Без души и без тела

Антон подорвался, не чувствую под собой землю. Его немного потряхивало, тело не ожидало такой резкой активности после долгого сна в одной позе, а поэтому, вылетев из своей комнаты, парень едва не вывалился в открытое окно напротив. Кричали из спальни Арсения, кричал, понятное дело, сам Арсений. Антон резким размашистым движением вытер свое лицо, словно снимая заспанную маску, за два шага преодолел расстояние до чужой двери и потянулся к ручке. — Не дергай! Руку парализовало и Шастун замер, как ему и сказали. Голос, доносящийся из-за двери, немного подрагивал, заставлял Антона нервничать. Вытерев взмокшие от волнения ладони о задние карманы шорт, парень аккуратно положил ладонь на ручку двери и спокойно прокрутил ее пальцами. — Не урони, — тяжело и надрывно вздыхая, отчего грудь, обтянутая белым шелком рубашки, ходила ходуном, процедил сквозь зубы Арсений, — меня. Он стоял у входа, правым плечом облокотившись о стену рядом с дверью, а вторую руку положив на дверную ручку. Увидеть мужчину стоя Антон не ожидал. Воспоминания вчерашнего дня приходили постепенно, но почему-то в голове постоянно жужжала одна мысль: Арсений — лежачий инвалид. Но вряд ли человека, который может оторвать задницу от кровати и пройти полтора метра до двери, можно назвать лежачим инвалидом. Все-таки болезнь не парализовала все его тело. Антон вошел в комнату, подставляя руку, за которую Арсений тут же схватился. Свет из окон в коридоре залил покои мужчины, Шастун с удивлением разглядел чужое смущенное лицо. Бледная кожа с россыпью темных родинок вдруг покрылась нежным, стыдливым румянцем, и голубые глаза никак не хотели выдерживать взгляд Антона. Закаменевшие пальцы сжали запястье парня, Попов оторвался от стены, делая неуверенный шаг в коридор. — В туалет, — сказал он, прикусывая нижнюю губу от смешанных чувств, — отведи меня, быстро. Антон вышел из чужой комнаты спиной, введя за собой Арсения, котором протянул обе руки, а теперь направлял мужчину, смотрящего себе под ноги. Аккуратно переступив порожек комнаты, они оказались в коридоре. До ванной комнаты оставалось около четырех метров. — Ты должен был прийти ровно в девять, — задыхаясь от непонятных чувств и продолжая краснеть, фыркнул Арсений, не отрывая взгляд от собственных передвигающихся ступней. — Извините, я… Неровно сглотнув, Антон понял, насколько ему неловко и стыдно. Нет хуже работы, чем та, где ты наследил в первый же день, а Шастун сделал это по крайней мере раза три. Ему все не давало покое чувство, словно он попал в самую большую беду в своей жизни, а потому все летело из рук, все вылетало из головы. И даже его будильник, который трещал в шесть часов утра, разбудив абсолютно всех, кроме Антона, не смог разогнать пагубные мысли. Парень сильнее сжал чужое запястье. — Извините, — повторил он еще раз, на ощупь ступая спиной по малознакомому коридору, — наверное, слишком устал после дороги. — Меня это волновать не должно. Арсений весь насупился, его плечи, невероятно худые торчащие кости, слегка задрожали. Щеки раскраснелись так, что вначале Антон подумал о простуде, но стыдливо спрятанные глаза подсказывали обратное. Арсений тяжело дышал и его выражение лица было таким, словно он вот-вот расплачется. Почему так происходит, Шастун не спрашивал, боялся получить в ответ еще одну колкость, но вот они остановились. Темная макушку была низко опущена, рука, сжимавшее предплечье Антона дрогнула, стягивая кожу сильнее. Послышалось, как Арсений вначале вздохнул с легким стоном, а затем задержал дыхание. Хрипы порывались через его горло, но он держался, однако его смущение было вызвано не скопившейся мокротой в горле. Антон медленно опустил взгляд вниз и неконтролируемо отступил назад, видя, как серые домашние штаны на Арсении намокают в области паха, а по тонкой, костлявой ноге, вниз к ступням, стекает струйка мочи. Стыдно. Ему было так стыдно. Арсений со всей своей злостью, со всей той силой, что еще не ушла из окостеневших рук, схватил Антона за руку и сжал, напряженно поджимая губы. Его лицо позорно горело, и казалось еще немного, и мужчина разрыдается. Взгляд голубых глаз хаотично бегал по коридору, стараясь смахнуть копившуюся в глазницах влагу, Попов вздохнул, воздух рваным потоком слетел с его дрожащих губ. — Вы закончили? — спросил Антон, придерживая Арсения за плечо. Приоткрыв глаза, Попов посмотрел на соцработника впервые за это утро, но в лице Антона он не увидел ожидаемого отвращения. Наоборот, парень только крепче схватил подопечного за руку, свободной ладонью погладил по спине между лопаток, успокаивая. Но стыд все равно не уходил. Арсению казалось, что он сгорает от собственных чувств. — Пойдемте в ванную. Они прошли в небольшую комнату, и Арсений поежился, ступая босыми мокрыми ногами на холодный пол. Справа от двери располагался небольшой алюминиевым поручень, за который Арсений схватился, прижимаясь к стене. Далее шла стандартная керамическая ванная, слева от поручня стоял туалет. Арсений мелко подрагивал, точно слепой щенок, не понимающий, куда его тащат и с какими намерениями. Он тупил взгляд, избегая смотреть в лицо Антона, но того презрения или омерзения, которое Попов размышлял найти в чужом опале глаз, найти было попросту невозможно. Теплые руки с длинными тонкими пальцами, редко обрамленными различной бижутерией, без стеснения вторглись под белую рубашку мужчины, стягивая ее через голову и тормоша темные жесткие пряди. Открывался вид на длинную бледную шею, выпирающие ключицы, скрытые тонкой простыней кожи, подрагивающую грудную клетку. Болезнь забирала все жизненные силы мужчины, его ребра болезненно выпирали, подобно костлявым старушечьим рукам, живот впадал, медленно перетекая в опущенный таз. Только было еще кое-что, что рассказывало о болезни наиболее ярко. Шрамы. По правой стороне спины, от копчика до самой лопатки шел ровный, бледный след, словно кто-то мазнул кистью. На сдутых боках виднелась запекшаяся кровь — от различных препаратов у пациентов возникал зуд, но Арсений, видимо, контролировать себя не хотел — затягивающиеся раны от его аккуратно подстриженных ногтей свидетельствовали о постоянном почесывании. Такие же отметины были и около шеи, на плечах. На руках мужчины виделись шрамы от ожогов, наверное, еще с тех времен, когда он сам мог приготовить себе еду, но уже терял контроль собственных конечностей. Арсений повернул голову к круглому зеркалу, возвышающемуся над старой стиральной машины и оглядел свое истасканное годами тело. Всякий раз, когда он наблюдал собственные плечи, когда оглядывал тонкие руки без единого намека на прежнюю силу и упругость, ему хотелось кричать. Хотелось сунуть голову между коленей и выть до тех пор, пока в горле не запершит кровь. Не замечая взгляда Попова, Антон аккуратно поддел пальцами резинку штанов вместе с трусами, и стянул мокрую одежду. Арсений держался за поручень. Сначала он аккуратно и немного заторможено переставил одну ногу, освобождаясь от штанины, спустя пару долгих секунд проделал то же самое со второй ногой. Стоять абсолютно нагим перед едва знакомым человеком тоже могло бы вызвать приступ стыда, но судя по лицу Попова его до сих пор мучал казус, случившийся в коридоре, а не внимание Антона, прикованное к чужому телу. Хватаясь за поручни, как за спасательные круги, мужчина наконец-то встал в ванну. Его ноги были так слабы, что самостоятельно перекинуть колено через бортик он не мог, а если и получилось, на коже оставался большой фиолетовый синяк от каждодневного удара коленом о керамику. Антон помогал без задних мыслей. Даже забыл, что еще вчера хотел непременно сбежать. Из душа полилась теплая вода. Арсений вздрогнул. Пока струи обволакивали его кожу, а он, боясь упасть, трясущимися руками хватался за ближайший поручень, Антон намылил руки, прикоснулся к чужой ягодице, вовремя остановившись. — Я… — он все никак не мог сформулировать крутящийся в голове вопрос на согласие. — Ничего, что я… — Делай свою работу, — сквозь зубы процедил Арсений, лбом утыкаясь в холодный кафель. Омыв бледные, впалые ягодицы, парень скользнул рукой между них, затем направил душ и под струями воды смыл всю пену. По тому же принципу он омыл чужой торс, руки, подмышки, намылил длинную шею, аккуратно очерчивая пальцами хрупкое ядрышко кадыка, спустился вниз, намыливая живот, бедра и несколько раз прошелся теплой ладонью по мягкому пенису. Проделывая подобное с молодым парнем, а не с пожилыми мужчинами (насколько бы двусмысленно это не звучало), Антон ощущал себя иначе. Ему казалось, что это удобное развитие событий, которое бы поразило его в очередной работе по любимым персонажам. Хрупкость и сила, беспомощность и всепоглощающая помощь. Наблюдать за сильными и слабыми, а также за их жизнью невероятно интересно. Но в реальности все было не так радужно. Антон страдал своей добросердечностью. Думая о том, что мог сейчас испытывать Арсений, он еле сдерживал слезы. Смахивая свои мысли, Антон качнул головой, направил душ на опущенные плечи Попова, струи дорожками падали с худощавого тела. Наконец-то шум воды утих. Крепко держа Арсения одной рукой под локоть, а второй придерживая за талию, парень помог мужчине спуститься мокрыми ступнями на резиновый коврик. Вытирали Попова в том же порядке, в котором и мыли, он только продолжал держаться за поручень, боясь поднять смущенный взгляд на своего работника. В конце концов, когда Антон прошелся по всему чужому телу, Арсений удосужился обратить внимание на Шастуна и чуть слышно просипел: — Дезодорант и духи. Парень завертел головой в поисках искомых предметов. Они стояли на маленькой стеклянной полочке прямо под зеркалом. Дезодорант-ролик и черный флакон с изображением смокинга на поблескивающем стекле. Поднимать самостоятельно руки Арсений не мог — Антон брал чужое запястье, сначала вытягивал, затем клал себе на плечо, чтобы пройтись вяжущим роликом по чистой коже. С духами было проще — пару раз брызнул за ушами, несколько раз на грудь. Арсений больше ничего не говорил, они вместе вышли из ванны. Головокружительно пахло ментолом и дикими сибирскими ягодами. Антон испытывал стыд, понимая, какой он грязный и вонючий, насколько сильно он него несет высохшим потом и затхлым ароматом сухих трав. Арсений вновь лег в свою кровать, полностью проигнорировав путь, ведущий вниз со второго этажа. Видимо, лежать полностью чистым в белой прохладной постели было так хорошо, что мужчина даже позволил себе легкую улыбку, на которую Антон отвлекся, запнувшись на полуслове. Лишь синие глаза, прищуренные по-змеиному и обращенные к Шастуну, заставили вернуться в прежний поток мыслей. — Позвонить вашей сестре, да, — закивал Антон, представляя, как вновь по этой жаре идет к треклятому перекрестку. — А, точно, завтрак. Нужно позавтракать. — Не хочу. Не тревожь меня, пока не позову. Сказал, как отрезал, словно у парня бы слов не нашлось ответить. Заканчивая свои мысли, Арсений перевернулся на правый бок, отворачиваясь от Антона, и накрылся простыней по плечи. — Но поесть стоит. — Я не хочу, — легко буркнул Попов в подушку. — Иди и ешь сам все, что захочешь. Весь холодильник твой. — Вы должны принимать лекарство. А еще у вас утренняя зарядка, — Антон обижено поджал губы, понимая, что его ни во что не ставят. — Я сейчас схожу на кухню и… — Мне не нужны лекарства и какой смысл зарядки, если я уже помылся. — Вы должны пить лекарства! — При своем состоянии, — он выдержал паузу, смакуя собственные слова и презрительно от них откашливаясь, — я никому ничего не должен. Наверное, если не прижать Арсения к кровати коленом и не запихать ему завтрак прямо в глотку, он не согласиться принимать пищу. Антон все-таки решил подумать об этом еще, так как не хотел применять насилие, пускай уже и был на взводе. Он планировал выйти из комнаты, чтобы найти в саду дерево, которое сможет оттрепать взамен инвалида, но тут от Попова прилетело еще несколько слов: — И помойся сам, ты жутко воняешь. — Тут такое дело, — проскрипел Антон сквозь зубы, — визит к вам был такой срочный, что я не взял с собой запасную одежду. Завтра я поеду в город и тогда… — Просто возьми мою одежду. Я сдохну от этой вони. В подтверждении своих слов Попов зафырчал, отказываясь дышать воздухом, пропитанным потом и сожалениями Антона. Согласившись, парень вышел в коридор. Было только 10 утра, а дел навалилось столько, что уже и не хотелось ничего делать. В первую очередь он разобрался с коридором — вымыл пол, стирая следы утренней досады хозяина дома, затем обмыл ванную и выжил мокрый резиновый коврик. Стараясь не мешать отдыху Арсения, Шастун на цыпочках прошел в чужую комнату, открывая белый деревянный шкаф и выуживая какую-то цветастую футболку с небольшим принтом то ли радуги, то ли замысловатой вселенной, с надписью на спине «Love Is The Cure» и свободные синие штаны на завязках. Сегодняшним жарким утром он наконец-то помылся, кинув зловонные вещи в корзину для грязного белья. Следующим делом был список, а точнее его внимательное прочтение. С белым махровым полотенцем на мокрой голове Антон плюхнулся на кровать, беря в руки лист и принялся внимательно изучать пункты, от руки написанные красивым женским почерком: 1. Будить Арсения в 9 утра. 2. Душ два раза в день — утром и вечером. 3. На завтрак всегда… — Капучино и черника? — вслух переспросил Антон прочитанное. — Мы в ресторане, блять, что ли… Так, ладно. 4. Принять следующие таблетки после завтрака: … — Парацетамол, — заглядывая одновременно и в предоставленный список, и в медкарту клиента, размышлял Антон, — наверное, поэтому постоянно спит. Ничего не написано про простуду, у него были травмы? Про травмы в медкарте тоже написано не было, как и про зубную боль или про частые головные боли. Вместе с парацетамолом шел небольшой список других лекарств, например, ленуксин. Пить антидепрессанты при такой болезни нормально, меньше загоняешься, пускай это тоже сильно действует на нервы и психику. Помимо этих таблеток были прописаны капли витамина Д, слабительное, что неудивительно при постоянно сидячем и лежачем образе жизни, различные восстановительные… — На такую гору таблеток целое состояние можно отгрохать, — невесело присвистнул Антон, — из-за того, что молодой, врачи прописали ему кучу всего… и он этим себя пичкает… 5. Уборка в доме 1 раз в неделю. 6. Уборка в комнате Арсения 1 раз в 3 дня. — Чистоплотный… 7. В пищу не употребляется: жирное, мучное, сильно сладкое, сильно соленое, острое, кислое, газированное… — Мне его одной манкой, что ли, кормить? 8. Не давать рыбу. Антон упрямо посмотрел на этот пункт, будто порываясь шикнуть: «А то что?», — но только пожал плечами, обращаясь к следующим пунктам. 9. Выдавать по одной книге в день. 10. Не пускать в дом уличных животных. — Каких животных? В такт словам на первом этаже что-то зашуршало и Антону пришлось отвлечься от списка, спустившись вниз. Дверь была плотно закрыта, окна лишь чуть открыты на проветривание. Обойдя весь первый этаж и не заметив ничего странного, парень вздохнул. В животе неприятно заурчало, желание позавтракать в начале 11 все возрастало и возрастало. — Капучино и что-нибудь с черникой, — повторил Антон, заходя на кухню и тут же глазами выискивая небольшую кофемашину в красном блеске. — Запросто, блять… *** Арсений вздрогнул, когда дверь в его комнату резко и громко распахнулась, открывая вид на Антона, держащего в руках поднос. Видимо, ручку он повернул благодаря манипуляциям большого пальца правой ноги, но раз зашел, то какая разница как? Взгляд изумрудных глаз был прикован к кружке с капучино, в комнату парень входил также — не отрывая внимания от подноса. Перевернувшись на спину, Арсений слепо заморгал, сгоняя остатки сна, бросил взгляд куда-то в сторону, на письменном столе стояли часы. Уже почти одиннадцать. Хорошее время для завтрака. — Я же говорил, что не хочу есть. — Таблетки обязательны, — начал Антон, подходя к кровати и медленно опуская поднос на прикроватную тумбу, — значит, и еда обязательна. Арсений бросил косой взгляд на принесенную пищу — пару сложенных треугольниками блинов, рядом с ними здоровая горсть черники, какой-то оранжевый джем в небольшой пиале и капучино. Как ни странно, но кружку Антон принес именно его, именно Арсения. Она была сделана не из керамики, а из тонкого стекла, выдерживающего большие температуры. Не тяжелее деревянной ложки, а из-за двойной стенки с ней нельзя было обжечь руки. По сторонам от бедер Попова опустились деревянные ножки кроватного столика, который до этого сложенный стоял за дверью, на него Антон поставил легкий черный поднос с поздним завтраком. Обведя взглядом поданное угощение, Арсений спросил с какой-то насмешкой: — Не напомнишь, как в списке указан пункт про завтрак? — он с трудом поднял руку на столик, трясущимися пальцами потянулся к вилке и тут же осекся, убирая руку на прежнее место. — А… блины с черникой, — с запинкой ответил Антон. — Нет. Там было написано «черничные блины». Попов снова поднял руку, но на этот раз тянулся не к вилке, а к тарелке, подцепил с холодного фарфора голубую ягодку и нагнул голову, прихватывая угощение губами. Он разжевывал долго, разглядывая оставшуюся горсть черники перед собой, а затем расслаблено облокотился на спинку кровати и отвернул голову к окну. — Да даже если бы там было написано «блины с черникой», то это явно не «блины и черника», правильно? Или, думаешь, мне нравится есть кислые ягоды без сахара? Антон чувствовал себя ребенком, которого отчитывают за кляксу в домашней работе по русскому языку. Он поджал губы, наблюдая за тем, как рука Арсения теперь потянулась к чашке с капучино. «Тут то он не будет возникать?» — пронеслось в светлой головушке Шастуна, но стоило Попову сделать глоток, лицо его тут же сморщилось, он высунул кончил языка, показывая свое отвращение. — Без сахара? — столько обиды и наезда в голосе Антон в своей жизни еще не слышал. — Я, конечно, понимаю — много сладкого мне нельзя. Но я не ем сахар чтобы не растолстеть, а не чтобы страдать еще больше. — Я не знал… — Блины тоже? — голубые глаза с прищуром покосились на тарелку. — Тоже… — Добавь в кофе сахар и принеси мне какой-нибудь шоколад с яблоком. Как же я устал… Как устал Антон — Попов, наверняка, даже не подозревал. Взяв поднос, Шастун, как самый послушный мальчик, добавил сахар в чашку с кофе, вытащил из холодильника молочный шоколад без добавок и красное яблоко. Обмыл фрукт под теплой водой, насухо вытер и уже без подноса поднялся на второй этаж. Смиренный еще одним насмешливо-утружденный взглядом, Антон протянул Попову скромный завтрак. — Хочешь меня убить? — поглядывая на протянутое яблоко, спросил Арсений. — Не знаешь, что яблоки нужно чистить? Он протянул руку, едва оторвав кисть от покрывала, и стоило ему схватить фрукт, сухие пальцы разжались, плод скатился по бедру, а затем упал с кровати, глухо ударившись о пол. На лице Попова было странное и непонятное раздражение. Может, он не так уж и сильно злился, а может из-за болезни мышцы его лица ослабли настолько, что не могли показать даже малейшее возмущение. Но ледяной блеск в голубых глазах разъяснял ситуацию. — Я не могу есть холодное, — начал Попов, в конце фразы перейдя на надрывный хрип, от которого мужчина тут же закашлялся, — лучше бы ты перестал играть в няньку и уже ограбил бы меня. — Извините? — Антон, опешив, остановился, полусогнувшись. Он тянулся на упавшем яблоком, но услышав слова, вдруг оторопел. — Ты больше похож на вора, чем на сиделку. Если ты ничего не умеешь, зачем ты вообще мне нужен… Шастун не хотел отвечать. Он вообще после часа за уборкой и готовкой блинов чувствовал себя самым подавленным человеком в мире, поэтому молча поднял яблоко, спустился вниз, очистил плод от кожуры, попутно съедая ее прямо с ножа, сполоснул под струей теплой воды и, наколов фрукт на вилку, принес обратно. Мотаться по этажам было несложно, но отчего-то Антон вновь ощущал себя студентом, старающимся угодить несговорчивому преподавателю. Арсений Сергеевич был изрядно упрямым профессором. Пока Попов тянул свой кофе, прижимая донышко чашки с груди, Антон принес лекарства и вытащил разноцветные таблетки в зависимости от дозы. Покосившийся на действия Шастуна, Арсений, который даже не думал притрагиваться к до сих пор холодному яблоку, насупился: — Я не буду их пить. — Увы, — пожал плечами Антон, — но это обязательно. Арсений цыкнул, словно понимая, что ничего не может противопоставить этому ответу. Шастун внутри себя ликовал. Пропадали таблетки по одной, каждая сопровождалась долгими и звонкими глотками чуть прохладной воды в высоком стакане, которую Антон принес вместе с лекарствами. Наконец-то в ладони мужчины осталась крошечная белая таблетка. Он поднес ее к губам, намереваясь одним резким, единственно возможным движением закинуть лекарство в рот, но остановился, сжав челюсти. — Эту выпью вечером, — сказал он, протягивая кулачок к Антону. — Почему не сейчас? — Мне от нее плохо. Побочные ленуксина и правда были не из приятных. Помимо резко возрастающей тревожности под руку с замедленным ритмом сердца ощущалась тяжесть дыхания, дезориентация, неконтролируемое подёргивание конечностей и невозможность ко сну. Оттягивать момент принятия таблетки было бессмысленно — действие препарата длилось бы несколько дней, прежде чем пропали бы все побочные, но Антон на слова Арсения только кивнул. Он действительно страдает слишком много. Пусть поступает так, как хочет. — А парацетамол? — Выпьете после обеда, препарат нельзя мешать с кофе. — Оля всегда давала мне его после завтрака. В голосе Арсения была обида. — Если смешаете парацетамол с кофеином, будет кружиться голова. — От этого чувства я хорошо сплю. Но Антон стойко мотнул головой, показывая, что тут против своих принципов он не пойдет. Ему тоже как-то с утра пораньше, после двух чашек крепкого кофе, захотелось выпить таблеточку парацетамола от боли в голове, так сидя за ноутбук парня так качало, словно последнюю неделю он преодолевал расстояние от Калининграда до Владивостока самым медленным поездом. С поджатыми губами Арсений отказался от книги, всем видом показывая свою обиду, но Антон лишь демонстративно спокойно уносил все лишнее из комнаты, а затем, пожелав мужчине хорошего отдыха, вышел в коридор. Дел было много, но угнетающе жаркое солнце сбивало весь пыл на «нет». Второй день в этом захолустье, в котором Антон должен будет провести еще три месяца. Ни это ли можно назвать «кошмаром»? Перестирав свои вещи и развесив их на заднем дворе, парень вернулся на первый этаж и, включив тихую музыку, которая бы не перебила крик Арсения, если бы тому вдруг что-то понадобилось, начал готовить. Делать все излишне пресным, как на завтрак, Шастун не хотел. Легкое сливочное пюре, запеченные в духовке котлеты из смешанного фарша, найденного в морозилке, легкий салат, в народе называемый «огурцы и помидоры» и, считай, обед готов. Не слишком жирное, не слишком тяжело, а главное, как бы хотел Арсений, — вкусно. Он смел наброшенную ветром пыль с крыльца, походил по территории участка, заглянул в старый сарай, обнаружив в нем всевозможную утварь, зашел на летнюю кухню, однако, по виду, та была давным-давно заброшена. В конце концов, парень вернулся в дом, сделал небольшую уборку там, где это было необходимо. Арсений ел два раза в день, второй раз — примерно в четыре часа или в половину пятого вечера. В этот раз он тоже был противный, но урчащий живот давал знать о голоде своего хозяина. Под присмотром Антона, мужчина медленно поглощал поданную пищу, запивая все сладким черным чаем. Парень лишь сидел рядом и время от времени проходился салфеткой по тонким губам мужчины, которые тот неряшливо пачках то пюре, то маслом из-под салата. Все оставшееся время после обеда, когда Попов не удостоил Антона и парой слов, Шастун провел в комнате, перечитывая список дел и попутно рассматриваю медицинскую карту Арсения. 11. На ночь открывать все окна в доме. 12. Взбивать подушки и следить, чтобы простыня на кровати Арсения всегда была натянутой. 13. Вытирать руки (ВАШИ) насухо после каждого мытья. 14. Плотно закрывать шторы, чтобы в комнату ночью не попадал свет. 15. Поливать грядку с луком. — Я еще и садовник, понятно, — Антон прищурил глаза, вжимаясь в кровать, — ну, как говорится, за такие баблища… 16. Запомнить, какой носок надет на ногу, и не перепутать. — Невероятно… 17. Открывать на ночь дверь в комнату Арсения. 18. (ВЫ) Не носить наушники. Антон потер уставшие глаза и убрал листок с правилами подальше. Вместо этого парень решил заняться излюбленным занятием. Каждый раз, стоило ему удобнее устроиться на кровати, взять в руки телефон с заветной работой, мир как будто исчезал и появлялся новый, неисследованный и оттого такой желанный уголок в этой вселенной, в котором Антон бы хотел остаться навсегда. Его взгляд заинтересовано бегал по строкам, рука прижимала к груди небольшую мягкую подушку. Слова пронзали душу: «– Кто из нас? — Кай выпучил свои карие глаза, его грудная клетка вздымалась тяжело и надрывно, казалось, будто он вот-вот обессилено упадет на колени. — Я или он? Морган повернул голову, переводя взгляд с Кая на ошарашенного Итана, и неловко проглотил образовавшийся в горле ком. Он должен выбирать? В такой ситуации? — Точно не я.» Глаза Антона предательски блеснули в свете экрана телефона. «– Я в этом участвовать не собираюсь. Во взгляде Итана Морган увидел свое безысходное забвение. Изящная спина, обтянутая черной рубашкой, удалялась, расторгая все связи, и Морган вспоминал, как шершавыми подушечками пальцев выводил узоры на чуть выпирающем позвоночнике, как прижимался губами к костлявыми лопаткам, с каким наслаждением ощупывал ребра…» Резкий шум с улицы заставил Антона подпрыгнуть, выронив из рук телефон. Правда после секундного замешательства, Шастун все-таки перехватил гаджет и, неконтролируемо потея во всех местах от чувства надвигающегося пиздеца, пролил в свою комнату свет. Да, за окном уже стемнело, через открытое окно слышалось громкое стрекотание сверчков. В комнате было пусто, но бешено бьющееся сердце и взмокшие пятки говорили о том, что звук Антону не почудился. Он неровно сглотнул. Подойдя к окну (одна сторона которого была открыта, ее покрывала антимоскитная сетка, а вторая, без сетки, а потому закрытая, словно щит укрывала Антона от возможного нападения), парень выглянул во двор. Свет с крыльца освещал лишь небольшой навес со стоящим под ним столом, диваном и старыми запылившимися креслами, а также часть узкой дорожки, ведущей к мангалу и строениям, в которых находились деревенские душ, туалет и сарай с сельскохозяйственным инвентарем. Однако свет не дотягивался до этих строений, поэтому Антон видел лишь их пугающие очертании. Справа от мангала было большое и абсолютно пустое поле с выкопанными грядками. Наверное, хозяева этого дома, в лице Ольги Сергеевны и ее неназванного мужа, хотели тут что-то посадить (помимо лука, конечно же), но передумали. Поле было большое, с территорию самого дома, может, чуть меньше, огражденное от чужих земель высоким железными забором. Вглядываясь туда, где забор образовывал угол и с ужасом находя очертания какой-то фигуры, у Антона ухнуло сердце. Он отшатнулся, точно ударенный током. Нет, на такое он не подписывался. Сиделка — да. Домохозяйка — да. Принеси-подай — конечно, но только без клишированных сцен фильмов ужасов. И да, насколько бы клишированными они бы не были, Антон боялся их до усрачки. Первым и довольно логичным решением было включить свет — эта его тяга зачитываться чужой любовь в темноте до добра не доведет. Выключатель щелкнул, свет ударил в глаза. Парень медленно подошел к окну, вытягивая длинную шею и щуря изумрудные глаза. В черноте места, куда не доходило свечение, можно было увидеть все, что угодно. И тень, и две тени, и очень большую тень. Парень резко присел на корточки, продолжая костлявыми пальцами остервенело держаться за перекладину оконной рамы. Звук сердца так сильно отдавался в голове, что уже перекрыл и стрекотание сверчков, и нервно дергающееся колено, бьющееся о стену. Краснота ударила в щеки. — Херово, — просипел он фальцетом и силой воли заставил себя приподняться. В темноте глаза не сразу отыскали заветный угол, но сколько бы Антон не вглядывался, чувство страха его не покидало. Он прикусил зубами ноготь большого пальца и зажмурил глаза. Ватные ноги подвели его к двери, вывели в коридор. Шастун чуть притормозил перед дверью в комнату Арсения. Тишина давала понять, что мужчина уже спит. На мгновение страх был отодвинут чувством жалости — такому беспомощному человеку не оставалось ничего, кроме сна и приемов пищи. От этого кольнуло сердце. Спускаясь по лестнице, Антон вздрагивал от каждого скрипа. Наконец его тело оказалось перед входной дверью и, дернув за ручку, он понял, что та была не заперта. По спине пробежал легкий холодок. Парень толкнул дверь наружу и одновременно высунул голову через появившуюся щель. Взгляд снова уперся в угол. Теперь эта темнота казалось еще более пугающей. Резко сунув голову назад в дом, Антон потянул на себя дверь и запер ее на всевозможные замки, даже на эту старую дряхлую цепочку, и тут же отпрянул. — Все, — повеселев, хмыкнул Антон, погладив свои плечи, — обезопасил. Поднимался парень по лестнице с мыслью, что выполнил свою миссию на сегодняшний день — сам не умер и клиенту умереть не дал. На втором этаже он чуть отварил дверь в комнату Арсения. Заметив очертания фигуры мужчины, лежащего на кровати, ритм сердца Антона окончательно пришел в норму. Все хорошо. Открытое окно в его спальне впускало в дом слегка прохладный воздух и единственное, что сделал парень — сильнее задвинул штору, чтобы свет от полной луны не проникал в комнату и не нервировал ее хозяина. Яркость ламп в комнате растворилась в вечерней мгле, свое окно над головой парень все-таки решил закрыть и упал на кровать, совершенно не беспокоясь о том, что к шести утра он спариться от духоты. День давил своей неопределенностью, но усталость давила сильнее, и в итоге Шастун начал чувствовать, как медленно отмирают его конечности, а разум начинает туманится. Ни стрекотание сверчков, ни громкий стук собственное сердца, ни натягивание простыни рядом с бедрами не смогли бы вырвать уставшего Антона из лап сна. «Натягивание простыни…», — подумал он еще раз про себя, размышляя над словами. «Протягивания настыни… Нет, такого слова нет. Простынь. Простынь, простынь, простынь. Что там с моей простыню?..» Антон успел повернуть голову на то место, которому доверял меньше всего, но заметил лишь сверкание желтых глаз и через секунду на его спину упало что-то мягкое, но тяжелое. Маленькие острия впились Антону в лопатки, дырявя футболку и внедряясь прямо в кожу. По дому, распугав ночных птиц, рассевшихся по толстым ветвям яблони, раздал оглушительный рев. Антон уже никогда не вспомнит, как наспех открыв приколоченную на все замки дверь, вылетал в коридор, попутно держась за косяк, чтобы не выпрыгнуть в окно напротив, как на четвереньках, спотыкаясь и роя носом пол, бежал к спальне Арсения и как бесцеремонно залетал внутрь, попутно запираясь. Арсений уже не спал. Судя по включенному ночнику и округлым голубым глазам, испугался он не преследующего Шастуна зверя, а как раз-таки крика. Уголки сухих губ чуть подрагивали в желании то ли скромно спросить о ситуации, то ли разораться. У Антона на глазах блеснули слезы. — Там что-то… в моей комнате… — он говорил тихо, чуть подрагивая. Помниться в детстве, когда ему было лет семь, не больше, за родственными посиделками на природе у костра отец мальчика рассказывал страшную историю. Сама история Антона пугала не сильно, зато атмосфера потрескивающих бревен в костре, языки пламени, играющие светом на заинтересованных лицах, и надвигающиеся сумерки прекрасно строили атмосферу. Именно в момент самого накала на плечи Антона опустились тяжелые ладони дяди. Мальчик не кричал. Он сидел ровно, сведя ноги и, поджав нижнюю губу, беззвучно плакал. Антон не помнил почему. Наверное, его так сильно напугала эта неожиданность, что он забыл вскрикнуть. Дяде было жутко неловко. После этого случая паренька, конечно, никто не пугал и даже не собирался, но детская привычка как проклятье — из раза в раз брала над Антоном верх. — Что такое? Голос Арсения был заспанный, онемевший во время сна язык еле выдавал слова. Было похоже на то, что мужчина отморозил губы или же вылакал пару бутылок крепкого пива. Сквозь пелену собственного страха, Антон наконец-то отлип от двери, которую все это время надежно подпирал, и потной ладонью утер сорвавшиеся по щекам слезы, делая вид, что зачесывает волосы назад. — На меня что-то прыгнуло, — неловко кивнув на дверь, сказал он, — я… извините. Я напугал вас? — Конечно, напугал. Ты бы сам не испугался, если бы кто-то начал орать посреди ночи? — недовольно пробурчал Арсений, мышцы на его лице нервно дернулись. Светильник на мгновение погас, погружая комнату в полнейшую темноту, а после снова возвращая ее в прежний вид. Антон замер на пороге комнаты, до боли сжав челюсти и кулаки. — Наверное, — Арсений убрал из-под себя руку, вновь опускаясь головой на подушку, но теперь уже поворачиваясь лицом к двери и к самому Антону, — это был енот? — Это вопрос? Я не видел… — Я так думаю. В детстве мама читала страшилку мне про маленькую старушку с топором, которая живет в вентиляции ванны и туалета, но вряд ли это была она, не так ли? Судя по еще сильнее побелевшему лицу Антона на месте «кого-то» мог быть кто угодно, даже если это маленькая старушка, живущая в вентиляции. Попов вздохнул, с трудом поднимая правую костлявую руку и укладывая ее на собственный лоб. Появлением гостя посреди ночи он был недоволен, но почему-то понимал, что ничего не сможет с этим делать. Взгляд скользнул по комнате, находя настенные часы, показывающие начало первого ночи. Уже поздно. — Пойдешь проверишь? Антон промолчал, поджимая губы. — Мне пойти? — Извините, — просипел парень, — не могу. Арсений цокнул, всем своим видом показывая, что не будь он инвалидом, поступил бы куда более героически, но вслух ничего не сказал. Вместо этого мужчина уперся руками о кровать по сторонам от бедер и подтянулся, усаживаясь возле изголовья. — Иди сюда. По комнате раздались робкие шаги. Антон сел на край кровати, стараясь никоим образом не поворачиваться лицом к двери. Взгляд был его опущен куда угодно — лишь бы отвлечься. — Как солнце проглянет — пойдешь и посмотришь, что там, — строго сказал Арсений, не высказывая милосердия. — Мне не нужно, чтобы из-за какого труса меня обокрали смехотворные выдумки. Ни на что другое Антон и не надеялся. Он же выступает в роли как няньки, так и непосредственного охранника, в общей картине выполняя роль матери для только-только научившегося ходить детеныша, и не смотря на все свои обязанности, встать выше страхов Шастуну не удается. Склонив голову как можно ниже, парень почувствовал, как страх начал отступать. В компании с Арсением наступало чувство спокойствия, словно то, что они вместе разделяли эту страшную ночь, могло как-то их уберечь от непонятного существа за хлипкой деревянной дверью. Они сидели в тишине около десяти минут, пока Арсений, видимо ожидавший начало более расслабляющего разговора, не потерял надежду, возвращаясь в предыдущее положение и отворачиваясь от Антона. Его сонный, уставший голос просипел: — Ложись давай. Если будешь всю ночь сопли жевать, завтра и меня убьешь и сам убьешься. Эти слова были пропитаны какой-то добротой, Шастун почувствовал это невольно, и словно догадавшись, Арсений прекратил монолог, резко закрыв рот. Его костлявые плечи наконец-то опустились, прогоняя прочь нервную дрожь, пальцы выпрямились, расслабляясь, веки сомкнулись. Антон медленно спустился рядом. Свободная подушка была как раз кстати, на ней парень и разместил свою голову. Тиканье часов, шум ветра, тонкой струйкой пробивающийся из щелки между створками окна, тихое дыхание Арсения. Повернувшись лицом к затылку мужчины, Антон подумал, что делает какую-то глупость. Что то, что прячется снаружи — совсем не страшное, просто это он — дурной трус и никто в этом не виноват. Ему не место тут, он даже не совсем понимает, что забыл в этом доме, как его сюда занесло. За одной мыслью пошла другая и они полились, точно из огромного кувшина. Жизнь стала медленно проноситься в голове, туманя рассудок. Вновь напала усталость, конечности сладко потянула сонная нега, запах лаванды, исходящий от человека, лежащего рядом, дурманил сильнее. Уткнувшись носом в подушку и поджав колени, Антон безмятежно уснул.