После

      Я ничего не смыслил в любви, а потому находился в тотальном замешательстве по поводу возникших чувств к Лоле. Для меня она была словно обвёрнута притягательным облаком неповторимости: я хотел смотреть на неё и ни на кого больше. Я не мог представить себя увлечённым кем-то другим так сильно, как был увлечён ею. Она была простой кошкой, но для меня — уникальной и близкой, хотя я мало что о ней знал.       Я боялся поделиться своим томлением с Белым. Он был свободным котом, не обременённым отношениями с кошкой, и что-то мне подсказывало, что на любовь у него довольно циничные взгляды, как и на жизнь в целом.       Поговорить начистоту с Лолой я также не мог — сам себе дал стражайшую клятву, что ни за что не сделаю первый шаг, пусть даже упущу свой шанс на счастье. Больше, чем остаться без её тепла, я боялся её предательства. Кто знает, с кем и о чем она говорит в потайных закоулках человеческих коробок? Вдруг я приду к её окну, как последний дурак выверну перед ней душу наизнанку, а она поднимет меня на смех, пойдёт с ликующим упоением веселить своих подруг: «Представляете, этот полоумный, ночующий рядом с мусоркой, признался мне в любви!». Или, когда я искренне поделюсь, как она заставляет меня себя чувствовать, презрительно зашипит: «Грязное похотливое животное!».       Я не мог позволить ей меня унижать. Условия проживания возвели между нами непреодолимую стену. Будь она такой же бездомной кошкой, как и я, дело пошло бы быстрее: я бы помогал ей, мы бы делили убежище и пищу на двоих, и так мало-помалу между нами завязался бы разговор, она бы узнала меня, а я — её. Как можно узнать кого-то, кто живёт за железной решёткой с людьми, когда ты — скитающийся по улице брошенный кот?       Меня тянуло к Лоле, словно магнитом, но я был почти уверен, что она — моя легкомысленная погибель. Я был совершенно беззащитен перед ней, а в особенности — перед её возможной гнильцой. У меня не было подушки безопасности, волшебника или Величайшего Кота — как хотите, — который бы защитил моё хрупкое сердце от разбивания.       Я решил свой внутренний конфликт компромиссом. Я подумал, что могу без вреда для себя появляться около её окна и обмениваться с ней односложными фразами, но большее — табу. Ничего такого, что могло бы уличить перед ней мои настоящие чувства.       Белый, узнав бы о моём соглашении с самим собой, однозначно бы восхитился моей силой воли. Но я уберёг и себя, и его от неловкого разговора.       Однако кое-что я у него всё-таки спросил.       — Почему ты мне помогаешь?       Он пронзил меня тем самым взглядом. Мы были знакомы всего два дня, а он уже дважды успел выказать мне своё глубокое уважение. Либо в результате тесного контакта я начал перенимать у него привычки, либо в действительности у нас было не так много различий.       — Я не знаю, — без обиняков ответил Белый. — Возможно, потому что я сам когда-то был миролюбивым котом, испытывающим трудности с адаптацией к условиям уличной жизни. Мне не хватало наставника. Я всему учился по наитию.       Меня пугала возможность полного уподобления ему, хотя Белый и был мне симпатичен. Он был добр ко мне и проявлял искреннюю заинтересованность в моём выживании.       — Я думаю, учить тебя охоте — излишне для твоей психики.       Его заботило моё мнение.       — Но вот самопрезентация и самозащита, без сомнений, — то, что тебе нужно. Цветы, высаженные кольцом, — наш ринг. Жара, которую нежные люди не переносят, — наш стражник и гарант стороннего невмешательства. Ты должен будешь повторять каждое моё движение, пока не уловишь основной принцип и не обернёшь его своими уникальными чертами. Ты должен одним своим видом заставлять себя уважать, а то и остерегаться. Блохастый, Кривозубый и ему подобные, несмотря на ограниченность своих интеллектуальных способностей, должны семь раз подумать, хотят ли они связываться с тобой.       Я не сводил с Белого ошалелого взгляда. Он топтал землю, расхаживая из стороны в сторону, а его тёмно-серые глаза вдохновенно блестели, точно пустая миска на солнце.       Внутри меня поселился червь сомнения. Он правда уверен, что Я смогу стать таким же бравым альфа-самцом, что и он?       — Но я не умею драться… — беспомощно мяукнул я, сжимаясь в комочек.       — А для чего мы с тобой здесь собрались? Смотри.       Белый вытянулся и расправил лапы. Хвост вальяжно опустил вниз, но не дал ему коснуться задних конечностей. Мордочку расположил строго вертикально. Взгляд — расслабленный, но целеустремлённый, цепкий. Поступь — ритмичная и уверенная, но мягкая.       — Ты должен показать три вещи: первая — это твоя территория, ты изучил её, как мех на своём бедре, а потому тебя не волнуют непредсказуемости. Ты ожидаешь, что всё будет идти по твоему плану, а если и нет — похер, ты придумаешь новый. Вторая — твой день расписан, ты знаешь, чего хочешь и когда. И, наконец, третий, ты пойдёшь на всё, чтобы достичь своих целей. Это значит, что, если какой-то отшибленный перегородит тебе дорогу, когда ты будешь идти чиститься под деревом, ради скорейшей чистки конкретно под тем деревом, о котором ты подумал, ты не побрезгуешь нанести наглецу несколько порезов. Никто не посмеет трахаться с тобой.       Белый остановился у дерева, потянулся вверх и стал методично затачивать свои когти о сухую кору.       Я бесшумно дышал, наблюдая за этой изумительной картиной.       Он вонзил когти поглубже и повернул мордашку ко мне.       — Я жду. Это было абсолютным сумасшествием, но я решил попробовать. Постарался держать спину по горизонтали, расслабить лапы и идти, притворяясь, что изучил район от и до, знаю, чего я хочу и куда иду. Последние две вещи давались мне с наибольшим трудом. Правда была в том, что я не имел ни малейшего представления о своих целях. Если быть максимально откровенным, их у меня и не было.       — Неплохо, однако в твоей походке читается напряжённость, — прокомментировал Белый, возвращая лапы на землю.       — Я не верю в то, что делаю, — пожаловался я. — У меня нет конечной цели.       — Сейчас найдём, — всё так же спокойно ответил Белый. — Какую цель ты можешь поставить перед собой прямо сейчас?       Я задумался. Самое логичное, что приходило мне в голову, — стать более уверенным. Я озвучил эту мысль.       — Пройдись снова, удерживая в памяти эту идею.       Я направился к розовым цветам, растущим у самой ограды, повторяя про себя: «Я хочу стать более уверенным. Я делаю это, чтобы стать более уверенным». Ощущения в теле изменились. Мои лапы словно налились энергией. Каждое движение приобрело смысл. Не дождавшись оценки своего учителя, я восторженно подпрыгнул и завопил:       — Я это чувствую! Я чувствую себя другим!       — Да, это оно, — довольно подтвердил Белый. — Теперь перейдём к походке и позам, выражающим твою готовность надрать обидчику зад.       Он повернулся ко мне боком и рывком приподнял хвост. Амплитуда грозных махов постепенно увеличилась. Другие части тела натянулись, точно пружина.       — Весь секрет в эмоции. Демонстрировать агрессивное поведение гораздо легче, если ты испытываешь злость. Ещё легче — если ты убеждён в своей правоте. Есть коты, которые не могут выражать агрессию, если на все сто процентов не уверены в том, что их оппонент ведёт себя неправомерно, — он снова взглянул на меня. — Есть и такие, которые готовы надумать твою виновность, лишь бы получить внутреннее разрешение на незамедлительную атаку. Ты должен упорно стоять на своём, Коготь. Ты должен хотеть отстоять себя. Ты — твоя главная ценность. Не сопереживай тому, кто не сопереживает тебе. Каждый, кто выпускает когти в твою сторону, автоматически подаёт сигнал, что ты имеешь право оттяпать у него пол-хвоста. Угрозу источают рваные, продуманные движения. Коты, впадающие в истерику, двигаются быстрее, но их атаки хаотичны и не настолько продуктивны. Тот, кто хладнокровно выбирает цель, бьёт точнее.       Затем Белый внезапно выпрыгнул мне навстречу и, чуть наклонившись вперёд, проговорил:       — Прогони меня. Заставь меня отступить.       Нечего и говорить — я впал в ступор. Зашугать такого мужественного кота, как Белый! Моя нерешительность, в придачу, подкреплялась моим приятельским отношением к нему — я не желал отталкивать друга. Но сам Белый на этот счёт, кажется, придерживался иного мнения.       — Ну же! Ты должен тренироваться!       Я собрал всю волю в лапу и отошёл к благоухающим цветам. Затем сердито мотнул мордашкой, насупился и пошёл в наступление. Белый посчитал, что моя настойчивость возрастёт, если он правдоподобно мне подыграет, поэтому он враждебно зашипел и сильнее оттопырил хвост.       В какой-то момент мне удалось вжиться в роль драчливого скандалиста, и у меня внутри даже возник импульс наброситься на дерзкого неприятеля, но уже в самом прыжке я вдруг вспомнил, что передо мною Белый, пусть и отыгрывающий свою часть на ура, и в панике грохнулся на вскопанный грунт.       — Ты был так хорош! — с досадой воскликнул Белый. — Что случилось?       — Я не могу нападать на тебя… — жалобно заскулил я, оттряхиваясь от пыли.       — А на Барса сможешь? — то ли серьёзно, то ли ради забавы поинтересовался он.       — Нет! — отбрыкнулся я. — Он же слабее меня, просто завалится на спину и будет беспомощно дёргать лапами.       — Я знаю, что тебе поможет, — с непоколебимой уверенностью заявил вдруг Белый.       Мне интонация его голоса совсем не понравилась. И я был прав. Он резко отпрянул к дереву, а затем, свирепо ревя, полетел прямо на меня. Я пытался увернуться, но столкновения мне избежать так и не удалось. Он толкнул меня, вызвав неприятные ощущения в боку, и сам рухнул поблизости. В результате мы оказались опрокинутыми на спину вперемешку с землёй и неизвестными семечками, как два идиота.       — Может, на сегодня закончим? — несмело предложил я.       — Ладно, — к моему удивлению, согласился он, убирая с мордашки приставший лист. — Ты сегодня и так был поактивнее.