Love or Ride

Дэниель

— Как у него дела? — Я слышу взволнованный голос в своем наушнике, когда смотрю на Макса, который стоит на носу корабля, прислонившись к поручням, с улыбкой на губах и закрытыми глазами он просто стоит там беззаботно, позволяя ветру трепать его уложенные волосы, развевать рубашку и бить прямо ему в лицо. Он выглядит как маленький, невинный ребенок без проблем, плохих дней или жестоких мыслей. Проблема в том, что он не испытал этого в детстве, поэтому сейчас это не занимает его мысли. Но я знаю, что в данный момент он чувствует себя свободным от всего. — На мгновение стало лучше. — Я говорю правду. На днях мой друг стоял весь промокший перед моей дверью, его слезы смешивались с каплями дождя. Я помню, как он говорил хаотично, путаясь в предложениях. Сначала я ничего не понял, но потом он повторил это гораздо спокойнее, и я немедленно побежал в магазин за какой-нибудь вредной едой.       Я пытался утешить его, но это совсем не помогло. Я прекрасно знаю почему.       Человек, которому он решил довериться во второй раз, снова причинил ему боль, и закончилось все так же, как в первый раз. Его ранили, высмеяли, растоптали и сравняли с землей. В одну секунду после хорошего отношения к Шарлю я почувствовал ненависть, но со временем это прошло, потому что я понял, что, хотя он не должен был так относиться к Максу, тогда ему было плохо. И у него это по-прежнему есть, потому что, хотя он знает, что поступил неправильно, и продолжает спрашивать о гонщике Red Bull, он не решил извиниться, подойти и поговорить, а прошло много времени. После того инцидента прошло несколько гонок, и я всегда старался быть рядом со своим другом, чтобы поднять ему настроение. В последнее время дела шли не очень хорошо. Его отец попал в аварию и лежит в больнице после операции, он поссорился со своей сестрой, а также с мамой, и Кристиан настроен по отношению к нему воинственно после того, как он защитил Шарля. Остались только я и Ландо, потому что другие пилоты придерживаются Леклера, и когда Леклер не разговаривает с Ферстаппеном, они тоже.       Пиздец. — Мы можем что-нибудь сделать? — спрашивает он меня снова. — Скорее… Нет. Я думаю, мы сделали все, что могли. Они взрослые, мы не можем принимать за них такие важные решения. — Говорю откровенно.       Завтра гонка. Сразу после квалификации мы с Максом отправились на мою яхту, чтобы поплавать и привести мысли в порядок. Это хорошо работает, я знаю по опыту. — Шарль будет на скачках. — Внезапно говорит Пьер. — Ты думаешь… — Я надеюсь на это. — Пьер прерывает меня. — Мне нужно идти, увидимся позже. — Он вешает трубку, прежде чем я успеваю ответить.       Вся эта ситуация сказалась на всех нас. И больше всего на этих двоих, которые не разговаривали друг с другом более трех недель. Все так странно, хотя я пытаюсь притворяться, что все в порядке. Больше всего мне хотелось бы крикнуть им, чтобы они пересилили себя, но я знаю, что это не вина Макса, и он не должен первым обращаться к гонщику Ferrari. — Мы возвращаемся? — Я смотрю на Макса, который стоит, повернувшись ко мне, и пристально смотрит на меня. — Да, — улыбаюсь я, вставая со стула.

Шарль

       Каждое утро я испытываю угрызения совести. Каждый день я встаю с мыслью, что совершил худшую ошибку, и на этот раз он меня не простит. Это второй раз, когда я напортачил с тем, что хотел исправить. Я чувствую отвращение к себе с того момента, как Пьер пришел ко мне в больницу и начал указывать, что я сделал не так. Он не был нежным. Он кричал, он бросал вызов, он был жесток, но мне было необходимо перестать быть ослепленным. Я очень быстро понял, что сделал не так. Как только меня выписали, он хотел, чтобы я с ним поговорил, но я струсил.       Я трус, и я жил с этим несколько дней, каждый день глядя на свой телефон, надеясь, что кто-нибудь наберет его вместо меня и у меня не будет пути назад, но этого не происходит. — Я чувствую себя инвалидом. — Я вздыхаю, когда Пьер застегивает молнию на моей толстовке. Я ничего не могу делать сам, поэтому моему другу необходимо быть по соседству двадцать четыре часа в сутки. В настоящее время он живет со мной, и я искренне благодарен за все это. Мои руки все еще в гелевых бинтах. Предполагается, что я не сниму их до следующей недели, и именно тогда начнутся переговоры о моем возвращении в Формулу.       Я поговорил с командой, которая заверила меня, что будет ждать моего возвращения и что они не намерены заменять меня. Я не скажу, что я этого не делал, потому что это меня очень успокоило и, вдобавок, заставило почувствовать себя еще большим идиотом. Я извинился перед своей семьей и друзьями, и я не могу извиниться перед ним, потому что я боюсь отказа, который я дал ему дважды. — Не преувеличивай. — Пьер закатывает глаза.       С того дня он продолжает относиться ко мне холоднее, чем когда-либо, но я это заслужил. Он сказал, что он мой друг и будет рядом со мной, но он зол, что я веду себя как ребенок и игнорирую проблемы вместо того, чтобы решать их. И что ж… Он прав. — Все будут смотреть на меня. — Я смиренно напоминаю себе. Сегодня гонка, и я решил появиться на трассе, чтобы поболеть за команду. Конечно, я знаю, что это всего лишь отговорки. Я действительно хочу иметь возможность поговорить с Максом, но не знаю, осмелюсь ли подойти. — Будут, но тебе это нравится. Ты звезда. — Он подмигивает мне, направляясь к двери.       Я закатываю глаза, следуя за ним. Возможно, он немного прав…       Мы выходим из отеля и идем к машине. Я ни по чему так не скучаю, как по вождению. Даже по этой машине, на которой я езжу по улицам. Все это так раздражает. — Эй, не могли бы мы сначала провести время в другом месте? — Я предлагаю. — Хм… — парень смотрит на часы. — Нет, потому что я опоздаю. — Он пожимает плечами и выезжает со стоянки.       Я покорно смотрю на то, что происходит за стеклом, пытаясь не обращать внимания на боль в животе, тяжелое дыхание и учащенное сердцебиение. Я чертовски боюсь возвращаться туда. Все взгляды будут обращены в мою сторону. Это ужасно! И все же, если бы это было в день, когда я веду машину, а не хожу пешком, как идиот, все было бы в порядке.       Пьер стоит на парковке, и я в ужасе смотрю на толпу фанатов, которые кричат в нашу сторону, машут руками. У них есть телефоны, они фотографируют, они записывают, у них есть баннеры на фотографиях. Это мои фанаты волновались, а я боюсь выходить из машины. Какой же я идиот… — Готов? — спрашивает он, и когда я уже хочу это отрицать, он выходит из машины. — Пошли.       Я тихо ругаюсь, когда он закрывает дверь, и жду, пока он откроет с моей стороны, потому что я все еще ничего не могу сделать сам, это начинает раздражать с каждой секундой всё больше. Когда он это делает, я выхожу из машины и улыбаюсь фанатам, которые рады меня видеть. Они машут, кричат, признаются в любви и просят сфотографироваться. Все напряжение, нежелание и страх уходят, когда я вижу, что люди так тепло приветствуют меня. Как я могу быть в плохом настроении сегодня?       Я машу им рукой, следуя за своим другом в сторону гаражей. Время от времени кто-нибудь подходит, чтобы пожелать мне всего наилучшего и спросить, как у меня дела. Это мило с их стороны. Я прощаюсь с Пьером, который отправляется готовиться к гонке, и иду в гараж Ferrari. Меня заменяет молодой, чертовски талантливый Оливер, который заслуживает места в Формуле-1. Он все делает идеально, и я верю, что он останется здесь в будущем. Я больше не боюсь за свое место, потому что недавно продлил контракт и теперь могу спокойно восстанавливаться.       Внезапно я замечаю Ферстаппена вдалеке. Я останавливаюсь, бессознательно задерживая воздух в легких. Я смотрю, как парень что-то объясняет товарищу по команде со шлемом в руке. Чеко внимательно слушает, время от времени отвечая, и они идут к трассе. К счастью, они меня не замечают. Да, я собирался поговорить с ним и извиниться, но у меня есть опасения. Я не знаю, стоит ли мне это делать. Я не знаю, как это объяснить. Я просто чувствую, что, возможно, мы слишком быстро помирились, и он не тот человек, с которым я смогу хорошо поладить. У меня есть еще сомнения. Может быть, лучше избегать друг друга? Притворимся, что мы совсем не знаем друг друга? — Шарль! — Я слышу голос Карлоса.       Я поворачиваюсь к нему с улыбкой, и прежде чем я успеваю что-либо сказать, он бережно обнимает меня. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, отстраняясь. — Лучше, надеюсь, я скоро вернусь в Формулу. — Удовлетворенно говорю я. Карлос уже хочет что-то сказать, но механики не дают ему такой возможности. Они окликают его, и он, извиняясь, бежит к ним.       Я чувствую себя странно, находясь здесь и не имея возможности участвовать в гонках. Теперь я фанат, а не гонщик, который может только смотреть и подбадривать. Отлично.       Я захожу в гараж, здороваюсь со всеми. Все они что-то спрашивают, поэтому я приношу им извинения, обещая поговорить после гонки, потому что сейчас мне нужно ехать. Они согласны, и мне неловко лгать, но мне нужно немного уединения.       Я захожу в свою водительскую, оглядываюсь. Все выглядит так же, как и обычно. Никто не заходил, что чертовски мило с их стороны. Они уважают мою частную жизнь. Внезапно я замечаю темно-синий конверт на кровати. Подойдя ближе, я замечаю надпись на нем белым маркером. Макс.       Я сглатываю слюну, оглядываясь по сторонам. Я не знаю, сколько он пролежал здесь, но его определенно там не было, когда я был здесь в последний раз. Я осторожно беру его, чувствуя любопытство, смешанное со страхом. Я осторожно открываю его, достаю несколько проявленных фотографий, несколько распечатанных скриншотов и несколько листов бумаги с текстом внутри. Я раскладываю все перед собой на кровати, глядя на все это в полном шоке.       Он сдержал свое обещание.       Макс Ферстаппен, с которым я обращался как с дерьмом, сдержал свое обещание и помог мне найти человека, который распространял слухи. Передо мной лежат фотографии человека, который когда-то сидел за попытку кражи. Он хотел ограбить Карлоса. Я помню его, потому что в то время я был рядом с ним и видел, как он кричал, что мы пожалеем о том, что делаем. Кроме того, есть скриншоты разговоров этого парня с некоторыми людьми, которых он нанял. Он заплатил им деньги, чтобы узнать больше о слухах о моем романе с каким-то пилотом. Какой ублюдок. Я сжимаю челюсти и перевожу взгляд на последние страницы, которые относятся к суду и полиции. Человек был арестован, и я должен предстать перед судом через неделю. О Боже…       Я сажусь на кровать, тупо глядя перед собой. Не думаю, что у меня больше есть сомнения, и моя текущая цель в этой гонке — поговорить с Максом. Я хочу вернуть то, что потерял, когда вел себя как мудак с раздутым эго, который не мог поставить чужие чувства выше своих.