по А.К.Толстому

Без отдыха пирует с дружиной удалой, Вэнь Жохань под батюшкой-Цишанем. Ковшами золотыми столов блистает ряд, Разгульные за ними заклинатели сидят. С вечерни льются вина на господские ковры, Поют ему с полночи лихие гусляры, Поют потехи брани, дела былых времён, И взятие Юньмэна, и Гу Су Ланя плен. Но голос прежней славы Жоханя не веселит, Подать себе личину он слугам своим велит: «Да здравствуют Цишаньцы, заклинатели мои! Вы ж громче бейте в струны, гуцинисты-соловьи! Себе личину, други, пусть каждый изберёт, Я первый открываю весёлый хоровод, За мной, мои Цишаньцы, заклинатели мои! Вы ж громче бейте в струны, гуцинисты-соловьи!». Один не поднял кубка, Мэн Яо, господин. «О Владыка! Забыл ты Бога, свой сан, Владыка, ты, забыл! Заклинателями на го́ре престол свой окружил! Рассыпь державным словом детей бесовских рать! Тебе ли, Властелину, здесь в машкаре плясать?». Но Владыка хмуря брови: «В уме ты, знать, ослаб Или хмелён не в меру? Молчи, строптивый раб! Не возражай ни слова и машкару надень – Или клянусь, что прожил ты свой последний день!». Тут встал и поднял кубок Мэн Яо, правдивый князь: «Заклинательство да сгинет! – он рёк, отдавши честь. – Да здравствует во веки наш справедливый царь! Да правит человеки как правил ими встарь! Да пре́зрит как измену, бесстыдной лести глас! Личины ж не надену и в мой последний час!». Он молвил и ногами личину растоптал; Из рук его на землю звенящий кубок пал... «Умри же дерзновенный! – Владыка вскрикнул, разъярясь, И пал жезлом пронзенный Мэн Яо, правдивый князь. И вновь подъяты кубки, ковши опять звучат, За длинными столами заклинатели шумят, И смех их раздаётся, и пир опять кипит, Но звон ковшей и кубков Владыку не веселит: «Убил, убил напрасно я верного слугу, Вкушать веселье ныне я больше не могу!» Напрасно льются вина на господские ковры, Поют Жоханю напрасно лихие гусляры, Поют потехи брани, дела былых времён, И взятие Юньмэна и Гу Су Лани плен...