Люблю. Целую. Снишься.

Hапишу-ка глупенькую песню Для постылых якобы друзей Пусть себе смеются до упаду От моих безграмотных идей

Все смеются, я доволен тоже Я нагородил им тёмный лес Этим лесом я отгородился как забором Чтоб никто мне в душу не пролез

Hе хочу, чтоб на порез вчерашний Кто-то сыпал перец или соль Что бы кто-то обнимал меня за плечи «Где твоя прекрасная Ассоль?»

Ассоль

Разные люди

* * *

Саня искренне хотел считать, что у Миши есть планы на тридцать первое и первое числа. А потом, когда все делились планами на праздники, радостные, что у них есть эти пару дней с семьями, а не в туре, Горшок молчал. Когда его спросили, он пристыженно опустил взгляд, что-то неразборчиво пробормотал и убежал курить. Саня сразу понял, что план у него, впавшего в немилость Ольги, после очередного срыва, не желающего портить праздник родителям или тем более обременять брата, Миха, в традициях маразматичного Льва Толстого, будет мрачно сычевать и не отсвечивать. Безобразно бухать, а может и чего похуже; представить Горшка вне компании благодарных прихлебателей трудно, но возможно. Насколько Реник знал — семейным бюджетом заведовала Оля. Но разве для Михи это помеха? Захочет — займёт и будет у него любовь с барыгой под Новый год. — Чё это с ним? — озвучил Яша мысли всех присутствующих на репетиции. Это был один из тех редких в последнее время случаев, когда на репетиции были все, включая Князя. Саня смотрел и видел, как тот из всех сил разыгрывает безразличие, показушно не смотрит на сбежавшего Мишу, а сам сжимает кулаки, по вискам скачут комья желваков — хочет пойти следом, а не позволяет себе этого. — Дурной он, — высказался и Поручик. — Давайте репать. Раньше, все смотрели на Андрюху. Теперь эстафету передали Ренику, ожидая, последнее слово от него. Саня так и не понял, в какой момент стал бэйбиситтером. Прогнав лёгкую досаду, Ренегат решил поймать Горшка после.

* * *

Миша пришёл пропахший дымом и морозом, раскрасневшийся и замёрзший, ему и слова никто не сказал по поводу почти сорванной репетиции, а Андрей не поднял глаз, и, как повелось — первый ушёл, коротко попрощавшись со всеми разом. Горшок уходить не торопился, долго таращился в спину Андрея, пока не прошипел: — Вот, блядь. Завершающим аккордом звякнула тарелка, задетая Поручиком. Миша затравленно сжался, сгорбился, спрятал тоскливый, раздирающий душу взгляд. Молча перемигиваясь с Реником, музыканты потихоньку рассосались. Горшок едва ли обращал на них внимание, взялся мучить струны. И вправду, гитара выла в его руках так, как воют кошки, которых таскают за усы. Саня вышел ненадолго, уверенный, что Горшок никуда не денется за это время, а ему нужно позвонить жене, предупредить о поменявшихся планах, объяснить самому себе, почему он собрался это делать, а не положил болт. Когда он вернулся, Миха удивлённо вскинулся. — Ты ещё тут? А чё с другими не ушёл? Бессмысленный громоздкий вопрос. — А ты в одно рыло останешься киснуть? — улыбнулся Саша, присаживаясь рядом и тоже принимаясь за гитару. Хорошо уже разыгравшийся, легко подхватил сыгранные Мишкой без особого энтузиазма аккорды. В зачатках зарождающаяся мелодия немного растрясла Горшка и он, если и не повеселел, то точно сосредоточился на музыке. Саня и сам не заметил, как увлёкся, пока не коснулся макушкой Мишиной, это отрезвило, гитары умолкли, и красящая Горшка увлечённость вновь сменилась какими-то мыслями, судя по всему — не хорошими. Мишка — весь открытая книга без провисающих в повествовании мест. С какой страницы не открой, всё считывается. Реник не подгонял, поглаживал струны, металлически повизгивающие от цепких мозолей. Горшок нервничал, дёргал коленкой, но ещё не дошёл до точки, чтобы заговорить. Саша начинал переживать, потому что это не было похоже на Мишку. Нет. Нет, это было слишком похоже на Мишку, исходящего на говно по незначительным мелочам, но умолкающего по самым важным вопросам. Это хуже, чем если бы он вновь крыл Андрюху матом, отчего-то Сане доказывая, где Князь конкретно не прав и соснул хуйца. Рене все эти тирады наизусть выучил, знал, где кивнуть, поддакнуть или осадить, потому что «перегибаешь, Мих. Вы столько вместе, что столько даже не все живут, ну серьёзно, харе, Миш, добрый хороший парень». А Горшок в ответ сникал, как пойманный подросток, а потом в нём открывался тот невыразимый надрыв и текла горечь, чёрными слезами. И во всём этом Саня прочитывал: «Ты, Сань, даже не представляешь, насколько вместе». Но Саня представлял. Это Миха не представлял, насколько Саня представлял. Оно и не мудрено. В тусовках разных бывать приходилось и про странно-близкий дуэт купчинского поэта и панкующего сынка военного до двухтысячных говорили разное. Ренегат уверен, что никто не смог вплотную приблизиться к тому, что на самом деле связывало Миху и Андрея. Не был Саня сторонником всей этой романтической мишуры, но глядя на них, верил, что бывает такая любовь, которая приходит раз в тысячу лет. Может быть, она навещает солнечную систему чаще, но других таких примеров Саня не знал. Он всё не верил, уши у него не такие, как у Андрюхи, чтобы вешать на них лапшу, Реник больше ржал, скабрёзно шутил и, видимо, долбился в глаза, раз не видел очевидного, пока не стал обращать внимания. Он не ловил их по подсобкам и толчкам, не мог сказать ничего провокационного или компрометирующего. Ни разу они даже не перешли грань на сцене, тогда как весёлые ребята из Би-2 и даже братья Самойловы позволяли себе большее, много большее, чем может забыть интернет, но любили Мишка с Андреем крепко. Саня наблюдал со стороны. Иногда ему казалось, что эти двое пэтэушников непостижимым образом вывели форму настоящей любви без примесей ревности, личного блага и другой дури, которая травит самые крепкие узы. Завидовал. Не по-белому и не по-чёрному, а как человек всегда желавший, стремившийся, но не получивший. С годами смирился, конечно, выставил ладони, чтобы греться у костра, а потом идеал, которой он сам себе выдумал, разрушился. Оказывается, если очень долго плевать на цепи, в конце они проржавеют и распадутся, больше ничего не сдерживая. Переживать это было мучительно больно. Когда пламя ослабевает, ослабевает, потом в агонии взвивается и тухнет окончательно. Такой вспышкой в своё время стал Театр демона, когда всем, в том числе и Саше показалось, что они смогут справиться. Не смогли.

* * *