Constellations of Love

Вильгельм Он вот-вот сорвётся. Симон Эрикссон с пластиковой короной на голове, которую кто-то должно быть надел на него, танцует на его чёртовом кухонном столе, окружённый бесконечными поклонниками, которые кричат ему и подбадривают его, все они пьяны так же, как и Симон. Он даже не знает, как всё дошло до этого, или, скорее, может лишь догадаться, потому что всё, в чём участвует чёртов Симон Эрикссон — это всегда дикое шоу. Вилле просто хотел организовать небольшую вечеринку у себя дома после школьных танцев, и, к сожалению, все заставили пригласить его Симона, потому что он был частью их дурацкой группы друзей, и это привело к тому, что больше половины класса собрались у него. Будто бы у Симона есть свой культ последователей. Он отчаянно мечется, пытаясь собрать все бутылки, потому что отец убьёт его, если он, придя домой, обнаружит, что их дорогая мебель испорчена, он пытается успокоить своё дыхание, потому что гремящая вокруг музыка начинает давить на него. Его лучшая подруга Фелис, как настоящий ангел, чувствуя его бешеную энергию и видя, что он пытается сделать, начинает помогать ему убрать все бутылки и напитки в безопасное место. Когда он заканчивает небольшую уборку, он возвращается к своей основной задаче: выгнать Симона Эрикссона с чёртова кухонного стола, а желательно вообще из дома. Он явно пьян, двигает своими бёдрами и своим торсом и, о боже, шутливо трётся об их друга Андре, парня Фелис, который тоже сейчас на столе. — Андре, спускайся, — говорит он, Андре тут же спрыгивает и обнимает Фелис, стоящую рядом, на что девушка закатывает глаза, но мягко смеётся. — Извини, — улыбается Андре, и Вилле просто кивает, потому что по-настоящему злится не на него. Но что ещё хуже, так это то, что Андре сегодня назначен водителем, а значит, он абсолютно трезв, а Симон имеет настолько большую власть над людьми, что может заставить любого танцевать на столе рядом с ним без вмешательства алкоголя. Это безумие. — Симон. Ты тоже, спускайся, — приказывает он и чувствует, как его кровь кипит от гнева, когда всё, что он получает в ответ от Симона — это ухмылка, а затем чёртово подмигивание, после чего он просто продолжает танцевать на столе, будто бы ничего не услышал. — Симон, я серьёзно, спустись в эту же чёртову секунду, — повторяет Вильгельм, скрещивая руки на груди. — Или может, ты должен подняться сюда, — невнятно говорит Симон, и он даже не уверен, как Симону удаётся сохранить равновесие прямо сейчас, учитывая, насколько он пьян. — Нет, Симон, спускайся, пока я не снял тебя со стола. — О-о-о, какой сюрприз, мистер Нет Веселью пытается испортить вечеринку, — Симон драматично вздыхает, заставляя толпу вокруг смеяться. Почему они вообще смеются? Симон не смешной, он просто раздражающий придурок. Он сжимает кулаки, и Фелис, должно быть, замечает это, потому что она берёт Симона за руку, заставляя его остановиться и посмотреть на неё. — Симон, — говорит она строго, — слезай со стола сейчас же. Я не буду повторять. С тяжёлым вздохом, но без возмущений, Симон наконец спрыгивает, делая глоток напитка, как только его ноги касаются пола. — Ты доволен, Чопорный Принц? — спрашивает Симон, и Вилле правда приходится сопротивляться желанию задушить его. — Мне кажется, тебе пора уходить, — отвечает он, пытаясь не позволить дурацкому прозвищу, которое так любит Симон, раздражать его ещё больше. — Ты не можешь меня выгнать, я сам решаю, когда хочу уйти, — парирует Симон. — Это мой дом, и я говорю тебе уйти, — говорит он, ненавидя, что на последних словах его голос ломается от разочарования, его уши горят, когда он видит, что Симон замечает это и имеет наглость ухмыльнуться ему. В конце концов Фелис и Андре удаётся вытащить Симона на улицу, давая Вилле возможность начать говорить людям, что вечеринка окончена. Когда он начинает протирать некоторые поверхности тряпкой, он получает сообщение от Фелис. Фелис Андре не может заставить его сесть в машину Как и я Он скорее всего скоро отключится Может он сегодня поспит у тебя на диване? И что? Что это значит? У него есть две секунды, прежде чем дверь распахнётся и Симон снова окажется в его доме, всё ещё ведя себя дико, несмотря на то что все уже ушли. — Ты пытался меня выгнать! — кричит Симон, — я мог получить переохлаждение! — он говорит, хотя с его пьяной речью слова едва различимы. — На улице около двадцати градусов, так что с тобой всё в порядке. Уходи, — отвечает он, чувствуя, как в нём закипает гнев, когда Симон не сдвигается с места. Ладно, возможно, уйти самому — лучший вариант. Он поворачивается и идёт вверх по лестнице и дальше по коридору в свою спальню, думая, что Симон здесь только для того, чтобы позлить его, и как только он ляжет спать, Симон сдастся и уйдёт. Но нет. Он забыл, насколько Симон на самом деле сумасшедший, потому что минутой позже он слышит шаги на лестнице, а далее чёртов Симон Эрикссон врывается в его спальню, окликая его. — Ты просто собираешься сбежать? Какой трусливый поступок, — насмехается Симон, подходя ближе, — по крайней мере останься, чтобы противостоять мне. — Я не собираюсь противостоять тебе. — Почему? Не хочешь споткнуться о то, какой я сексуальный? Честно говоря, на твоём месте я бы тоже этого не хотел. Он смеётся над тщеславием Симона: — О, поверь мне, я не хочу ничего сильнее. Но я выше тебя на несколько сантиметров, и я примерно в миллион раз чаще тебя бегал по утрам и тренировался в зале, так что не думаю, что ты справишься с этим. Кажется, что Симон больше не слушает, хотя он не уверен, случалось ли такое когда-нибудь, бродя по спальне, пока не садится на его кровать. Отлично. Теперь Симон занимает своей ужасной аурой не только его спальню, но и кровать. Прекрасно. А потом он ложится. — Эй, Чопорный Принц, ты знаешь, что долины на Марсе в десять раз длиннее Гранд-каньона? И что? Прежде, чем у него появится возможность спросить у Симона, что за бред он только что сказал, мальчик уже уснул, полностью отключившись на его кровати. Это должно быть какая-то несмешная шутка. Он тычет Симона в плечо, но мальчик не издаёт ни звука. Он скорее всего скоро отключится, он вспоминает сообщение Фелис, хотя он не ожидал, что это произойдёт буквально. Он не думает, что мальчик когда-либо в своей жизни был настолько пьян, чтобы отключиться в кровати незнакомца, или скорее даже не незнакомца, а кого-то, с кем он очень хорошо знаком, но всё равно ненавидит всем сердцем. Он уходит, чтобы почистить зубы и подготовиться ко сну, у раковины он плескает себе холодную воду в лицо в надежде проснуться от этого кошмара. Однако, похоже, это не срабатывает, потому что, когда он возвращается в свою комнату, Симон всё ещё спит в его кровати, не сдвинувшись ни на миллиметр. — Я ненавижу тебя, — говорит он вслух, ложась на другую сторону кровати, потому что он, чёрт возьми, не позволит Симону выгнать его из собственной постели и заставить спать на диване. Его последняя мысль, перед тем как заснуть, — это то, что Симон утром будет сожалеть, что вообще проснулся. Симон Он просыпается с пульсирующей головной болью, чувствуя, будто крошечный сердитый человечек снова и снова стучит молотком по его голове. Следующее, что он замечает, моргая и открывая затуманенные глаза, это то, что стены в этой комнате не такого цвета, как в его, и эта кровать тоже не его, и блять, это не его комната, и блять вдвойне, Вильгельм, человек, которого он презирает больше всех на свете, кроме своего отца, крепко спит рядом. Он отчаянно пытается вспомнить прошлую ночь, но, честно говоря, единственное, что всплывает в его памяти — это тот факт, что у него наконец-то появился шанс провести ночь, как он хочет, и пусть он будет проклят, если не использует эту возможность по максимуму. Он помнит школьные танцы, как кто-то надел корону ему на голову, как он отправился с Фелис и Андре в чертовски огромный дом Вилле, как он начал пить… и это всё. Он ещё раз кидает взгляд на Вилле, спящего рядом с ним, и закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться. Они не… они же не могли? Нет. Он бы никогда. Не существует вселенной, в которой он бы захотел переспать с этим избалованным придурком. К тому же, он даже никогда не заходил так далеко, чтобы поцеловать кого-то, он бы точно не сделал это таким образом. С облегчением избавившись от этих мыслей, он пытается выбраться из кровати так медленно, как только возможно, надеясь сбежать, вообще не пересекаясь с Вильгельмом. Его план оказывается неудачным, поскольку, как только он начинает двигаться, он слышит, как Вильгельм шевелится, прежде чем проснуться, а после садится настолько быстро, что это почти пугает его. Господи, почему Вильгельм всегда такой странный? — Я просто уходил, — удаётся ему сказать, пока он пытается осмотреть комнату в поисках телефона, наконец замечая его на тумбочке рядом с фотографией в рамке, лежащей лицевой стороной вниз. Он кладёт телефон в карман и поднимает фотографию, полагая, что случайно уронил её прошлой ночью. Однако его удивляет, что это, похоже, фотография семьи Вильгельма: его самого, его отца, его матери и парня, который выглядит на несколько лет старше Вильгельма и имеет схожие черты лица. У него есть брат? Он никогда не слышал об этом. — Что? — слышит он, как Вильгельм неуверенно говорит, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на него, выражение его лица становится хмурым, когда к нему приходит осознание. — Ой. — Почему я просыпаюсь в твоей кровати? — Симон не может не спросить, беря подушку и держа её перед собой, потому что, несмотря на то что он в одежде, он всё равно чувствует себя раздетым. — Почему ты злишься на меня? — Вильгельм возражает, — это ты вчера ночью забрался ко мне в кровать и не хотел уходить. — Я серьёзно, — повторяет он, потому что это не может быть правдой. Он бы никогда не забрался в кровать Вильгельма. Отвратительно. — Я тоже серьёзно, — отвечает Вильгельм, вставая с кровати, — теперь уходи. И что-то в этом тоне пробуждает воспоминания: внезапные вспышки слов Вильгельма о том, чтобы он уходил и то, как он отказывался. Он явно не хотел оставаться, так что, должно быть, это было просто из-за его упрямства, которое, по словам Сары, его десятилетней сестры, однажды доставит ему неприятности. — Мне нужна вода, — говорит он, не зная, что ещё можно сказать, осознавая, что Вильгельм, судя по всему, говорит правду. И он ненавидит это. — Только если я могу утопить тебя в ней… Когда он не даёт Вильгельму желаемого ответа, тот говорит: — Хорошо? И? — Я твой почётный гость, — отвечает Симон, — меньшее, что ты можешь сделать, после того как похитил меня, — это принести мне воды. — Ты последний человек, которого я бы хотел похитить, — огрызается Вильгельм. — Мне просто кажет-, — начинает он говорить, направляясь к двери спальни Вильгельма, но не успевает закончить, потому что Вильгельм выставляет ногу и он, как в мультфильме, спотыкается об неё и падает на спину. — Ты прав, — Вильгельм смотрит на него с неприятной улыбкой, пока Симон стонет на полу, — всё для моего почётного гостя. Как только Вильгельм выходит из комнаты, Симон не может не воспользоваться моментом, пока он лежит на полу этой смехотворно огромной спальни, чтобы поразмыслить. Вечер школьных танцев был единственной возможностью, когда он мог пойти куда-нибудь, по-настоящему развлечься, но, как и все вещи, в которых Вильгельм присутствовал в его жизни, он испортил и эту. Честно говоря, он ненавидит Вильгельма с момента, когда мальчик переехал сюда, когда им было по одиннадцать, и пробился в группу его друзей. Хотя это было во времена, когда мама Симона была ещё жива и у него действительно были время и силы, чтобы соперничать с ним. Просто, даже когда он пытался соперничать, Вильгельм всё равно всегда побеждал, и со временем он перестал пытаться это делать, потому что это бессмысленно и того не стоит. В шестом классе на концерте их группы он украл его соло. В восьмом классе все пошли на рождественскую вечеринку Вильгельма вместо того, чтобы прийти на его день рождения, потому что вечеринка у Вильгельма была больше и экстравагантнее, чем его когда-либо. Он даже не понимает, почему Вильгельм так пытается забрать всё, когда у него уже есть всё, о чём Симон мог только мечтать. У него есть огромный уютный дом в районе с такими же гигантскими домами. У него есть возможность купить на обеде всё, что он хочет, даже если цена очень завышена. И Чопорный Принц, скорее всего, даже не знает, как пользоваться стиральной машиной, судя по количеству новой дорогой одежды, которую он носит. Единственное, что в нём хорошо, это то, что он ненавидит Симона так же сильно, как Симон ненавидит его, поэтому он никогда не расстраивается из-за этого. Вильгельм говорит, что он раздражающий, слишком громкий, плаксивый и превращает всё в сцену, потому что, конечно, он любит быть в центре внимания, и, по мнению Симона, в этом нет ничего плохого. Но он дружит с Андре и Фелис, а Фелис настояла на дружбе с Вильгельмом, когда он переехал сюда много лет назад, вот и всё. У Симона никогда не было выбора в этом вопросе, поэтому они вынуждены терпеть друг друга. По какой-то абсолютно чертовски глупой причине их друзья уже много лет пытаются свести их, потому что напряжение! Но напряжение, которое, по их мнению, они видят, заключается в том, сколько времени пройдёт пока один из них не сломается и не попытается задушить другого. Единственная причина, по которой они думают, что им надо встречаться, заключается в том, что Вильгельм квир, а он гей и, видимо, этого достаточно, чтобы два человека захотели быть вместе. Внимание, спойлер, это не так. — Ты серьёзно до сих пор не встал? Ты настолько драматичный? — он слышит глупый голос Вильгельма откуда-то сверху и вздыхает. — Я был занят. — Да, очень занят на полу. Ты собираешься уходить или нет? — Что на самом деле произошло вчера ночью? — спрашивает он, наконец поднимаясь. — Я уже рассказал тебе, — фыркает Вильгельм, — ты ворвался в мою комнату, вёл себя как сумасшедший и делал бессмысленные вещи, забрался ко мне в кровать, сказал мне, что долины на Марсе длиннее Гранд-каньона, и отключился. И я не собирался спать на диване из-за тебя, поэтому я подвинул тебя и лёг спать в собственной кровати. Он чувствует, как начинает краснеть, потому что он поделился фактом о космосе? С Вильгельмом? Этого не может быть. Он никогда ни с кем не делится фактами о космосе, несмотря на то, сколько их знает, а тем более не делится ими с Вильгельмом. — Я ухожу. — Боже, ну наконец-то! Он идёт через гостиную, глядя на телевизор, размером с его собственный двор, и на все остальные элементы этого дома, кричащие о богатстве. Он проверяет телефон и видит переписку с Сарой вчера вечером и сообщение от Андре.

Симон Папа уже вернулся домой? Миссис Грин уходит в 9

Сара Да Он тут Веселись! От неё больше нет сообщений, что приносит ему облегчение. Он открывает сообщение от Андре. Андре Как тебе ночёвка у Вильгельма? Переросло ли это во что-то…большее? Сообщения также включали в себя гифку, на которой два кота лижут друг друга. Он стонет и выходит на крыльцо, думая, что должен позвонить Андре и остановить это, пока оно не переросло во что-то большее. — Доброе утро, малышка, — дразнит Андре, отвечая на звонок со второго гудка. — Не называй меня так, — стонет Симон и, честно говоря, он до сих пор злится на Андре за то, что тот по какой-то причине буквально кинул его здесь, — Почему ты оставил меня с ним? — Ты не садился в мою машину, помнишь? Или, скорее, ты этого не сделал, потому что был абсолютно оторван от реальности. Знаешь, у меня есть комендантский час, и я не собирался его нарушать из-за тебя. — Справедливо, — он вздыхает, — и да, я не помню. — Ну так что? Как это было? Было ли это тем, о чём ты всегда мечтал- — О боже, нет! Заткнись! — он чувствует, что уже злится из-за этого, — мы не делали ничего, ладно? Это было ошибкой. — Что было ошибкой? — Ничего? Я просто- — Получается, ты что-то делал с ним? — Нет, я- — Ни в коем случае! Я не могу в это поверить! Я обязан рассказать Фелис, о боже! — Андре практически кричит на другом конце линии. — Не говори ей ничего! Потому что не о чем рассказывать! — Симон повышает голос, что вызывает вспышку боли в уже раскалывающимся похмельном черепе, — пока. — Подожди, не вешай трубку! Я слишком увлечён этим-, — он вешает трубку. Только сейчас, стоя на крыльце, он замечает, что на улице идёт проливной дождь. Отлично. Он не может дождаться момента, когда будет идти домой так, промокшим и с похмельем. И потом, потому что, видимо, вселенная ненавидит его, он понимает, что его кошелька нет в кармане. Когда он собирается вернуться внутрь, чтобы забрать его, Вильгельм выходит на крыльцо, держа его вещь в руке. — Ничего не забыл? — усмехается Вильгельм, и он выхватывает кошелёк из его рук раньше, чем Вильгельм сможет сказать что-нибудь раздражающее. — Эм, Андре думает, что мы, ты знаешь, вчера ночью. Вильгельм хмурится: — Не смог удержать свой рот на замке? Это какой-то рекорд? — Неважно, — это лучшее, что Симон может придумать, перед тем как повернуться, чтобы уйти. — Тебе есть на чём добраться? — Да, мои ноги. — Но идёт ливень, — хмурится Вильгельм. — Спасибо, у меня тоже есть глаза, чтобы увидеть это. — Твой папа не может забрать тебя? — Он занят, — врёт он. Он видит, как на секунду Вильгельм что-то обдумывает, прежде чем вздохнуть: — Пойдём, я довезу тебя. И, что? Вокруг него буквально нет никого, кому надо было бы вести себя с ним так по-джентельменски, так что, что, чёрт возьми, происходит? — Мне кажется тебе стоит убрать весь беспорядок, что происходит в этом доме, так что нет, спасибо, — он начинает спускаться по лестнице с крыльца, но Вильгельм дёргает его обратно под навес над крыльцом. Блин, там и правда мокро. — Как насчёт того, что ты хоть раз перестанешь вести себя так заносчиво, и вместо этого поблагодаришь меня? И ради этого Вильгельм хочет сделать это? Чтобы Симон был в долгу перед ним или что? Ни за что. Кроме того, ему не нужна ничья помощь. Ни в чём. Особенно не в этом. — Это просто смешно, — бормочет Вильгельм в ответ на тишину, всё ещё таща его за руку к своей глупо новой, глупо красивой машине, — залезай, — он командует, и Симон вздыхает, но решает послушать его, потому что неважно, как сильно он не хочет быть запертым в одной машине с Вильгельмом, ещё сильнее он не хочет идти домой под ливнем. Когда они приближаются к другому концу города, тротуары начинают выглядеть разрушенными, в асфальте начинает появляться всё больше ям, а сорняки становятся всё выше. Двухэтажные дома превращаются в одноэтажные, а белые заборы — в обычную проволоку. — Останови здесь, — выпаливает он, едва осознавая, что они находятся посреди улицы. — Просто скажи, куда тебя отвезти, чтобы я мог продолжить заниматься своими делами, — вздыхает Вильгельм. И, конечно, его прекрасная, беззаботная, мальчишеская жизнь. — Извини, что забрал столько твоего драгоценного времени. Что мне нужно сделать взамен? Отполировать твою яхту? Помыть твой личный остров? Встретиться с твоим братом в каком-нибудь пентхаусе за тысячи долларов- В Вильгельме будто что-то щёлкает после его слов, и внезапно он поворачивает на ближайшую парковку, с визгом останавливаясь. — Убирайся, — шепчет он, и Симон быстро понимает по его тону, по его немигающему выражению лица, что не время для сарказма. Он нащупывает ручку, открывает дверь и вылезает под проливной дождь так быстро, как только может. Он даже не понимает, что пошло не так. Конечно, Вильгельм ненавидит его, и он ненавидит Вильгельма в ответ, но это никогда не было так. И он шутил над глупым богатством Вильгельма раньше. Что поменялось? Ой. Он осознает. Он упомянул его брата. Он (к сожалению) знает Вильгельма очень давно, но никогда не пересекался с его семьёй. Фелис говорила, что его мама —бизнесвумен, которая очень много путешествует, а его отец — владелец и главный шеф местного ресторана. Никто никогда не упоминал братьев или сестёр. Может быть, он должен сказать что-нибудь, например поблагодарить его за поездку или извиниться за… что-то, что он сделал. Но он не может найти нужных слов, поэтому просто захлопывает дверь и разворачивается, натягивая рукава на и без того замёрзшие руки, чувствуя, как вода начинает просачиваться в ботинки. Он слышит, как шины визжат по тротуару, когда Вильгельм трогается с места и уезжает. Вильгельм Часть его чувствует вину за то, что он оставил Симона под дождём, но другая его часть считает, что Симон должен быть счастлив, что Вилле отвез его хоть куда-то. Очевидно, он не хотел находиться с Симоном в одной машине, но он не позволил бы никому идти домой пешком в такую погоду. Всё было хорошо, пока Симон не упомянул его брата, а потом Вилле почувствовал будто задыхается в собственной машине. Эрик. Имя его брата было у него в голове всё время в машине, всё время, пока он открывал дверь, всё время, пока он протирал столешницы и выбрасывал полупустые стаканы. Как Симон вообще узнал о нём? Он не может соединить все факты в голове, пока уборка в конце концов не приводит его обратно в его комнату, где на тумбочке он видит фотографию всей его семьи. Так вот как. Глубоко вздохнув, он переворачивает фотографию обратно и спускается вниз. Ему надо перестать думать об Эрике, обо всём этом, поэтому он немедленно начинает доставать ингредиенты. Он даже не может вспомнить, когда он начал выпекать, он только помнит, что делает это с детства, а сейчас это своего рода терапия. Он отмеряет муку, затем сахар и высыпает всё в миску. Далее он смешивает все ингредиенты с помощью миксера, наблюдая, как они кружатся в чаше. Он до сих пор будто слышит громкие крики Симона на вечеринке прошлой ночью, даже сквозь шум миксера. Конечно, Андре громкий, но Симон ещё громче. Но, говоря об Андре, он на сто процентов распустит слухи их друзьям о том, что они спали в одной кровати, и это только подожжёт всеобщие убеждения о том, что у них есть «вайб пары». Это продолжается c десятого класса, когда он сделал каминг-аут как квир, а Симон невероятно громко заявлял, что он гей, с момента, когда Вилле только переехал сюда в шестом классе. Как только их друзья узнали, что им обоим нравятся парни, это было началом конца. Фелис настаивала, что это потому, что у них есть химия, а не потому, что им обоим нравятся парни, но серьёзно? Ему нужна лопатка, поэтому он открывает ящик до упора, его взгляд цепляется за неоткрытое письмо, отправленное Эриком год назад. Он до сих пор не вскрыл его. Чувствуя неприятное бурление в животе, которое он ощущает каждый раз, когда смотрит на него, он закрывает ящик, делая глубокий вдох, и снова возвращается к готовке. Внезапно он слышит, как закрывается дверь гаража, означая, что его отец вернулся домой раньше, что бывает редко. Честно говоря, его отца обычно никогда не бывает дома в это время. Он в предвкушении. Его отец заходит внутрь в ресторанной одежде, быстро разговаривая с кем-то по телефону. По отрывкам разговора, который он слышит, он понимает, что, вероятно, его отец не задержится здесь надолго, что уже не должно удивлять. — Забыл ключи от служебного офиса, — его отец говорит, как только заканчивает телефонный разговор, — как прошла вечеринка? — Всё было хорошо, — он пожимает плечами, не очень желая углубляться в тему. — Кто был он? — Что? — Сегодня утром я заглянул в твою комнату, кажется, вечеринка прошло лучше, чем просто хорошо, не так ли? — отец дразнит его, и он чувствует, что его сейчас стошнит. –Это был никто, пап. Ничего не произошло, он был пьян и- — Он был пьян? — восклицает его отец, выглядя расстроенным, — Вилле, люди не могут давать согласие, когда пьяны, о чём ты думал? — Я только что сказал тебе, что ничего не произошло! Он просто не уходил, даже когда я пытался сказать ему сделать это, он забрёл в мою комнату, рассказал случайный факт о Марсе и потом просто уснул в моей кровати. Я клянусь. Его отец качает головой, беря ключи и собирая вещи, чтобы уйти: — Я верю тебе, но этот разговор не окончен, нам всё ещё надо поговорить об этом подробнее. И после этого он закрывает дверь. Вилле знает, что, на самом деле, разговор окончен, но часть его желает, чтобы это было не так. Ему почти хотелось бы, чтобы у его отца было больше времени, чтобы быть рядом, даже если это означает, что он будет отчитывать его за ситуацию, больше времени, чтобы быть рядом для чего угодно. Он кладёт тесто в форму и ставит его в духовку и, закрывая её, чувствует вибрацию телефона. Фелис Я слышала что-то произошло между тобой и Симоном? БОЖЕ, ВИЛЛЕ Пожалуйста, расскажи мне! Он тут же ставит свой телефон на режим не беспокоить и убирает его в карман. Ему никогда не удастся убедить других, что ничего не произошло между ним и Симоном. Им никогда не удастся заставить их отстать, никогда не удастся заставить их вернуться к своим делам, только если… они не дадут этому шанс или что-то такое. Но он слишком эмоционально вымотан, чтобы обдумывать настолько отталкивающую идею, поэтому он отгоняет её. По крайней мере на сейчас… Симон Несмотря на бурные события прошлой ночи и сегодняшнего утра, Симону было весело. У него не часто бывает время для самого себя или время, что он может провести с Андре и Фелис, самой занятой парой в мире, будучи президентами класса, в команде по дебатам и, кажется, в любом другом школьном кружке. Единственный у кого, кажется, есть свободное время, это Чопорный Принц, с которым он точно не хочет тусоваться. Его приятные воспоминания о вечеринках и общении с друзьями продолжаются до тех пор, пока он не подходит к дому, где любые его мечты прекращаются. Его дом не как у Вильгельма. Он маленький и слегка разваливается, цвет выцветает, дерево гниёт, черепица частично отсутствует на крыше, трава зарастает. Но у него просто нет времени, чтобы исправить это. Бог знает, его отец ничего не починит, но он обязательно поспособствует разрушению всего. Открывая дверь, он глубоко вдыхает, успокаивается и сосредотачивается на том, чтобы снова перейти в режим родителя. Он больше не пьяный король вечеринок Симон, он сдержанный, надёжный и непоколебимый Симон. Он идёт вниз по коридору в комнату Сары, которая сидит на кровати и читает. — Привет, Сара, — он говорит, садясь напротив неё. — Привет, — она улыбается, на её лице появляется широкая улыбка, которую Симон любит так сильно, — как прошла вечеринка? — Было весело. Мне удалось много потанцевать и попеть. — Потрясающе! — она улыбается, и он тоже. Он бы отдал всё, чтобы сделать её счастливой. — Где папа? — спрашивает он, потому что он не видел его спящим на диване, когда вошёл, он также не видел следов, которые его отец обычно оставляет: запах виски, растаявший лёд на столешнице, пробки от бутылок. На лице Сары появляется виноватое выражение, и у него тут же замирает сердце, — он так и не пришёл домой? — Ну, нет… — Значит, миссис Грин, которая должна была присматривать за тобой, оставила тебя одну? — Возможно я сказала ей, что папа приедет через пять минут и что она может идти домой. — Сара! Ты не можешь делать этого! Тебе десять лет, ты слишком маленькая, чтобы оставаться одной на всю ночь! — Я знаю, — говорит она, кусая губу, нервная привычка, которую она, он уверен, переняла от него, — я просто не хотела, чтобы тебе пришлось возвращаться домой. Он просто крепко обнимает её в ответ, потому что он любит её так сильно, и ему так повезло, что у него есть такой человек, как она, который так о нём беспокоится. Однако делать что-то такое опасно для неё. Он должен был быть здесь с ней. Он не должен был идти развлекаться. — Симон! Отпусти! Ты весь мокрый! — Мама твоей подруги Энни через час заберёт тебя на тренировку по верховой езде, — он говорит, — так что убедись, что ты готова, — на самом деле они не могут себе это позволить, но он убедил одного из тренеров, чтобы Сара могла ездить верхом в обмен на помощь с уходом за лошадьми после занятий. Она не участвует в соревнованиях или в чём-то подобном, но она до сих пор ездит, что достаточно для неё. — Я уже готова, — говорит она, а затем возвращается к своей книге. — Хорошо, — отвечает он, кидая на неё взгляд в последний раз, чтобы убедиться, что она в порядке, прежде чем выйти из её комнаты, отчаянно желая переодеться в сухую и чистую одежду. Он достаёт из ящика чистое нижнее бельё и идёт к шкафу, чтобы взять толстовку и пару джинсов. Его взгляд цепляется за разбитый телескоп, который Мике сломал после одной из пьяных выходок. Это был подарок от его матери до её смерти, до того, как Мике стал таким, когда он ещё был любящим отцом, каким его Симон хочет сохранять в своей памяти. Заходя в душ, он пытается вспомнить своё расписание. У него сегодня работа, но, возможно, если всё пройдёт без происшествий, он сможет продолжить чтение школьной литературы, а потом, возможно, он сможет сделать некоторые незаконченные домашние задания. Он хочет успевать за программой, но иногда это слишком сложно, особенно в таких предметах, как английский, где чтение занимает большую часть времени. Как только мама Энни забирает Сару на тренировку, он уходит на работу. Когда он приходит в школу в понедельник, кажется, что все каким-то образом знают, что он спал в кровати Вильгельма, они поздравляют его и хлопают по спине, будто он стал президентом или кем-то подобным. Как будто все хотят, чтобы они были вместе. Не важно, что он делает или что он говорит, никто, кажется, не верит, что между ними ничего не произошло, говоря ему, что между ними слишком сильное сексуальное напряжение, чтобы спать в одной кровати всю ночь и не продвинуться дальше. Честно говоря, людям стоит перестать быть придурками и перестать предполагать. Он уверен, что Вильгельм сталкивается с точно таким же энтузиазмом от других всё утро, хотя на самом деле он не видит его до обеда, когда Вильгельм почему-то начинает идти к нему, шагая своей обычной, глупой, развязной походкой. — Привет, Чопорный Принц. — Привет, — он закатывает глаза. — Что ты всем рассказал? — он спрашивает. — Наверное, то же, что и ты, что ничего не произошло и что люди слишком остро реагируют. Обычно столовая — единственное место в школе, которое ему нравится. Потолок покрыт стеклянными панелями, пропускающими солнечный свет. Но в основном ему нравится воображать, что если бы он был здесь ночью, то смог бы увидеть звёзды, не находясь на холоде. Сегодня это место определённо не его любимое, потому что в настоящее время за одним из столов собрались все его друзья, которые, сгорбившись, быстро шепчутся между собой, поглядывая то на него и Вильгельма, то снова друг на друга. — Они говорят о нас, — произносит Вильгельм, отражая его мысли. Внезапно Вильгельм хватает его за руку и утаскивает из столовой. — Отпусти меня! — он шипит, борясь с его глупо сильной хваткой, но Вильгельм просто игнорирует его и тащит в ванную, — в чём, чёрт возьми, твоя проблема? — он кричит шёпотом, когда они входят внутрь, и Вильгельм наконец отпускает его. — Во всём! Они никогда не прекратят преследовать нас, если мы ничего не предпримем! Вильгельм выглядит так, будто он на пределе и вот-вот сорвётся. — Мы ничего не можем сделать, кроме того, что уже делаем. Говорить всем, что ничего не произошло, — Боже, как он хочет выбраться из этой глупой ванной и сбежать подальше от этого глупого мальчика. — Послушай, — говорит он, — наши лучшие друзья встречаются, так что это не закончится, только если они не расстанутся, и ни один из нас этого не хочет. А это значит, что мы должны понять, как положить этому конец. — Ладно, это выглядит так, будто у тебя уже есть план, поэтому просто выкладывай. — Тебе это не понравится. — Ты ещё даже не озвучил его, — и потом до него доходит. План Вильгельма. Он же не может на самом деле думать … ни в коем случае, — Нет, нет, точно нет, — он говорит, разворачиваясь, чтобы уйти. — Просто послушай, — Вильгельм хватает его за капюшон толстовки и тянет назад, а когда он отпускает, инерция почти заставляет Симона врезаться в стену. Боже, как же сильно он его ненавидит, — что, если мы притворимся, что что-то произошло после вечеринки? Мы выйдем в люди, продолжим этот спектакль, все хвалят себя за предсказание этого, а потом бац. У нас происходит большая ссора, из-за чего мы перестаём разговаривать. Все будут чувствовать себя настолько плохо из-за этого, что они вообще перестанут говорить об этом. Это сумасшедший план, это точно. Настолько сумасшедший, что это может сработать… — Ты говоришь мне, — медленно произносит он, отступая от Вильгельма, — что мы должны начать разыгрывать романтическую комедию от Hallmark. Вильгельм моргает: — В романтических комедиях они влюбляются. Симон задыхается от этой мысли. — Именно, — говорит Вильгельм, — ну так что, что ты думаешь? Он не может поверить, что вот-вот скажет. — Как долго? — бормочет он. — Достаточно долго, чтобы убедить всех, что мы решили дать этому шанс. Может быть, до зимних каникул? Три месяца. Это кажется очень долгим сроком, но если это означает навсегда избавиться от преследований и поддразниваний… — Хорошо, — смиренно говорит он, наклоняясь вперёд, — мы притворяемся, что встречаемся, и в течение зимних каникул у нас случается ссора, из-за которой мы расстаёмся. — Ладно… Мы должны будем… Разыграть это правильно, — мрачно говорит он, — Делая вещи. Он скрещивает руки на груди, эта мысль уже сводит его желудок: — Мы никому ничего не должны. — Расслабься, идиот, — он злобно закатывает глаза, — Тебе не придётся кататься на мне на публике- — Кто на ком будет кататься? — Я хочу сказать, — Вильгельм прерывает, — что мы должны вести себя нежно, как настоящая пара. Так что, когда мы выйдем отсюда, ты должен сесть мне на колени или сделать что-то в этом роде. Его щёки покалывают от тепла. Неужели Вильгельм правда только что сказал это? — Почему ты не можешь сесть на мои колени? — возражает он, — Это потому, что я худой? Мои бёдра довольно крепкие, спасибо, и они точно могут выдержать твой вес- — Ты можешь заткнуться хотя бы раз в своей жизни? — Вильгельм смотрит на него, выглядя так, будто хочет ударить его, поэтому Симон проглатывает колкость. — Ты не можешь выглядеть так, будто хочешь ударить меня по лицу, если люди должны поверить в наши отношения. — Тогда сядь мне на колени и просто согласись со мной хоть раз. У нас здесь нет бесконечно много времени. Кто-то заходит в ванную, проходя мимо них в сторону кабинок, поэтому ему и Вильгельму приходится выйти оттуда. А это значит, что пришло время для плана. Фиктивные отношения, пока они не закончатся. Навсегда.