baby mama (and papa)

      донхек вздыхает и кладет телефон на тумбочку. родители снова не смогут приехать к нему в ближайший месяц точно, как и его самый любимый на свете хён, который вообще находился в другой стране. это немного подпортило настроение, потому что, если честно, жить полностью одному ему уже надоело.       будто услышав его мысли, на экране телефона нарисовался марк.       — что? — угрюмо ответил донхек, зажимая телефон плечом и ухом и продолжая намазывать масло на поджаренный хлеб.       — вау, — слышится возмущенный голос друга детства, — что я тебе уже сделать успел?       — марк, — предупреждающе произнес хек и нахмурился, как будто марк мог его видеть.       — чего ты злющий такой опять? — в отличие от донхека, марк, кажется, был в своем лучшем расположении духа. хек прямо представлял его глупую улыбку, с которой он всегда смотрит на хмурого друга.       — ничего подобного, — пробурчал донхек, в следующую же секунду роняя телефон, который сначала бьется о столешницу, а затем звонко падает на кафель. мальчик визжит и матерится, хватая телефон пальцами в масле и почти сбивая со стола нож для масла.       — хек?! ты там живой?!       — блять! — кричит донхек, замечая трещину поперек всего экрана, — я разбил телефон, ма-а-арк! — хныкает он, его глаза сами по себе начинают слезиться. еще только утро, а он уже успел поймать все возможные неудачи: спалить яичницу с помидорами и сыром, зацепиться рукавом оверсайз футболки за дверную ручку, устроить себе душ во время мытья вчерашней посуды с помощью ложки… в общем, выходной не задался с самого пробуждения. еще и родители не приедут. от досады маленькие слезки капают на разбитый экран, и хек звонко шмыгает носом.       — ты что, плачешь? — все веселье из голоса марка исчезло мгновенно, когда он услышал уже слишком знакомые сердцу всхлипывания, которые образовались в момент перехода гнева в слезы. — хочешь, я приду?       — зачем ты мне тут нужен? — донхек одной рукой вытирает глаза, а второй — стол от разлетевшихся с ножа кусочков масла.       — я принесу тебе сладкого, — марк вздыхает, — и переклею стекло.       донхек задумывается и звонко всхлипывает два раза.       — ладно, — в итоге отвечает он, — и купи что-нибудь попить.

***

      у марка дергается рука, когда он слышит уже четвертый расстроенный вздох. — ты не мог бы так не вздыхать? я пытаюсь прицелиться, — он поднимает одну бровь, но не смотрит на хека, пытаясь выверить все правильно и с первого раза приклеить защитное стекло на отполированный до блеска родной экран. донхек сидит рядом, подобрав под себя ноги и уложив голову на коленки, обняв их. — а еще своими вздохами ты пыль гоняешь.       — марк, помнишь, ты говорил, что хотел бы ребенка? — вдруг спрашивает донхек. к счастью, к этой секунде стекло уже ровно лежало на экране. лицо марка вдруг вытянулось, а когда он взглянул на донхека, уши вспыхнули розовой дымкой.       — я говорил? — неловко и хриплым голосом сказал он.       — да. когда нам было одиннадцать. ну, тебе.       — восемь лет назад, что ли?       — какая разница? так вот, — отмахнулся хек. марк очень усиленно протирал новое стекло чуть трясущейся рукой. — ты сделал? — донхек подполз к нему и забрал свой телефон, — тут пылинка! ладно, — он вдруг сдался, проведя пальцем по небольшому пузырьку воздуха и, пробормотав «спасибо, марки», отложил гаджет в сторону, удобно устроившись головой под самой челюстью марка и обняв его за талию одной рукой. — ты бы смог не навещать своего ребенка, ну, предположим, полгода?       — мм, — задумался старший ли, удобнее располагаясь на диване, чтобы донхек, как обычно, мог закинуть на него свою ногу, — наверное, нет? только в том случае, если бы мне приходилось много работать, хотя… я бы работал для его блага, но не видеть его так долго я бы не смог.       донхек снова глубоко вздыхает. его пушистые волосы щекочут марку шею.       — твои родители снова не приедут? — тихо спросил марк. донхек пару раз кивнул и сильнее сжал его талию. марк наклонил голову, потеревшись щекой о волосы мальчика, и погладил его по голове.       — сказали, что и в следующем месяце вряд ли, — глухо сказал он. марк провел рукой от его макушки по всей спине.       — ты же знаешь, что они тебя любят, да?       — ага, только свой ресторанчик они любят больше.       — это неправда, — вздохнул марк. раз в месяц он стабильно выдерживал этот разговор и собирал в кучу расплывшегося от отчаяния и грусти донхека. — а что, енхо-хён тоже?       — ага. из-за него даже сильнее обидно. ты тоже скучаешь по нему, правда же? ты ведь захотел тогда стать отцом, смотря на то, как он возится со мной.       — перестань, — марк закатил глаза. тогда он был очень мал и глуп. настолько, чтобы на эмоциях сказать донхеку, что он хочет от него детей. пятнадцатилетний тогда енхо впервые оказался в ступоре и не знал, что ему сказать и как объяснить марку, что это не совсем осуществимо так, как он бы хотел. марк до сих пор краснеет, когда кто-то из братьев вспоминает этот неловкий момент.       — знаешь, я думаю, — хек быстро отошел от грусти и уже звучал веселее, — ты со своим ребенком был бы, как курица с яйцом. носился бы везде и оберегал от всего на свете.       — а ты бы нет? — удивленно спросил марк. — маленькие дети в опасности в таком огромное мире.       — после того, как они вырастут, они должны выйти в этот мир и жить там самостоятельно, — донхек говорил так, будто поучал несмышленого ребенка простым истинам. — нельзя чрезмерно опекать детей.       — они ведь могут пораниться, — пробурчал марк совсем тихо, но хек услышал его.       — если так думать, то они и умереть каждый день могут, — он отлип от его груди, но остановился, когда увидел ошарашенные глаза марка. — что? — хихикнул он, ослепительно улыбаясь и протягиваясь всем телом за лежащим на краю дивана пакетом с газировкой. он зашатался на одной коленке и почти упал, но марк вовремя схватил его за щиколотку.       — ты такой жестокий… это так страшно, жить и знать, что твой ребенок может умереть в любой момент и от всего на свете, разве нет?       — а что же? предлагаешь запереть его в комнате и никогда не отпускать в мир? — младший возится с банкой, пытаясь подцепить язычок открывашки, но тот каждый раз соскальзывает с короткого ногтя. марк молча забирает банку, открывает ее и возвращает донхеку. донхек делает пару глотков лимонной газировки и передает баночку обратно марку, чтобы тот попил тоже. — гиперопека это тоже плохо. растить ребенка в капсуле не есть правильный вариант воспитания. как же он будет потом, когда ты умрешь?       марк давится газировкой, брызги летят в разные стороны и донхек закрывается ладошкой. губы и немного подбородок марка в липкой сладкой воде, и донхек тут же хватает со столика пачку салфеток, принимаясь вытирать ими образовавшийся сладкий водопад.       — это все так страшно, — выдает марк, пока хек протирает его подбородок и вручает ему салфетку, чтобы он вытер такие же липкие руки. — хотя, наверное, я не пойму этого в полной мере, пока не испытаю сам.       — о, боже, — фыркает донхек, комкая салфетки и выкидывая их в пакет, — а что, уже есть риск? — конечно, не в характере хека было проигнорировать то, что буквально все девушки из их группы тянут улыбки и сверкают глазками, стоит марку посмотреть в их сторону.       марк смотрит на него прищурено. он не говорит давно понятную истину: это все еще донхек. для марка единственный, с кем он хотел бы воспитывать ребенка (любыми способами) — все еще донхек.       тем не менее, хек хмыкает и возвращает голову на свое законное место — плечо-шея-грудь марка. они лежат так какую-то минуту, прежде чем донхек снова начинает говорить.       — марк.       — ммм.       — а ты бы хотел девочку или мальчика?       — наверное, девочку.       — а? я думал, что ты хотел бы сына. ты всегда так говорил.       — не знаю, мне без разницы. сейчас я никого не хотел бы.       — что?! даже от меня?!       — господи…

***

      — это правда ничего, что ты останешься?       время крайне быстро скатилось к десяти вечера. у донхека был ранний подъем из-за того, что он забыл выключить будильник и больше не уснул, поэтому как только он начал зависать и дремать, марк предложил ложиться спать.       — ага, — марк заглядывает в телефон, — просто встану пораньше и забегу домой перед тем, как поехать.       — почему ваша клубная поездка должна начинаться именно завтра? — раздраженно спросил хек. эта бесячая подгруппа потока, в которой был марк, но не было хека, постоянно ездит в какие-то леса и заповедники, чтобы набрать материала для проекта по ботанике. и вот снова мальчик уезжает на целых три дня, и донхеку придётся довольствоваться только компанией ренджуна и всех остальных его одногруппников, с которыми вспыльчивый и местами грубоватый мальчик ладил только из-за своего дружелюбного и общительного лучшего друга детства.       — хочешь, я не поеду? — спрашивает марк, пока пытается заправить подушку в наволочку. донхек вздыхает его несамостоятельности и отбирает несчастную подушку, быстро заправляя ее и отдавая марку.       — конечно, я хочу, — отвечает хек, — но ты хочешь поехать, поэтому я как-нибудь переживу три дня без тебя, марки, — он делает страдальческое лицо. марк улыбается и гладит его по голове.       — давай уже спать. чур я с краю.       — что?! нет!       — в прошлый раз ты шлепнулся лицом об пол, ты забыл? ты слишком буйный во сне.       — я могу столкнуть тебя. ты хиленький, а у меня сильные ноги.       — не настолько, чтобы скинуть меня с кровати. все, спать.

***

      когда марку пришло время просыпаться (это на два часа раньше, чем донхеку), первое, что ему надо было сделать — отлепить от себя теплое, мягкое тело и удержаться не поцеловать донхека в щеку или лоб.