Глаза с разводами янтаря

Сперва Чайльду с Люмин очень легко. Их отношения строятся на взаимной симпатии, тренировках трижды в неделю и опять-твои-фатуи-отобрали-конфетку-у-ребёнка-Чайльд. Люмин упирает кулачки в бока, хмурится; Чайльд тихо смеётся и морщит нос. — Ну же, царевна... — Скажи своим фатуям, — чеканит Люмин, — чтобы освободили отель. Хотя бы маги с цицинами. Или я сама их поколочу, Чайльд, ты знаешь, я могу. Чайльд в улыбке прикусывает нижнюю губу. Он лежит под деревом, нагретый солнцем, разнеженный; тянет руки к своей хмурой царевне. Люмин бросает на него абсолютно невпечатленный взгляд; со вздохом падает коленками на землю и стягивает с горячих ладошек перчатки. Чайльд чувствует свежий шлейф лилий; закрывает глаза. В Мондштадте фатуи совсем не его; Люмин тоже это знает, но все равно недовольно фыркает, когда ложится рядом на траву и берет его ладонь в свою. Переплетает с ним пальцы. Ему очень легко. Между ними все понятно, как дважды два. Паймон хватается за голову и не прекращает ойкать на своих высоких летающих пищащих частотах. Мона что-то бурчит про неудачные звёзды, перекладывает карты, от недовольства расплескивает воду по столу. Джинн неодобрительно щурится, припоминая Синьору и все беспорядки в Мондштадте. Люмин говорит: — Если бы Итэр был здесь, он бы тебе голову снес. Встает на носочки и мягко целует, цепкими пальчиками хватаясь за рыжие волосы. Хорошо, что Итэра с ними пока нет. Голова Чайльда в полной сохранности; а верность Царице — под полным сомнением. Он проводит с ней час; два; день; неделю. Говорит: — В душе я путешественник. Бумажки пусть разгребает Катя. Люмин кажется, что Катерина с этим не очень согласна; но Чайльд не маленький ребенок, Чайльд разберется сам. Чувства в Люмин разгораются медленно. Каждое касание с ее стороны становятся все мягче и мягче; чужие раны после тренировок и сражений она залечивает все бережнее. Не плюхает мазь пальцами, а аккуратно наносит по краям, чтобы не сделать неприятно. Не хмыкает недовольно, когда Чайльд позволяет себе зашипеть, а нежно дует, будто правда верит, что это поможет облегчить боль (Чайльду помогает). Не затягивает бинты так туго, что у Чайльда глаза на лоб лезут, а вяжет бережно, разрезает край, завязывает нетугой узелок; и сама же сажает его менять повязки через пару часов. Люмин начинает о нем заботиться; едва ли не больше, чем о самой себе. Чайльду становится сложнее. Он тактильный; в большой семье сложно вырасти другим. Он тянется к Люмин постоянно; хочет коснуться ее ладони хотя бы кончиками пальцев, сесть бедром к бедру, уснуть, перепутав их ноги, и целовать-целовать-целовать. Но каждое касание от Люмин — на вес серебра. Каждое касание, которое она ему позволяет — на вес золота. После боя он присаживается на землю рядом с ней. Тянется к ее руке; целует побитые, порозовевшие костяшки и впервые за год их путешествий видит румянец на ее щеках. С мечом Люмин все так же безжалостна. Она не жалеет Чайльда на поле боя, даже дружественного; она крутится в мягких пируэтах, легко подпрыгивает, подныривает под его широкие рывки, чтобы отбиться и сразу пойти в наступление. Люмин как маленький вихрь или же начало целого смерча, который очень больно жалит. Острием меча режет ткань рубашки на лоскуты, едва-едва не задевая его светлую кожу. Но потом, когда он уже без сил, она садится на землю, обнимает Чайльда за плечи и запускает пальцы в его волосы. Ласково поглаживает. Перебирает пальчиками прядки. Он головой жмётся к ее груди, обнимает за талию. Так же, как и на ночь, перед сном, забравшись на широкие каменные ладони Анемо Архонта. Он слушает тихую колыбельную; мягкое мурчание ее голоса на тёплом ветру. Люмин рассказывает, что Итэр много ей пел. Чайльд с ней становится мягким и нежным. Он всегда баловал своих маленьких дома; сладостями, игрушками, нарядами; и сейчас готов скупить Люмин весь Ли Юэ и даже немного больше. Даже если она не просит. Даже если ей и не надо. Он готов, и он хочет, и ей приходится отбирать у него кошелёк, чтобы он не потратил абсолютно все до последней монетки моры на привезенные в порт безделушки. Чайльду с Люмин сложно. Она уезжает в Инадзуму, он — в Снежную. Им обоим как-то легко. Расставание на время — это совсем не мука; они отдохнут, заскучают и встретятся снова, чтобы снова любить; и заставлять Нин Гуан на него злостно шикать за разрушенный излюбленный дворец. Разлука для них — не мука; подарок судьбы. Люмин помогает собрать его вещи. Три пожитка, но и из них Чайльд сам умудрился бы забыть половину. — И вот, — Люмин останавливает его за руку почти у двери, — возьми. На ее пальчиках скромно качается серый бумажный пакет; он бы даже и не заметил. Чайльд удивлённо вскидывает брови. Он приоткрывает его, чтобы увидеть, что там внутри. — Это?.. — Тевкру, Тоне и Антону, — Люмин заглядывает в пакет и распределяет пальчиком, кому и что. — Книга с картинками для Тони, я сама попросила Альбедо расписать, а пирожные для Антона. Они... — В виде камней? — Чайльд смеется, смотря на сладости через прозрачную пленку. — Он же правда поверит, что в Ли Юэ откалывают куски гор на обед... — Не порть ребенку детство, — мягко упрекает Люмин, хлопая его ладошкой по плечу. — И мы все равно не знаем, вдруг Чжун Ли, например, может есть камни? Чайльд делает вид, что серьезно задумывается; но, на самом деле, и правда становится интересно. В конце концов, Чжун Ли они видели только за чашкой чая, даже в ресторане он особо к еде-то и не притронулся; а что, если... — Да нет, — он мотает головой, — быть такого не может. Он же Гео Архонт. Зачем ему создавать горы, если потом он их будет есть? Люмин держит серьезное лицо, а потом мягко смеется. Она встает на цыпочки, складывает ладони на его плече и целует в щеку; Чайльд так легко покупается на ее уловки, с ней он какой-то абсолютно не хитрый. — Руинный охотник? — Чайльд с удивлением достаёт маленькую игрушку; очевидно, для Тевкра. — Хочешь, чтобы у Одноглазика появилась конкуренция? — Хочу, чтобы Тевкр заставил тебя притащить ему такого настоящего, — Люмин хитро щурится и улыбается, тыкаясь носиком в его щеку. — А то продавец игрушек давно не работал. Отлынивает и отлынивает. Аякс смеётся. Он возвращает игрушку в пакет; помимо таких подарков там маленькая коробочка; он замечает ярлычок хижины Бубу; рыболовные снасти для отца и красивая шпилька, наверное, для мамы. Где-то в глубине души Аяксу очень тепло; из хижины там наверняка лекарства от боли для отца, и ему неимоверно приятно, что она помнит. И заботится о его семье тоже. На причале Аякс обнимает Люмин очень крепко. Просит поехать с ним, зная, что она откажется. Но все равно предлагает. А она все равно отказывает; но им все еще как-то не грустно. В Снежной ночью он греется у камина и каждые две минуты бросает взгляд на зеркало. В новой серёжке маленькие, отполированные до блеска бусинки белого железа и светло-синий кристалл; почти в тон его собственным глазам. Блестит под светом огня и приятно греет сердце. У Аякса в груди странные метафоры; кристалл и на солнце днем бликует так ярко, что ему кажется — Люмин вернула ему искру, потерянную в детстве. В первый же вечер дома он пишет письмо в Инадзуму. Аяксу с Люмин очень, очень легко.