My Dream

Светловолосый тихо лежал на кровати, думая о своём. Вскоре вернулся Фёдор с работы, прилёг на колени любимого. —Как же скучно работать с документами, — проныл мафиози. Гончаров же тихо хихикнул и нежно улыбнулся. —Бедняжка, устаёшь сильно похоже. —Не то чтобы устаю, я по тебе скучаю, — юноша, что имел глаза словно чистый аметист, прильнул к желанным и любимым губам. Иван же в свою очередь не сопротивлялся и ответил на эти действия тем же. Утопая в наслаждениях момента, Достоевский навис над Гончаровым, не спеша его раздевая. Параллельно, слепец тоже старался снять с любого одежду на ощуп. Избавившись от лишнего, тёмноволосый подставил пальчики ко рту второго, и тот их тут же взял в ротик, тщательно вылизывая. Когда с этой задачой успешно справились, ко вхожу подставили один пальчик. —Готов? Растяжка может быть не приятной, потерпи. —Знаю, не девственник же, — пробубнел лишь Иван, расслабившись. Один пальчик успешно вошёл в тельце нижнего и сопровождался тихим мычанием. Аккуратно начал двигать. Когда же палец стал свободно входить, добавил второй. Тщательно растягивал вход, разводя пальчики. Так вскоре добавился и третий. Всё это время юноша снизу тихо постанывал, а Фёдор покрывал любимое тельце поцелуями, а местами и лёгкими укусами. Вытащив фарфоровые пальчики, подставил уже головку возбуждённого органа. Слепец выдолнул и кивнул, давая позволения. Достоевский тут же начал не спеша входить. Постепенно вошёл на половину и начал двигаться в нём. С уст Ивана начали доноситься стоны и тот сжимал простынь. Фёдор, нагнувшись к Ванечке, слегка коснулся его губ своими. Положил свою ладонь на ладонь второго, сплетая пальцы. Резко вошёл во всю длину, впиваясь в губы. Гончаров весьма громко простонал и сжал ладонь Достоевского, прогнув спинку. Решил пока не двигаться, а дать свыкнуться. Боль в теле была ощутима Ване из-за резкости, но тем не менее вскоре он успокоился и расслаблялся. Вновь дав дозволение главе мафии, в нём начали двигаться. Тут же залился ласкающими слух, пошлыми звуками — стонами. Оба парня утопали в наслаждениях друг друга. Ощущали друг друга, а Достоевский шептал на ушко нежные слова любви. Впился зубами в шею Гончарова на что тот вскрикнул и откинул голову назад. Довольно ухмыляясь своими действиями, начал быстрее вбиваться в тельце снизу, продолжая покрывать тело укусами и засосами. Этими «метками» он будто говорил, что это его собственность — помечал свою территорию. —Люблю тебя, мой сладкий, — чуть ли не прорычал Фёдор прямо на алеющее ушко. —И я тебя, — ответил взаимностью тот кому были адресованы слова. Дьявольски усмехаясь и далеко не по-доброму сверкая отливающими достаточно сулящим не слабую опасность аметистом очами, Достоевский продолжал помечать своего любимого человека собственническими метками, выказывая его принадлежность. Такая похабная картина так возбуждала обоих. А эти звуки: стоны, пошлые шлепка тел друг о друга. Просто прелестно. Фёдор одарид Ивана ещё одним поцелуем, что так плавил и опьянял разум, который и так был затуманиным от возбуждения. Оба уже были будто в своём мире, где они лишь двое и ни кто больше. Они двоя, которые наслаждаются друг другом. Гончаров уже не выдержал и излился под собственный громкий и протяжный стон. Через пару толчков Фёдора сделал тоже самое, кончая внутрь тельца, заполняя его. Вышел и лёг рядом, обнимая любимого. Оба тяжело дышали, и сильно утомились. Обменявшись поцелуями, вскоре провалились в сон. Эти оба счастливы, ибо получили то что так желали. Как же давно Гончаров желал любви и он её получил. Спать с кем-то в объятиях было гораздо приятнее, нежели в одиночестве в холодной квартире, полной тьмы.