Ты - моя ошибка

Как бы невзначай проходя мимо каюты учителя, Энакин удовлетворенно улыбнулся. Оби-Ван наконец-то заснул, утомленный тяжелыми переговорами с правительством Роксули, умудрившимся снова разругаться с горняками на астероидном поясе планеты. Перелет от Корусканта до Роксули и обратно даже без остановок занимал не меньше недели, поэтому для этой миссии им от щедрот Сената отвалился корабль класса «сенатор» и даже с экипажем. Так что можно было не впадать в отнимающий силы гибернационный транс и провести время в дороге с мало-мальским комфортом. Оказавшись в своей каюте, Энакин с нетерпением выудил из широких складок одежд инфочип, вкладывая его в гнездо широкого стола со встроенным в него голопроектором. У Скайуокера, перспективного падавана, Избранного восстановить равновесие Силы и просто смышленого юноши было одно увлечение, которое точно не понравилось бы его учителю. Он коллекционировал записи с его переговорами по ГолоСети. На самом деле, их тема не была важна, лишь качество трехмерной картинки. Преломленные энергетическими полями лучи сформировали несовершенное, мерцающее, но узнаваемое изображение Оби-Вана Кеноби. Как лишенный голоса мираж в потоках горячего воздуха, поднимающегося от песков Татуина. Энакин некоторое время любовался Кеноби, его статью, обрисовывающими что-то в воздухе сильными, но изящными руками, даже озабоченным выражением его лица. А затем поставил запись на паузу. Оби-Ван осекся на полуслове, глядя сквозь ученика широко распахнутыми глазами, позволяя — Энакину хотелось так думать — обвести подрагивающими кончиками пальцев прерывистые, зеленовато-голубые штрихи ресниц, контур приоткрытых губ. Пальцы двинулись к более темной прорези рта; Скайуокер наблюдал, как реагирующие на возмущение в силовых линиях частицы огибают его подушечки, точно он касался лунных бликов на поверхности воды. Энакин мечтал окунуться в рот мужчины по-настоящему, ощутить бархатистую влагу языка и внутренней стороны щек. Он хотел этого так сильно, что даже простое покалывание энергетического поля накаляло его нервы до предела. Беспокойно облизавшись, Энакин поднес лицо к морской ряби кружащихся, волнующихся световых линий, ближе к голубым глазам, ярким даже несмотря на отсутствие толковой цветопередачи. Пройдя губами сквозь барьер нанизывающегося на силовые линии бисера фотонов, Скайуокер вдохнул свежий ионизированный воздух. Не обращая внимания на потрескивание волос, он провел языком по собственным пальцам — точно пытался слизать свет, из которого был соткан Кеноби. Энакин вздрогнул, ощутив вкус собственной кожи: смазка для дроидов и соленый пот. Сомкнув веки, он некоторое время стоял так, все еще видя на сетчатке ослепительно-синие, серьезные глаза. Нажав на кнопку воспроизведения, юноша почувствовал колебания воздуха. Губы Оби-Вана беззвучно и дразняще двигались прямо напротив его губ, силовые линии покусывали кончик языка, ловко и быстро продетый Скайуокером между ними. Одновременно его руки торопливо расправлялись с поясом туники и туго сдавившими пах штанами. Глубоко вдохнув, словно пробуя втянуть в легкие голубоватую пыльцу, пойманную в ловушку энергетического поля, Энакин прижал возбужденный член к прохладной крышке стола. Головка погрузилась в белый шум свободно ниспадающих джедайских одежд Оби-Вана, силовые волны защекотали ее, особенно ярко постукивая устье уретры, там, где выступила небольшая вязкая капля. Скайуокер стиснул край стола до боли в костяшках, дрожа и всматриваясь в помехи, простреливающие сквозь пронзительные, живые, очаровывающие глаза. Волосы на затылке стояли дыбом: он чувствовал, что готов кончить, даже не притронувшись к своему члену. Как все эти дни, недели, месяцы пока он сох по своему невозможно идеальному учителю. Он выгнулся, изнывая под фотонным дождем, готовясь стать солнечным протуберанцем, взмывающим в надежде дотянуться до космоса, но под силой гравитации срывающимся обратно в раскаленную плазму. Однако в самый последний момент, когда его член уже подрагивал, собираясь излиться прямо на многострадальный проектор, Сила пережала его у основания, вынуждая взвыть и скорчиться в три погибели. — Я требую объяснений, падаван, — голос Оби-Вана, обычно сдержанный и спокойный, сейчас звенел от ледяного бешенства. Тяжело дыша, Энакин развернулся к джедаю; его копия продолжала оживленно жестикулировать за спиной юноши. — Я трахал вашу голограмму, учитель, — с вызовом, не слишком надежно скрывающим испуг, ответил Скайуокер. — Это я и без тебя вижу, — Кеноби сделал несколько шагов вперед. Холодный свет голограммы вырвал его из лап темноты, делая тени резче, а выражение лица жестче. Несмотря на смущение и страх, юноша в очередной раз про себя отметил — в гневе Оби-Ван красив до одури. Даже если этот гнев обращен на него, Энакина. — Сколько раз я повторял тебе, что джедаям запрещено привязываться. — Примерно сорок миллионов, учитель, — насмешливо произнес Скайуокер, как обычно сначала говоря, а потом уже думая. Оби-Ван метнулся к нему. От ярости в его глазах сердце Энакина на миг отключилось, как системы корабля от разряда Конноровской сети. — Ты пожалеешь о своей дерзости, падаван, — прошипел джедай прямо ему в лицо, усиливая свою хватку на гениталиях ученика, — Я слишком многое прощал тебе — твои вечные побеги, жажду скорости и болезненный авантюризм, даже гонки в мусорных ямах. Но это переполнило чашу моего терпения. Скайуокер хватал ртом воздух, не в силах говорить: жгучая боль в пережатых Силой яйцах выжимала слезы из глаз. — За такое Квай-Гон выпорол бы тебя, как тускенову банту. Радуйся, что он мертв. Эти жестокие слова взгрели мозг Скайуокера, точно хлыст, ведь Энакин бесконечно уважал Джинна и был благодарен за освобождение из рабства, возможность обучаться в Храме. Да и сам Кеноби страдал после смерти своего наставника, особенно первые три года. Его скорбь была столь же неотвратима и естественна, как зубная боль, и восприимчивый к эмоциям своего учителя Энакин носил часть ее в себе, проживая смерть Квай-Гона в своих кошмарах в таких подробностях, которые просто не мог видеть, не мог знать. Но тем не менее, он знал. — Учитель, он бил вас? — тихо спросил Энакин, задыхаясь от рези в промежности. Тяжелый кулак Силы тут же разжался, позволяя Скайуокеру перевести дух. Плечи Оби-Вана поникли, в глазах появилось загнанное выражение: — Это тебя не касается, падаван. Перед тем, как щиты Кеноби крепко-накрепко захлопнулись, чуткий к его настроениям Энакин успел уловить нечто вроде стыдливой жажды снова ощутить то особенное удовольствие, смешанное с агонией. Скайуокера поразила до глубины души сила этого чувства. Воспользовавшись заминкой учителя, он спрятал хозяйство в штаны и, поколебавшись, обнял Оби-Вана. — Энакин, — голос Кеноби ослаб, — Не делай ту же ошибку, что и я. Эта боль погубит тебя. — Мастер Винду как-то сказал, что боль может быть нашим самым величайшим учителем, — прошептал Скайуокер, все еще держа Оби-Вана в объятиях. Джедай не шевелился. Он будто отдал себя в руки Скайуокеру. В его глазах застыло нечто среднее между ужасом и принятием того, что проклятье падаванов, влюбляющихся в своих наставников, будет преследовать его всю жизнь. «Связь между учителем и его учеником крепче, чем между родственниками, друзьями или возлюбленными», — говорил мастер Йода и был прав. Оби-Ван до сих пор наивно верил, что ручей, соединявший его с Квай-Гоном, давно пересох, но выходка Энакина снова наполнила его до краев. — Учитель, — нежно и нестерпимо влюбленно выдохнул Скайуокер прямо ему в губы, — Я никогда не заставлю вас страдать. Последняя фраза эхом отдалась в позвоночнике Оби-Вана. Джедай на горьком опыте убедился, что эти слова — лишь сладкая ложь. И все же позволил Энакину углубить поцелуй.