Da Mi Basia Mille

Когда Джеймсу было четырнадцать, родители взяли его с собой в Рим. Потерявшись во время посещения Капитолийского музея, он бродил там в одиночестве, совершенно ошеломлённый; статуи взирали на него сверху вниз, и их холодный мрамор, несмотря на прошедшие века, казался до жути одушевлённым. Он до сих пор хорошо помнит, как наткнулся на бюст, в отполированных чертах которого живо читалась твёрдая решимость и красота, которой ему раньше не доводилось видеть. Он прочёл надпись на табличке под скульптурой: Гай Юлий Цезарь. Он смотрит на сэра Джона, чей суровый профиль подставлен свистящему холодному ветру. Минули десятки лет, они за много миль от Рима, но тот бюст - это всё, о чём он способен думать, робко изучая наружность своего командира. Определённо есть сходство, отголоски императорского облика проступают во внешности капитана. Джеймс хочет воспевать ему хвалу, как воспевали Цезарю, устраивать празднества и торжества в его честь. Но понятно, что это невозможно. Поэтому любовь его обречена на молчание. Он будет хранить славословия в глубинах воображения, далеко-далеко от тёплой каюты сэра Джона, где на самом деле хотелось бы излить их. Джеймсу приходится отвести взгляд: к его восхищению примешивается стыд. Стоя на палубе, он смотрит вдаль, на ночные звёзды, отражающиеся в неумолимых, покрытых льдом водах, окружающих корабль. Он чувствует на себе пристальный взгляд сэра Джона. - Тебя что-то беспокоит, Джеймс. Но что же? Он колеблется и не решается сказать правду в наступившей тишине. Вместо этого он ждёт, пока уляжется волнение, пытаясь подыскать подходящий ответ. Но в этой тишине над ними вспыхивает поразительно яркий зелёный свет, затмевающий звёзды. - Сэр Джон, взгляните... Он откликается: - А, полярное сияние. Также называемое Aurora Borealis. Название происходит от имени римской богини, ты ведь знаешь? Джеймс улыбается: - Правда? - Да, считалось, что она возвещает рассвет и каждое утро мчится по небу на своей колеснице, - усмехаясь, оборачивается к нему сэр Джон. Джеймс размышляет: - Что ж, это явление достойно божественного имени. Наблюдая его, я вижу лишь Бога, как будто это... мазки кисти, которой Он творит. От Джеймса не укрывается пристальное внимание сэра Джона. И он продолжает: - Это зрелище осеняет меня... любовью. Будто тот же свет танцует и во мне. Сэр Джон, задумчиво хмыкнув, замечает: - У тебя поэтический талант, дорогой Джеймс. Ты не пробовал свои силы в литературе? Джеймс смотрит на него с пылающими щеками. Как несправедливо, что капитан может говорить с ним таким тоном – не зная, какие чувства это в нём пробуждает. - О, не шутите надо мной. Сэр Джон только посмеивается и ласково кладёт руку ему на спину. - Я и не думал шутить! Правда, для меня было бы честью, если бы ты прочёл мне что-нибудь. Может быть, завтра вечером? В ту ночь Джеймс засыпает с мыслями о сэре Джоне, вспоминая его голос, пристальный взгляд и прикосновение к спине. Во сне он видит мраморные колонны, тунику и тогу, брошенную на мозаичный пол, и тысячу поцелуев. Резко проснувшись, он чувствует холод и давно забытый стыд. На следующий вечер он стучится в дверь каюты сэра Джона. В груди у него трепещет предвкушение, и он чувствует некую скованность, как когда-то в четырнадцать лет. Он хорошо помнит те времена - нервозность от того, что может сказать нечто невпопад, робость от необходимости произносить хоть что-либо, и страх опозориться перед начальством. Войдя, он видит, что сэр Джон удобно расположился в кресле у печки, сняв китель, а на коленях у него лежит книга. В каюте тепло и уютно, и непринужденность сэра Джона помогает ему успокоиться. - А, Джеймс. Пожалуйста, присаживайся. Он жестом указывает на стул рядом с собой. Джеймс садится, на ходу скидывая шинель. - Ты знаешь латынь? - непринуждённо спрашивает сэр Джон. - Не слишком хорошо, сэр. Я всегда хотел выучить этот язык, но не хватало времени. - Ясно. Но творчество Катулла тебе известно? - Это ведь римский поэт? - Да. Я всегда беру его с собой. То есть, его стихи, - улыбается капитан и бережно открывает книгу. - Мне начать? - предлагает сэр Джон. - Пожалуйста, сэр. Не прозвучало ли в его голосе невольного отчаяния? Но сэр Джон лишь улыбается и начинает читать. - Odi et amo. Quare id faciam, fortasse requiris. Слова льются легко, словно родная речь. Звучит неким образом знакомо, маняще, и, Боже, сэр Джон читает эти строки, будто завораживающее заклинание. - Nescio, sed fieri sentio et excrucior. Джеймс откидывается в кресле и смотрит на сэра Джона: - Это прекрасно. Но каков же перевод? Сэр Джон не колеблется и столь же увлечённо переводит на английский: - И ненавижу, и люблю. «Почему же?» - ты спросишь. Сам я не знаю, но так чувствую я - и томлюсь. Всё это время он искренне смотрит на Джеймса. Поначалу тот не находит слов. Он пообещал себе, что не станет рассыпаться в похвалах. - На латыни звучит лучше. Сэр Джон смеётся: - Да, английский не передаёт изящества стиха. Я всегда считал наш язык слишком неуклюжим для поэзии. - Тем не менее, это очень сильно. Почему мы обречены любить и ненавидеть, не зная причин? - Обречённость? Я бы назвал это благословением. Бог заставляет нас любить и ненавидеть, Джеймс. Всё происходит по его воле, мы любим и ненавидим из-за Него и во имя Него. Страсть не угасла в его голосе. - Я думаю, вы правы. Я и не подозревал, что вы такой романтик. Джеймс напряжённо ухмыляется. Сэр Джон снова смеётся: - Ты обнаружишь, что многого обо мне не знаешь. Почему в его голосе звучит озорство? Джеймс не задумывается над этим, а сэр Джон продолжает: - Ну же, не порадуешь ли ты меня ответной любезностью? Джеймсу вдруг становится очень жарко, и он откашливается, когда сэр Джон протягивает ему книгу. - Я попробую. Что я должен прочесть? Он чувствует, что неловко держит том в руках. - Что угодно. Ну же, - подбадривает его сэр Джон. Джеймс открывает на случайной странице. Пятое стихотворение Катулла. Незнакомые слова сбивают его с толку, и он начинает неуверенно: - Vivamus, mea Lesbia, atque amemus, rumoresque senum severiorum omnes unius aestimemus assis... Он останавливается и глядит на сэра Джона. - Продолжай, - велит тот. Джеймс повинуется, жаждая проявить себя с лучшей стороны. - Soles occidere et redire possunt; nobis, cum semel occidit brevis lux, nox est perpetua una dormienda. Он теряет самообладание, позволяет языку разжечь страсть, и следующая строка выходит безумной, как будто он выражает именно то, что произносит. - Da mi basia mille, deinde centum, dein mille altera, dein secunda centum, deinde usque altera mille, deinde centum; dein, cum milia multa fecerimus, conturbabimus illa, ne sciamus, aut ne quis malus invidere possit, cum tantum sciat esse basiorum. Он заканчивает, задыхаясь, чувствуя головокружение и опьянение языком, и медленно поднимает глаза. Во взгляде сэра Джона что-то мелькнуло. Такого взгляда он у него прежде не видел. Только после нескольких вдохов они заговорили. - Но ты никогда раньше не читал на латыни, верно? - произносит сэр Джон, изумлённый, но спокойный. - Нет, сэр. - Что ж. У тебя дар. Я никогда раньше не слышал, чтобы в чьих-то устах латынь звучала так благородно. «Благородно». Никто никогда применял к Джеймсу подобный эпитет. Но он кажется правильным, и он мог бы сказать это со всей уверенностью. - Спасибо. Я бы хотел узнать, что это значит. Не могли бы вы перевести? Он передаёт книгу обратно сэру Джону, который необъяснимо замирает от такой просьбы. Их взгляды встречаются, и в воздухе витает тонкое предвкушение; во взгляде сэра Джона таится нечто ещё не высказанное. Затем раздаётся стук в дверь, и напряжение резко спадает перед лицом нежданного вторжения. - Войдите! Сэр Джон выпрямляет спину и поднимает голову, как подобает командиру. Бесшумно входит стюард. - Простите за беспокойство, господа. Капитан Крозье желает пригласить вас сегодня на ужин на борту «Террора», сэр Джон. - Очень хорошо. В какое время? - Как будет удобно для вас, сэр. - Благодарю вас. Вольно. Его тон уже не столь властный, это тёплая, но напористая интонация командира - и при звуках его голоса Джеймс ощущает покорность и преданность. Стюард уходит. Сэр Джон вздыхает: - Да поможет мне Господь. - Удачи, - поддразнивает Джеймс, заставляя капитана хихикнуть. - О, нам следует проявлять к нему любезность. Он достойный человек. Джеймс смеётся над его словами, и довольно откровенно. Сэр Джон неудачно пытается сохранить серьёзность, впрочем, неудачно. Он слегка улыбается: - Хорошо. Джеймс замолкает, смотрит на него, пытаясь сдержать смех. Но хохот снова прорывается наружу, и сэр Джон вторит ему. Перед уходом сэр Джон предлагает ему остаться и взять что-нибудь почитать. Джеймс с радостью соглашается. И вот он по-прежнему сидит в каюте, и ему кажется, что здесь слишком тихо, слишком одиноко. Он смотрит в иллюминатор, выходящий на корму. От вида огней «Террора» его охватывает ревность, он не выдерживает и отворачивается к столу, где лежит сборник стихов Катулла. Он бросается к книжному шкафу. Бегло проглядев несколько полок, он находит раздел переводов – как сэр Джон успевает всё это читать? - и достаёт латинский словарь. Затем он наливает себе щедрую порцию виски, садится за стол и погружается в работу. Когда три стакана уже опустошены, дверь со скрипом открывается, и в каюту входит сэр Джон. Джеймс испуганно встаёт. Сэр Джон проходит дальше, сбрасывает шинель и устало садится в кресло, с кряхтеньем откидываясь назад. Он смотрит на Джеймса, замершего по стойке смирно, и улыбается: - Я рад, что ты до сих пор здесь. Джеймс не может перевести дыхание. Стихотворение впечаталось в его душу, и он чувствует лишь пыл, пульсирующий в нём. Сэр Джон берёт трубку, раскуривает её. Он затягивается, смотрит на книги, бумаги, торопливые каракули, чернильные кляксы на столе и выпускает изо рта густое облако дыма. - Я вижу, ты быстро управился с переводом. Сэр Джон оглядывается, изогнув губы в уверенной улыбке. Джеймс не выдерживает. В воздухе витают напряжение и нетерпение, и ему приходится произносить слова... Всё непрочно и шатко, но выпивка придала ему смелости и неугомонности, и он без колебаний приступает к делу... - Давай жить, о моя Лесбия, и любить... ...Солнце может заходить и восходить вновь, а для нас, когда угаснет краткий свет, наступит вечная ночь. Подари мне тысячу поцелуев, потом сто, потом еще тысячу, потом вторую сотню... Он заканчивает, задыхаясь и неуверенно держась на ногах. Сэр Джон откладывает трубку и медленно поднимается. Джеймс ни на секунду не отводит от него взгляда, хотя выражение его глаз может означать что угодно; он ожидает, что сэр Джон прикажет ему уйти, накричит на него, ударит его, но он ничего этого не делает. Вместо этого он смягчает взгляд и подступает ближе. - Джеймс... Пыл не проходит. Джеймс стоит, не шелохнувшись, сэр Джон осторожно кладет одну руку ему на шею, прижимая палец к точке пульса, и воздух замирает у него в горле - но прежде чем он успевает перевести дыхание, губы сэра Джона приникают к его губам, настойчиво и нежно. Джеймс уступает. Другая рука обвивает его талию, и в ответ он прижимается к сэру Джону и обхватывает его за спину. Сэр Джон притягивает его к себе, и их поцелуй становится ещё глубже, когда Джеймс, спотыкаясь, подаётся вперед, толкая капитана в кресло. Тот падает на него с приглушённым стоном, гонясь за облегчением, охваченный жаждой свободы, накопившейся за целую жизнь в плену его желания. Так вот что он чувствует? Джеймс бы услышал, как он размышляет, если бы не прижимался к телу сэра Джона, не ощущал влажность и мягкость его губ на своих. Руки сэра Джона всё ещё удерживают его, прижимая к себе. Джеймс стремится навстречу, желание, разгорающееся от трения, заставляет его задыхаться и стонать. - Ты должен соблюдать тишину, Джеймс. Никто не должен застать нас в таком состоянии, - бормочет сэр Джон ему на ухо. Джеймс замирает, тяжело дыша. - Я никогда... не осмеливался на такое раньше. С другим мужчиной, я имею в виду. Это... это плохо? Он с болью смотрит на сэра Джона. Тот нежно целует его. - Дорогой... если провидение дало нам этот дар, разве мы не должны им воспользоваться? Весь стыд и вина испаряются. - Вы покажете мне, как это делается? Сэр Джон не сводит с него преданных глаз, а его руки тянутся к пуговицам на жилете Джеймса. - Можно? - Да. Джеймс терпеливо смотрит, как сэр Джон медленно расстёгивает пуговицы. Закончив, он смотрит на Джеймса, приглашая его продолжить, и тот делает это, сбрасывая жилет и окончательно раздеваясь. Сэр Джон прижимается к нему, с большим нетерпением, чем раньше. Джеймс вздрагивает от прикосновения, тянется и снова прижимается к нему, умоляя: - Теперь вы. Пожалуйста. - Продолжай, - сурово отвечает сэр Джон, откидываясь назад и кладя руки Джеймсу на талию. Джеймс отступает на шаг, возится с жилетом, но в конце концов расстёгивает его. - Хорошо, Джеймс. Сэр Джон медленно снимает жилет и китель. Он прикладывает одну руку к тёплой и раскрасневшейся щеке Джеймса. - Ты так хорошо справляешься. От этих слов Джеймс чувствует смущение и жар. Джеймс прислоняется к нему, прижимаясь обнажённой кожей к его коже, и ощущает ранее неведомое тепло. - Почему вы так хвалите меня? Рука проводит по его спине. - Потому что ты этого достоин. Голос сэра Джона так нежен, что Джеймсу хочется кричать. Он отводит взгляд. Прижав руку к его щеке, сэр Джон говорит: - Посмотри на меня. Te cupio. Позволь показать тебе, насколько я искренен. Джеймс кивает, напрягшись и приготовившись. Сэр Джон проводит рукой по его груди, животу, до пояса брюк. Он расстёгивает их, а затем переходит к своим. - Я хочу увидеть тебя, Джеймс. Ты позволишь? Джеймс привстаёт и сбрасывает оставшиеся предметы одежды. Сэр Джон делает то же самое, снова садится и смотрит на Джеймса. - Pulcher... - говорит он. Его руки скользят по бёдрам Джеймса, обхватывают и снова толкают его к себе на колени. Джеймс с изумлением наблюдает, как сэр Джон берёт в руку его мужской орган, заставляя откинуть голову назад. - Боже... - выдыхает он. Рука сэра Джона движется, нежно поглаживая, и он мурлычет, целуя грудь Джеймса, мышцы которой напрягаются под кожей. Джеймс приподнимается, находит его губы своими и неуклюже целует. Джеймс толкается в его руку, и сэр Джон направляет его, подстраиваясь под его ритм. Джеймс смотрит вниз, изумляясь тому, как эта большая рука обхватывает его естество. Затем он замечает, что сэр Джон уже полностью возбуждён, и у него вырывается стон. - Подождите, я хочу кое-что попробовать. Откиньтесь на спину, пожалуйста, - снова просит Джеймс. Сэр Джон выполняет просьбу, и в его глазах по-прежнему мелькает жадный блеск. Джеймс придвигается к нему ближе, упирается в него и толкается бёдрами. Они оба стонут, двигаясь вместе. Джеймс не знает, куда деть руки, но неловкость тонет в удовольствии, и он запускает пальцы в волосы сэра Джона, дерзко поглаживая. Сэр Джон крепче прижимает его к себе, и одна рука опускается к изгибу его зада, обхватывает и тянет. Прикосновение сэра Джона пробуждает что-то новое, и он с трудом подавляет стон. - Чёрт... - бормочет он в сторону сэра Джона, который смотрит на него с любопытной улыбкой. - Грязные словечки, - ворчит тот. Сэр Джон слегка проводит пальцем по его отверстию, и он снова ругается, ошеломленный незнакомой дрожью, пробегающей по позвоночнику. - Тебе нравится? - Да... мне... о чёрт... - еле выговаривает он. - Хорошо. - Сэр Джон сохраняет спокойствие. - Ты даришь мне такое удовольствие, Джеймс. Джеймс снова целует капитана, и удаётся немного перевести дыхание, прежде чем заговорить. - Я догадываюсь... вы ведь когда-нибудь... делали такое с кем-то ещё? Сэр Джон хрипло смеётся: - Да. - И сколько таких было? - Не могу сказать... за все годы довольно много... Ревность Джеймса прорывается наружу, и ему приходится отвести взгляд. - И никто из них не сравнится с тобой. Джеймс, посмотри на меня. Я желаю только тебя. Джеймс снова смотрит на капитана, и, похоже, тот говорит искренне. - Я хочу. Пожалуйста. Сэр Джон некоторое время изучает его, затем говорит: - Ты выдержишь? Джеймс отчаянно кивает: - Да. - Тогда ты должен занять другое место... за столом. Джеймс быстро встает и непонимающе смотрит на стол. - Наклонись над ним. Он изо всех сил старается следовать указаниям сэра Джона, опираясь локтями на стол. - Нет. Тебе так будет больно... вот. Затем рука сэра Джона ложится ему на спину, прижимая к холодному дереву. Он подкладывает ему под живот подушку и садится в кресло, которое ставит позади. - Ты так напряжён, Джеймс. Может, расслабишься для меня? - говорит он, проводя руками по его ногам, бёдрам и обхватывая его. Он сплёвывает на отверстие, и приникает к нему губами. Da mi basia mille. Они нежные, мягкие - как и при первом поцелуе. Сэр Джон проводит языком, и по позвоночнику пробегает волна удовольствия; он обнаруживает, что не возражает против того, что его прижимают к холодному дереву, поскольку это делает тепло рта сэра Джона более изысканным, и Джеймс расслабляется, отдаваясь этому ощущению. - Боже правый... - бормочет он, голос его дрожит, когда сэр Джон начинает проникать в него языком. Он пытается проникнуть ещё глубже, но сопротивление слишком велико, и у него вырываются слова: - Господи, Джеймс... ты такой тугой. Придётся постараться, - говорит он, прижимаясь к его коже и награждая очередным поцелуем. - Я хочу этого, пожалуйста. - Нет. Я нанесу тебе вред. Хочу, чтобы тебе было хорошо, а для этого нужно набраться терпения. Джеймс вздыхает, услышав его слова. Терпение никогда не было его главной добродетелью. - Но поскольку твое нетерпение всегда одерживает верх... я попробую ввести один палец. Хорошо? - продолжает он. - Да. Ещё немного слюны и давление пальца. Он начинает медленно входить в Джеймса, и тот шипит и напрягается. - Разожмись же для меня... Джеймс мгновенно откликается, и палец легче входит в него. Когда он входит до конца, сэр Джон изгибает его вниз, задевая нерв, о существовании которого Джеймс и не подозревал, - удовольствие вспыхивает в нём, и он вдруг чувствует, что очень близок к апогею. - Pulcherrimus... Ты сейчас так прекрасен, - произносит сэр Джон, и этого достаточно, чтобы окончательно сломить Джеймса. Рука сэра Джона обхватывает его член, и одно это прикосновение оказывается слишком сильным. Он резко вдыхает и вздрагивает. Он никогда раньше так не кончал. Наслаждение полыхает новым огнём, и на мгновение он теряет всякое сознание и контроль над своими мыслями, разум мутнеет от охватившего блаженства. Всё его тело вздрагивает и тяжелеет от пережитого. - Повернись. Я хочу поцеловать тебя. Он никогда не посмел бы ослушаться своего капитана. Он поворачивается, соскальзывает к нему на колени и с благоговением впивается в его губы, когда они снова приникают к его собственным. Через мгновение его внимание переключается на прижимающуюся к нему твердь. - Скажите мне, что делать... Я хочу доставить вам удовольствие. - Может, ты приласкаешь меня своим прекрасным ртом? От одной мысли об этом во рту пересыхает, его охватывает жажда. Джеймс тотчас же отвечает: - Да. Мне встать на колени? Сэр Джон кивает, и Джеймс медленно опускается, упираясь коленями в пол, пока сэр Джон раздвигает ноги. Перед Джеймсом предстаёт его возбуждённая плоть во всю длину. Это пугает, и нервозность снова нарастает от этого зрелища. Сэр Джон запускает руку в его волосы, пальцы скользят между локонами и слегка треплют их, ни в коем случае не настойчиво и без принуждения. - Не торопись... только когда будешь готов, - мягко говорит он, и Джеймс поднимает глаза и ловит его взгляд, краснея от положения, в котором он находится, и терпения, с которым сэр Джон относится к нему. Джеймс опирается на руку и медленно поворачивается, чтобы поцеловать внутреннюю сторону бедра сэра Джона, наслаждаясь ощущением кожи на своих губах. Теперь уже более уверенно и спокойно, он внимательно следит за сэром Джоном, обхватывая его естество рукой и медленно поглаживая сверху вниз, и наблюдает, как он закрывает глаза и поднимает голову от удовольствия. - Джеймс... Его имя, произнесенное таким несдержанным тоном, голосом сэра Джона, побуждает его к более настойчивым и быстрым движениям, и хватка на его волосах становится крепче - по-прежнему несильно, но он может сказать, что узы контроля ускользают от сэра Джона, и это заставляет его хотеть увидеть его полностью свободным. Несколько мгновений Джеймс овевает дыханием его мужское достоинство, предвкушение трепещет в его груди, и желание пробуждается. Джеймс прижимается губами. Боже. Возбуждённая плоть сэра Джона дёргается, поощряя его потребность доставить удовольствие, освобождая его от смущения неопытности – он берёт её в рот, осторожно двигаясь. Он усиливает хватку и слегка толкается вниз. Он прислушивается и подчиняется движению, совершаемому сэром Джоном, подталкивающим его то вниз, то вверх, постепенно сильнее и сильнее. - Как ты хорош со мной, Джеймс... так великолепно всё делаешь, - хвалит сэр Джон и толкается в него до упора, чуть не заставляя Джеймса задохнуться. Он сопротивляется рефлексу в задней части горла и вместо этого двигается ещё быстрее. Он хочет сказать сэру Джону, что он справится, примет любой приказ сдаться, можно использовать его и трахать до безумия, но рот занят, и он приберегает свои требования на другой раз. И всё же сэр Джон как будто чувствует его намерения; он толкается в него, тяжело дыша, подстраиваясь под его ритм. Вскоре бедра сэра Джона резко вздрагивают в последний раз, и он изливает семя, подавляя низкий стон. Джеймс тяжело сглатывает. Он чувствует довольство и гордость и поднимает голову, чтобы поймать взгляд сэра Джона, размыкая наконец губы. Сэр Джон ослабляет хватку и теперь держит его за волосы, лишь слегка сжимая. - Иди сюда. Джеймс лениво проводит языком вверх по животу сэра Джона, по груди и легонько целует его в шею, снова забираясь к нему на колени. - Не причинил ли я тебе боли? - обеспокоенно смотрит сэр Джон. - Не совсем. Мне нравится. Мне нравится, когда вы теряете самообладание. Джеймс сияет и расслабляется, прижимаясь к его груди, воодушевлённый и опьянённый им, чувствуя отзвук капитанского смеха. Затем сэр Джон крепко обнимает его, и Джеймс уверен, что они одни во всём в мире. Conturbibamus illa, ne sciamus, aut ne quis malus ividere possit, cum tantum sciat esse basiorum.