уродующими лицо в целом кровоподтеками. Чон У сейчас, пожалуй, больше походил на живой труп, чем на обычного среднестатистического мужчину своего возраста.
— Простите, — коротко выдыхает он, — Я правда пытался вас слушать. Просто задумался.
Мен Хун Ву — прекрасный специалист своего дела, психотерапевт с более чем двадцатилетнем стажем, полностью отдающий себя работе. Со слов его знакомых. Вот только отчего-то упорно кажется, что строгий костюм совсем не соответствует его истинной сути, скрытой под этими плотными кусками темной ткани. Интересно, что же на самом деле они скрывают?
Интересно, как легко пробилась бы сквозь них толстая алая струя крови? Как быстро забрызгала бы из артерии на его бедре, после, предположим, удара канцелярским ножом, что сейчас лежал рядом? Как долго бы он кричал и просил о помощи? Раскрыл бы свою потаенную, непонятную для Чон У суть?
Чёрт, чёрт, чёрт. Этого не должно было случиться. Он снова об этом подумал. Блять.
— Ничего, Чон У. Всё в порядке, — казалось, даже такой мимолетный ответ парня вновь привлек вечно собранного Хен Ву, — При вашем диагнозе отсутствие концентрации внимания – это абсолютно нормальное явление, которое довольно часто встречается в моей практике. Так же, как и другие характерные симптомы.
И вновь это необъятное, всепоглощающее молчание. Тишина в комнате, тишина в голове. Словно больше добавить и нечего.
Ничего, так даже лучше.
— И все же, Чон У, расскажите мне о ваших кошмарах. Я хочу помочь вам, но если вы так ничего и не скажите, то я буду просто не в силах это сделать, — недоверчивый, равнодушный взгляд, — Я правда хочу вам помочь.
— Хорошо. Я расскажу вам кое-что о своих снах, — остановись, черт тебя дери, — Все каждый раз начинается одинаково.
Зачем он вообще это сказал? Будто не знает, что эта пустая болтовня ничем ему не поможет… Как и все, что было до этого. Как и все, что было и прежде, на протяжении всего этого блядского года, словно блядская насмешка над ним. «Эй, Чон У, расскажи и мне о своих страхах. О том, что не дает тебе спать каждую ночь, поднимая в холодном поту. Ну же, я правда особенный, именно я смогу тебе помочь. Ты ведь такой не один, правда. Я знаю, что делать», — твердил голос такого же знатока на задворках сознания. Что ж, теперь придется продолжить. Разве увидеть в любопытных глазах напротив очередную (вероятно, не чисто профессиональную) порцию напускного сожаления того не стоит?
— Я чувствую, как мою кожу медленно обжигает огонь. Не полностью, не единым полотном, а словно пронзая каждую мою клетку по отдельности, заставляя умирать меня вновь и вновь, раз за разом, с каждым новым прожженным сантиметром.
— Вы умираете от пожара?
— Нет, вовсе нет, — краткая усмешка, весьма не свойственная Чон У. Скорее над самим собой, чем над этим вопросом.
Разве это вообще его усмешка? — Вокруг ничего не горит. Меня обжигают глаза напротив.
Вновь этот любопытный ни к месту взгляд. Может, идея с канцелярским ножом не так уж и плоха, как показалась на первый взгляд?
— Я знаю, что именно этот взгляд меня убивает. Но вместе с тем – я никуда не убегаю. Меня словно парализовало.
Всё ещё ждёт подробностей. Хм.
— Вы чего-то хотите? - ещё одна ядовитая
отравленная чем-то усмешка, — Мне больше нечего добавить. Я ничего не помню.
— Чьи это были глаза?
Чёрная, бесконечная бездна. Затягивающая, коварная, хитрая, опасная. Кровавая. И вместе с тем манящая в неё провалиться. Попасться прямо в расставленные для глупой маленькой мыши сети. Сети хищника, знающего, что его жертва сама придет к нему рано или поздно и отдастся по доброй воле, полностью, без остатка. А затем будет боль. Только боль, боль, боль. И кровавое месиво вместо легких.
Кажется, этот огонь обжег саму его душу. Прожжег до дыр, создавая из пепла что-то абсолютно новое, дикое и неправильное. Что-то такое же больное и опасное, как и сам этот огонь.
— Не знаю. Порой мне кажется, что эти глаза – мои.
И опять эта тишина. Ужас во взгляде напротив? Или жалость? Чон У даже не стал проверять это, ведь, кажется, иного исхода он и не ожидал. Этот доктор был далеко не первым, кто попытался ему помочь, и далеко не первым, кто уверял его, что все обязательно получится, стоит только раскрыться
обожекакомуневъебенному именно ему.
— Я очень благодарен, что вы позволили мне услышать вас. Ваше ПТСР, Чон У, уверяю вас… — что и требовалось доказать, — Оно требует долгого и тщательного изучения, требует лечения. Но мы обязательно справимся вместе.
Знаем, уже проходили.
— Если это все, то я, пожалуй, пойду. Спасибо за сеанс, доктор.
«Надеюсь, я утолил ваше любопытство, чертов педант» – так и остаётся несказанным вслух, но ощутимо витает в воздухе.
И всё же: чьи это были глаза? Хороший вопрос. Пожалуй, он так и останется без ответа.
***
Новая квартира Чон У выглядит весьма сносно, как ему кажется. Довольно просторная кухня, совмещенная с гостиной, небольшая комната – спальня – в дальнем левом углу. Неплохой панорамный вид – пусть даже за окном эта мерзкая осень. «Всегда ли она такой была?», – думается ему. Хорошо, что ночной Сеул, каким он видит его в темные поздние вечера после работы, скрывает все её недостатки. Луж не видно, листьев тоже. Разве что люди никуда не желают исчезать.
Первое время он совсем не мог привыкнуть к таким комфортным условиям проживания, какие ему предоставила его компания. Пусть он и не помнил, что было в его жизни в тот период времени, когда он только перебрался в столицу, но все же эта квартира была явно лучше его прежнего дома, где он жил с несчастной и обреченной на нищету матерью и таким же несчастным и обреченным братом-инвалидом.
Кажется, его новая работа ему даже нравится. А ведь когда-то он и подумать не мог, что его скромное образование ему хоть где-то пригодится – помимо галочки напротив пункта «не разочаровать семью, девушку, друзей, всех вокруг». Ему даже дают настоящие рабочие поручения - серьезно, не верится - от настоящих важных людей. Каждое утро добродушный коллега Ким Су Хен приносит ему с собой стаканчик настоящего горячего капучино (с пенкой!) и спрашивает, как прошел его вечер. По-настоящему радостно рассказывает про очередную попытку доехать домой без происшествий. Это все кажется таким настоящим. Настоящее ли?
Говорят, он жил в общежитии. Говорят, что то, что там случилось, они не могли представить даже в самых жутких кошмарах. Говорят, что он настоящий везунчик, раз выжил. Говорят, что Бог его защитил. Говорят, что то, что там было - было самым настоящим пылающим адом на земле.
Говорят, Сатана тоже устраивает пиры.
Хорошо, что он этого совсем не помнит. Только лишь черные бездонные глаза ежедневно напоминают ему о том, что все это действительно было реальным.
Полиция не донимала его расспросами о том, что ему пришлось пережить, а он, в свою очередь, пытался не лезть в их дела. После того, как они показали ему всего несколько фотографий (кажется, это была какая-то пожилая женщина и два уродливых, просто отвратительных брата), было понятно, что дело не увенчается успехом. Некоторое время сотрудники полицейского департамента были в замешательстве, но, не найдя больше никаких существенных улик (или хотя бы намёков на них), чтобы мучать парня, дело быстро прикрыли. Какая-то юная симпатичная девушка в полицейской форме (кажется, её звали Со Джон Хва) периодически писала ему, спрашивая, всё ли с ним в порядке. Как мило с её стороны. Он, правда, не находил весомых или хотя бы убедительных причин отвечать ей, но всё равно отвечал. Для галочки.
Говорят, он кого-то убил. Говорят, это была самооборона. Говорят, правда, что на нем не осталось ни следа крови убитого.
Разве это убийство?
Убийство должно оставлять след. Не темными синяками, словно попытка показаться кому-то
не слабым сильным, не багровыми пятнами, словно попытка нанести обычный удар, не побледневшей плотью, словно попытка доказать что-то незначительное. Оно должно оставлять особую метку, свой отпечаток на руках, одежде, в самом нутре. Показывать превосходство, неразрывную связь двух людей, справедливость, в конце концов. Цену предательства и цену порока. Кровь подошла бы идеально, и… черт, кажется, он снова подумал об этом.
Блять, блять, блять. Когда это всё наконец прекратится? Это ведь не его мысли, нет. Он совсем не такой. Да, он точно не такой.
Во всем виноват стресс, вероятно, вызванный полным отсутствием воспоминаний о столь травмирующем событии.
В любом случае, его ведь это больше не касается? Его признали невиновным – и это главное. Что ещё может быть столь важным?
Вот только, кажется, убийство все же оставило на нём свой собственный отпечаток, ни капли не эфемерный, весьма ощутимый. Тот самый, который не убрать даже провалами в памяти и даже её полным исчезновением.
Непреодолимое желание убивать. Ярость, ярость, животная ярость.
Черт, надо бы выпить.
С этой мыслью Чон У отправляется в магазин, забыв о необходимости банально выключить за собой свет и не удосуживавшись даже проверить наличие денег в карманах своей легкой (Она тоже пахнет табаком? Ты ведь не ходил в ней на работу!) ветровки.
***
Как же хотелось потратиться хоть раз на нормальный алкоголь, не вызывающий позже головную боль и отвращение к самому себе. Реальность же заставляла Чон У столкнуться со скудным выбором очередного дешевого пойла и каких-то пропавших скверных закусок. Недолго думая (чтобы не осознавать факта «меня вывернет наизнанку, если я это выпью»), парень схватил первый попавшийся симпатичный бутылек чего-то (чего?) и направился к кассе.
Продавщица смерила его осуждающим взглядом.
— Тысяча двести вон.
Терпимо. К этому можно добавить такие же дешевые сигареты. Хотя, пожалуй, на сигареты можно потратить чуть больше.
— Одну пачку Мэвьюс, — вопросительно вскинул брови, — Пожалуйста.
Чертовски хороший слоган. Заплатил за Мэвьюс - купил Мэвьюс, а не привкус горелой бумаги.
— Тогда четыре семьсот. Платите.
Точно. Деньги. А он их вообще брал? Судорожная попытка найти хотя бы небольшую сумму в кармане окончилась полным провалом. Печальный вздох.
Блять.
Чон У был хорошим мальчиком. Он хорошо учился, хорошо относился к своей девушке, хорошо помогал маме, значительно облегчал жизнь всем вокруг. Был удобным.
Говорят, когда он жил в общежитии, с ним что-то случилось. И он перестал быть хорошим. Он даже перестал быть удобным для всех.
Перестал улыбаться, скрывая за этой улыбкой обиду и разочарование, перестал ждать поддержки, наивно вглядываясь в чужой эгоизм, прикрытый благими намерениями. Перестал отказываться от некоторых своих желаний - начал курить, к примеру, перестал… а почему перестал?
Он не помнил.
Как не помнил и того, какого черта забыл взять эти блядские четыре тысячи вон.
— М, мне кажется, что я оставил их дома. Я могу сходить за ними сейчас… подождите, я живу буквально в соседнем доме.
— Вы серьезно? Не задерживайте очередь своими бреднями и уходите!
— Нет же, дайте мне буквально минуту, я…
Ни капли доверия его просьбы не вызывали, Чон У прекрасно это осознавал. Действительно, кому понравится задерживаться в конце рабочей смены, чтобы продать какому-то неудачнику очередную порцию выпивки и сигарет. Во взгляде так и читалось: «Зачем это мне, придурок?», и, к сожалению, поспорить с этим Чон У не мог. Оставалось только развернуться и побежать домой, в надежде, что к его возвращению магазин все ещё будет открыт, а противная продавщица все ещё будет на месте.
— Вы забыли?
По телу прошелся табун мурашек. Спину обдала волна неприятного холода, спускаясь до самых пяток.
Низкий и бархатистый голос. Мужской. Приятный.
— Вы забыли взять деньги? Я за вас заплачу.
Легкая полуулыбка-полуухмылка.
И этот взгляд…
Кажется, он забыл. Он все забыл, и речь сейчас далеко не о деньгах.
