Золотое сечение

      Абсолютно все пошло по пизде.       После пропажи Семена обстановка в селе и так была тревожной: дети продолжали исчезать невесть из-за чего, в милиции едва ли могли дать ответы даже на простейшие вопросы, а повлиять на хоть что-то из происходящего было попросту невозможно. Зима продолжалась; темнело рано и светало поздно, поэтому в школу приходилось идти в тревожном полумраке, а задержаться уже после занятий было так же опасно, потому что уже к четырем вечера небо чернело.       Рома считал верным решением не разделяться и везде быть вместе — маньяк же вряд ли нападет на группу школьников, верно? Куда проще утянуть кого-то одинокого и неприметного, того, кто самостоятельно не сможет дать отпор. И это, в общем-то, было правдой, притом весьма справедливой, но от дальнейших исчезновений это никого не спасло.       Потому что потом пропала Оленька.       Семейство Петровых было разбито этим известием. И если родителей Антона в горе Рома по понятным причинам не наблюдал, то самого новоиспеченного друга — да, и это был пиздец, потому что тот сестру ужасно любил. Пятифанов, честно говоря, даже не знал, как его поддержать и утешить, потому что позитивных прогнозов в этом деле быть не может — никому из пропавших еще не повезло быть найденными: живыми или мертвыми. И из-за этого надежды никакой не было.       Антон был ужасно подавлен.       Смириться с пропажей сестры мальчик не мог, поэтому, что вполне очевидно, в его голове сразу возникла идея пойти в лес ее искать. И Рома не мог не поддержать его, да и Бяша не посмел бы в стороне оказаться, но предки Антона сразу смекнули, что именно это их оставшийся ребенок возжелает сделать в первую очередь. Поэтому ему строго-настрого запретили задерживаться и уж тем более в сторону леса смотреть, иначе и в школу, и со школы его будет отец провожать.       И это сработало. А потом произошел еще больший пиздец, потому что Оля нашлась.       Точнее, то, что от нее осталось.       Слухов гуляло множество, и процентов так девяносто из них были выпущены именно Катькой, но суть всегда оставалась одной и той же: от Оли осталась ровно половина. Все, что было ниже пояса, отсутствовало. В милиции был сделан вывод, что девочка пошла гулять и подверглась нападению диких зверей, но всем было очевидно, что все не так просто.       Почему она оказалась так далеко от дома? Оленька сама никуда не смела выходить и всегда крутилась рядом с мамой. Она ведь еще и была тепло одета — курточка, шапочка, варежки. Будто вышла из дома погулять, а потом в воздухе растворилась.       Более того, рядом с ней никаких следов зверья не оказалось. «Припорошило снегом» — гласил очередной ответ. И это все равно бред. Если… если это все были именно дикие агрессивные животные, то почему других не нашли? Их что, под ноль сожрали, вообще ничего не оставив? Да и почему самих этих зверей никто ни разу не видел? Если бы хоть в прошлом году кто-нибудь увидел какое-нибудь животное, пришедшее из леса, можно было бы допустить мысль, что это правда, но такого не было. Они уже давно не высовываются из своего дома. Им нечего делать в этом полупустом перепуганном селе.       Все время, что Петровы были заняты похоронами, Рома с Бяшей просто пытались понять, что вообще происходит. Антон появлялся все реже, а когда они сами навещали его, было понятно, что смерть Оли его сильно подкосила: он был тихий и бледный, мало говорил и так же мало слушал, постоянно уходя в свои мысли.       Было больно на него смотреть. Было страшно с ним разговаривать. Было тяжело просто находиться рядом с ним когда он переживал самое ужасное в своей жизни горе.       После его возвращения в школу дела немного наладились. Точнее, им с Бяшей вроде как удавалось его развеселить и приободрить, и Рома нарадоваться не мог, когда видел на его лице улыбку или тем более слышал, как он смеется. И все вроде как приходило в норму, дышать становилось легче, а еще скоро световой день станет длиннее и они смогут задерживаться после занятий, встретят вместе весну и лето…       И никто больше не будет пропадать, никто больше не умрет, все будет в порядке.       Рома свято верил в это, заставляя такое боевое настроение перенимать и Бяшу с Антоном.       А потом пропал и Антон и все, пиздец, Рома едва с ума не сошел, как только об этом узнал.       В первый день пропажи все в школе решили, что он приболел и потому не пришел, а уже к вечеру стало очевидно, что из дома он как раз-таки и ушел рано утром, как положено, а назад уже не вернулся. Что там творилось в их доме, Пятифанов даже представлять не хотел, потому что обоих детей потерять с разницей в какую-то неделю — это худший кошмар из всех возможных. Роме было очень жаль их, потому что он от самих Антона и Оли слышал, что у них, в общем-то, нормальная семья, они не пьют и не издеваются над своими детьми. Более того, они с Бяшей сами видели что Карину, что Бориса, и они оба не казались плохими людьми. Напротив: пусть какие-то неизвестные им обстоятельства вынудили эту семью переехать из города в настолько глухое село, они не были обозленными или рассерженными. Переживающими сильный стресс — да, но не сломленные этим.       Сам же Рома, когда узнал, что Антон именно пропал, а не прогулял школу, внутренне будто умер. Слышать про чьи-то пропажи — Семена, Сени или Вовы — это одно дело, а узнать, что пропал человек из твоего ближайшего окружения — совсем другое.       В голове просто не укладывалось, что это все правда. Такого просто не может быть.       Антон не мог пропасть, как все остальные.       Однако об этом говорило буквально все в этом селе: темные улицы и мрачные чернеющие углы домов, фотография Петрова на доске объявлений в школе, пустое место за его партой. В конце концов, следователи, опрашивающие их с Бяшей, потому что именно они общались с Антоном крепче всего.       И полное осознание бессмысленности этих действий в глазах старших. Этот факт просто убивал Пятифанова, не давая спокойно жить.       Осознание потери давалось ему ужасно тяжело; на Семена было, честно говоря, похуй, но это все равно не дело, а пропавшие мелкие и вовсе ему были незнакомы, поэтому расстраивал сам факт случившегося, а не то, с кем это произошло. А сейчас исчез Антон. Тоха, с которым они успели подружиться, притом довольно крепко, Тоша, который поддерживал любую глупость, предложенную что Ромой, что Бяшей, и просто тот самый Антон, не обратить внимания на которого было просто невозможно.       Было так, так жаль, что они успели сделать так мало, что они даже не пережили эту зиму.       Во всем виновато это конченное село с этим маньяком, который все испортил. Рома едва-едва поверил, что все стало налаживаться, что он может наконец-то расслабиться и, как любой другой ребенок, просто дурачиться и проводить время с друзьями, репетировать дурацкие сценки ради привлечения внимания Полины, гулять после школы и обсуждать всякую херню — от бесячей училки по математике до местных баек, — но все это пропало, не успев даже толком появиться. Сколько Антон с ними успел продержаться до своего исчезновения? Месяц? Чуть больше? Это ничтожно мало, и это так, сука, несправедливо.       Он не заслуживает ни смерти Оли, ни тем более быть украденным кем-то или чем-то из леса. Что он чувствовал в день пропажи? Что ему пришлось пережить?       Было ли ему больно, плохо?       Хотелось реветь от одной мысли об этом. И, признаться честно, одним из вечеров Рома действительно не сдержался и расплакался, потому что правда не понимает, за что им все это. Ему — что вокруг все снова хуево и снова происходит какая-то херня, что нужно быть начеку все свое время, а не только рядом с батей, для которого он дохуя нежный и слабый, — и Антону, который переехал хуй пойми куда, оставил всю прошлую жизнь и, возможно, друзей позади, а потом потерял любимую сестру и потерялся сам.       Почему все именно так? Ну почему?!       Почему именно сейчас, почему именно они, почему так резко и неожиданно? И… и зачем? Для чего? Ни Антон ведь, ни Олечка никому ничего плохого не сделали, но оба исчезли, а малышка еще и погибла такой страшной смертью.       Неужели эта глухомань решила изжить саму себя, начав с детей?       Ему стоит перестать думать об этом, иначе рано или поздно точно с ума сойдет. Надо абстрагироваться. Переключить внимание. И попытаться пережить эту потерю.       Он вздохнул.       Вечером дома тихо, потому что родители еще не вернулись с работы. Еще только слегка за четыре часа, но за окном уже полностью стемнело; валит снегопад, тоскливо сверкая под светом редких уличных фонарей. Настроение было прескверное.       Рома подумал было выйти покурить — как раз никого из старших нет дома, он совершенно один, а в такую погоду никто на улицу не высунется. Да и даже если его кто-то увидит, то все равно ничего не скажет, потому что давно поняли: бесполезно пытаться его воспитывать, и это раз, а два — сейчас гораздо серьезнее беда по поселку ходит, чтобы на курящего шкета внимание обращать.       Он накидывает на плечи куртку, проверяет количество сигарет в пачке, чтобы еще и Бяше осталось, и уже собирается выходить, как домашний телефон звонит.       Блять.       После секундного ступора он разворачивается, решив все же ответить. Вдруг Бяша решил поговорить о чем-нибудь — сейчас всем скучно, потому что старшие своих мелких в домах запирают с наступлением темноты. Вполне ожидаемо, что в семье Игоря дела обстоят ровно так же, как и у него самого. — Алло, — снимая трубку, говорит Рома.       И… ему не отвечают. — Алло? — повторил он уже тверже, раздражаясь. И снова ничего.       Он кладет трубку на место, решив не давать молчуну шанс все же заговорить. Наверное, просто номером ошиблись.       Не успел он отойти, как снова позвонили. В этот раз он почти сразу берет трубку в руку и прикладывает к уху, готовясь ни то отчитать шутника Бяшу, ни то напомнить, что взрослых дома сейчас нет. — Алло, да, — бросает он громче, чем в предыдущие разы, но на другом конце опять тихо.       Да блять.       Только Рома открыл рот, чтобы снова заговорить, как наконец-то послышался хоть какой-то звук. Насколько он понял, говорящий вздохнул, будто собираясь с мыслями, чтобы произнести хоть что-то.       И лучше бы Рома не отвечал на этот звонок. Лучше бы пошел курить, не обращая внимания на шум, потому что, ну, правда, кто бы стал звонить сейчас, кроме Бяши? А ему он тысячу раз успел бы перезвонить, когда вернется. И прекрасно бы Бяша понял, почему Рома трубки сразу не берет. — Рома, это ты? — слышит Пятифанов, и от того, насколько этот голос знакомый, ему мгновенно становится плохо. — Привет.       Он замирает на месте, одновременно с этим чувствуя, как мир вокруг словно закружился. Он делает шаг в сторону, упершись спиной в стену, и чувствует, как от лица будто вся краска отошла; мгновенно его пробрала дрожь, а воздух вокруг словно стал на пару десятков градусов холоднее.       Стало морозно холодно.       Потому что говорящим был Антон. А Антон пропал. И такого быть не может. — Я тебя не слышу, Ром, — повторил попытку вырвать из Пятифанова хоть слово кто-то… или что-то на другом конце провода. — Ты… говорил что-то?       Пятифанов молчит, точно разучился говорить. Антон… вернулся? Его нашли, все в порядке, он не умер? Он решил так объявить о своем возвращении? Или… или что происходит?       Или это не Антон? Может, шутит над ним так кто-то? Катька, вон, ни единого шанса напомнить о пропаже Семена и Антона не пропускает, уже обвинив их с Бяшей в том, что это из-за них такое случается. — Я просто хотел тебя услышать, — снова слышит Рома. Голос Антона чистый и ясный, но грустный. — Соскучился.       С другой стороны, если бы он действительно вернулся, то разве не логично было бы узнать об этом от соседей, от учителей, в конце концов? Здесь такие новости разносятся слишком быстро, и он бы точно об этом уже знал.       Да и никто не искал Антона уже, кроме его отца.       Все давно надежду потеряли. — Можем ли мы встретиться?       Рома наконец-то будто приходит в себя. Если же это не Антон, а какая-то шутка или, упаси господи, он реально просто начал сдавать позиции и ему мерещится, то это совсем пиздец какой-то. Даже если бы и шутили, то это кто-то из класса должен быть — из тех, кому Тошин голос хорошо знаком, — но Антон дружил только с ним и Бяшей, а на остальных было взаимно похуй.       Тогда что это? Кто с ним говорит? — Я приду к тебе. Скоро, — объявляет вдруг голос. — Дождешься?       И Пятифанов кладет трубку, выскакивая из дома и почти сразу закурив.       Это что вообще за пиздец был? Какого хуя?!       Он стоит у порога своего дома, осознавая, что его колотит, но не от холода. Страх пульсировал в венах, пульс стоял в ушах, сердце бешено колотилось в груди. Мальчик чуть приоткрывает дверь, боясь, что ему слышится звон домашнего телефона, но было тихо.       Рома закрывает дверь, отходя от входной двери.       Крупные снежные хлопья опускаются на темные волосы и плечи, так и норовят коснуться сигареты, блестят и сверкают.       Если это не Антон, то кто?       А если все же Антон, то… как?!       Он настолько не в себе, что не замечает, как докурил целую сигарету, хотя должен был оставить половину. Блять. Бяша не обрадуется.       Но, что еще хуже, когда он открывает входную дверь, кто-то снова звонит. И, как ему кажется, он знает, кто это.