
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Наруто не ищет любовь. Он знает, что когда-нибудь, в очередной раз общаясь с тем самым человеком, вдруг поймёт, что она нашлась сама. А затем он встречает слишком серьёзного Саске. Он почему-то улыбается шире, чем раньше. Он влюбляется в музыку и состояние парня, когда тот её создаёт. Только вот, кажется, виной тому вовсе и не музыка.
Почему люди всегда делают столь сложное дело, как любовь, такой простой, упуская детали? И почему именно эти сложности делают её такой простой?
Примечания
Иллюстрации к работе:
https://photos.app.goo.gl/mJehSx4PfcAjhZyT6
Плейлист со всеми упомянутыми песнями:
https://open.spotify.com/playlist/5IF3irLNhKG3dUg61H3NKC?si=mwRs_u5iRH6JmuuVsiXRrw&utm_source=copy-link
Инстаграм с артами по снс: https://www.instagram.com/animofics?igsh=NGMwa2Fmc2JmcnBu
@animofics
Посвящение
Всем моим скрытым работам.
Dove le parole non arrivano... la musica parla.
29 апреля 2022, 12:37
Наруто обожал лето и футболки с шортами.
Саске очень жалел, что не может носить водолазки в жару.
Парень всеми силами схватился за край ярко-зелёной футболки в надежде на спасение. Это был его единственный шанс на победу. Не помогло. Блондин, словно в замедленном действии, начал падать на землю. Победа. Он свалился на траву, но тут же потянул за собой противника, не оставляя других вариантов, кроме как лететь вслед за ним. И казалось бы, вот он, финал уже близок, но студент каким-то волшебным образом сумел извернуться так, что футболка полностью оказалась в руках оставшегося на лужайке парня и, мигом поднявшись, убежал куда-то в закат. Это было безусловное поражение и безвыходная нервная ситуация. По крайней мере, таковой была версия Саске. В действительности же дела обстояли немного по-другому: апрель уже подходил к концу, а погода с каждым днём радовала детей всё больше. Улицы покрылись травянистым покровом, все успели сменить толстовки на майки, и солнце уже не пряталось за облаками, а нагло слепило глаза. Второкурсник настолько пафосно, насколько это вообще возможно, снял свои красные очки и, надевая их на голову, подмигнул с американской улыбкой: — Привет, красавчик, — на контрасте с багровыми стеклами, через которые, как подозревал Саске, было практически невозможно хоть что-то разглядеть, золотые пряди казались ещё ярче. На солнце они переливались всеми возможными цветами и завораживали взгляд. — Привет, придурок, — блондин рассчитывал на немного другой ответ. — Ну опоздал на пару минут, с кем не бывает? — Тридцать. — Двадцать восемь, раз уж на то пошло. — Ладно, я уже привык, — вздохнул брюнет, начиная шагать в сторону парка. — Пошли? — Пошли, пошли, — пожимая плечами, расслабился Наруто. — Ты бы хоть «спасибо» сказал, я тебе всё-таки комплимент сделал. — М? Какой? — тёмные брови нахмурились, а на лице читалась растерянность. — То есть, для тебя «красавчик» уже и за комплимент не считается? Оно и видно, небось постоянно подкатывают. — Твоё «красавчик», — тот намеренно выделил слово на манер Узумаки, — является частью обиходной речи, — закончил мысль студент, игнорируя вторую часть высказывания. — И вовсе нет, — тут же возразил блондин. — Ну, может иногда и проскальзывает. Но не сейчас, я же от всего сердца, — руки демонстративно потянулись к груди. — Ага, спасибо, — и вновь любимый сарказм. — Эй, а ну-ка, — голубоглазый в наглую повернул собеседника за плечи и, дабы показать серьёзность своих высказываний, состроил важное лицо. — Между прочим, у тебя сегодня очень хорошо подобраны футболка с рубашкой: они подчеркивают тёмные глаза, — выбивая собеседника из колеи, озвучил он. — Спасибо? Теперь уже по-настоящему, наверное — сердце как-то странно пропустило удар. — Да не за что! И вообще, если я говорю какие-либо комплименты, воспринимай их нормально, ладно? Я всегда говорю, как есть. Они же тебя не смущают? Ну, привыкнешь если что, — не дав вставить слова, продолжил второкурсник. — Но знаешь, стиль у тебя хоть и классный, уж слишком он какой-то закрытый. Ты бы хоть рубашку снял, что ли. Нет, она, безусловно, красивая, но уже лето скоро. Ты походи в ней ещё часик и, того глядишь, растаешь. — Нет, мне нормально в ней, — как-то слишком холодно даже для самого себя отрезал Учиха. — Ну, как знаешь. В парке было действительно слишком жарко, особенно учитывая тот факт, что Наруто решил расположить их пикник не в тени, как это делают нормальные люди, а на солнце. Просто потому что «так красивее». Иногда Саске окончательно терял цепь логических рассуждений блондина. Нет, он был очень умным, это правда. Но студент так часто принимал спонтанные решения, что, кажется, его жизнь просто состоит из удачного стечения обстоятельств. И вот сейчас они сидят под палящим солнцем, тщетно пытаясь придумать, как же нарезать арбуз, нож для которого остался на столе далеко в квартире голубоглазого жильца. В ход успели пойти пластиковые вилки, ключи и даже…очки. Те самые бедные красные очки. Кстати, на вопрос о видимости в них, второкурсник отвечать не пожелал. Значит, брюнет был прав. Воскресное утро началось в одиннадцать и ничего, к великому счастью Учихи, не предвещало беды. Разве что звонок в дверь. Звонок в чёртову дверь ровно в половину двенадцатого. Смотреть в глазок или спрашивать, кто за ней стоит было глупо — он и так это знал, только поэтому и открыл. Вместе с приятным лёгким и уже привычным ароматом мужских духов в комнату ворвалась новость о том, что в два часа они встречаются в самом дальнем парке ради пикника. Пикника. Видите ли, Наруто в пять часов утра рылся в старых блокнотах и увидел, что три года назад в списке пунктов на лето остался один невыполненный. Именно поэтому он сейчас забежал обязательно оповестить об этом друга, а через пару минут понёсся покупать всё необходимое. Через некоторое время и их часть полянки оказалась в тени огромного облака, поэтому, окончательно выбившись, как казалось Саске, из сил, Узумаки решил подремать. Брюнет всё же решился снять рубашку из-за невыносимой жары, лишь убедившись в том, что товарищ спит, и залез в телефон. Надо же было пропустить момент, когда этот придурок откроет глаза и успеет выхватить рубашку, мирно лежащую рядом с ногами владельца. — Верни. — Да ты уже мокрый насквозь. — Наруто, верни. — Забери сам, — задорно улыбаясь, предложил зачинщик боя. — Наруто. — Саске. — Ну ладно, — тихо проговорил про себя парень, дёргаясь с места вслед за блондином. Как хорошо, что больше не нашлось таких идиотов как они, которые бы решили погулять в парке и украсть вещи, оставшиеся без присмотра. Голубоглазый бегал быстро. Хотя это не особо удивляло, учитывая его характер и поведение. Второй же лишь немного, но всё же отставал, полагаясь на хитрость и ловкость. Понимая, что может примерно предугадать действия блондина, тот обогнул дерево с другой стороны, в итоге чего поворачивающий в том месте «вор» оказался прямо перед ним. Парень всеми силами схватился за край ярко-зеленой футболки в надежде на спасение. Это был его единственный шанс на победу. Не помогло. Блондин словно в замедленном действии начал падать на землю. Победа. Он свалился на траву, но тут же потянул за собой противника, не оставляя других вариантов, кроме как лететь вслед за ним. И казалось бы, вот он, финал уже близок, но студент каким-то волшебным образом сумел извернуться так, что футболка полностью оказалась в руках оставшегося на лужайке парня и, мигом поднявшись, убежал куда-то в закат. Это было безусловное поражение и безвыходная нервная ситуация. Он показался на глаза только через минут так сорок после случившегося. С виноватой, но довольной улыбкой и букетиком белых сорняковых цветов в знак примирения. Саске был злым. Нет, не просто злым в обычном понимании этого слова. Саске был очень-очень-очень, как бы это охарактеризовал Наруто, злым. Это можно было понять по несвойственному ему поведению и будто витавшей в воздухе агрессии. Чёрные глаза заметили блондина в первую же секунду после того, как он показался в поле зрения, поэтому следующие четыре минуты тот шёл будто под испепеляющими его лазерами. Протянутый букет был молча проигнорирован, а глаза напротив, казалось, настолько зациклились на мысленном убийстве голубоглазого, что не заметили собственную рубашку, завязанную на поясе того. На самом деле, страшно не было: брюнет бы никогда не полез с кулаками на друга, и тот это прекрасно знал, но совесть мигом проснулась, стоило лишь понять, что ситуация действительно тронула парня. Было стыдно. Стыдно настолько, что сказать сейчас что-то было бы наибольшей наглостью в жизни Узумаки. Аккуратно положив букет рядом с другом, он всё же переборол себя и выдавил всё, на что был способен: — Прости, — руки мигом развязали рубашку и протянули её владельцу. — И к чему все это было? — Хотел пошутить. Не получилось. — Считаешь? — уже более спокойным голосом спросил Учиха, надев злосчастный кусок ткани на себя. — Для тебя это важно? — Да. — Я не знал. Думал, ты из вредности. Прости. — Я тоже хорош, надо было сразу сказать тебе, что эта тема триггерная, а не строить из себя истеричку. — Триггерная? — немного расслабившись, спросил парень и аккуратно сел на плед рядом. — Да. Настолько, что о ней лучше не говорить. — Хорошо. — Красивый букет, — со смешком отметил студент, подбирая тот в руки. — Долго собирал? — Минут двадцать. Я и венок сделал себе, но по пути потерял где-то. Красивый был. — Когда соберем всё, можем сделать тебе новый по пути назад. — Правда? — глаза блондина загорелись как у ребёнка. — Правда. Шёл, как ни странно, лишь второй месяц общения, но Саске стал замечать за собой какие-то тревожные звоночки, предупреждающие о слишком сильной привязанности к блондину. На самом деле, с друзьями у него всегда была сложная ситуация: сколько бы людей он ни встречал за свою жизнь, вряд ли кого-то из них он смог бы назвать другом по-настоящему. Они называли, и он тоже. Но лишь потому, что в общепринятом понятии они таковыми и являлись. Что делают друзья? Гуляют, общаются, помогают — всё просто. Для Учихи же слово «друг» имело более глубокий смысл: — Друг — это тот, с кем тебе будет комфортно. Не так, что можно будет поговорить о чём-то интересном, а так, чтобы и во время конфликта, и когда ситуация очень далека от хорошей, чем бы она ни была. Я не могу назвать другом того, с кем не смогу поговорить серьёзно и попробовать решить проблему при её появлении. Для этого не нужно общаться сто лет — нужно просто найти правильного человека. Вот возьмём Неджи. Помнишь его? Тот длинноволосый парень с моего факультета. Я пару раз упоминал его в рассказах. Но какие из нас друзья? Общаемся почти каждый день, он знает некоторые мои проблемы, о которых я предпочитаю не распространяться, сидим вместе на парах, бывает. Вроде бы всё подходит, да? Но я в жизни его другом не назову — хороший знакомый. У нас есть куча общих тем для разговоров, а вот комфорта в общении нет вообще. Постоянно думаю, не сказал ли чего, нормально ли сижу, что он подумает. Не знаю, как ещё объяснить. Друг должен совмещать в себе всё это. Если честно, не понимаю, как ты вообще с некоторыми своими знакомыми общий язык находишь. Судя по рассказам, вы вообще ни в чём не сходитесь. — Ну, не знаю. Я думаю, к каждому можно найти подход. К тебе же нашёл, хотя ты и такой вредный. — Спасибо, что ли, — собеседник немного замялся, но всё-таки решил продолжить. — Я об этом и говорю. Ты подстраиваешься под знакомых, показывая одну сторону себя, хотя так не бывает. Человек совмещает в себе тысячу разных мелочей и особенностей. Конечно, со всеми из них не может мириться каждый. Именно поэтому и я говорю, что друг — это тот, кто сможет это сделать. — Ладно, я пошутил, — выждав минуту начал студент. — Но не насчёт того, что ты вредный. В каком-то смысле ты прав. Возможно, я даже согласен с тобой где-то подсознательно, но перестать называть их своими друзьями уже и не смогу. Но знаешь, если учитывать даже все твои пункты, я могу называть тебя другом. Ты под них подходишь. Ну, есть, конечно, моменты, которые я сейчас, например, с тобой не смогу обсудить, но они слишком личные, о них даже Киба не знает. Мне комфортно с тобой. Ты мой друг, Учиха. Этот диалог окончательно добил и без того испытавшего стресс в тот день брюнета. После всей той взбучки с рубашкой он и так потратил весь свой эмоциональный запас, но это… Зачем они вообще начали эту тему? Саске и без этого знал, как смотрит на тему друзей Узумаки, но всё равно решил высказать свою точку зрения. Считал ли он Наруто другом? Парень не знал. Честно не знал и предпочитал об этом не думать. Ситуация, которая обстояла с его окружением, всегда устраивала. Меньше связей — меньше нервов в конце. И по какому-то счастливому стечению обстоятельств всё так и шло: ровно, тихо и мирно. Но в тот злосчастный вечер, когда он, спустя полчаса раздумий, а нужна ли ему вообще эта практика, всё-таки решил туда пойти, в жизнь на своём скейтборде влетел двадцатиоднолетний студент с золотыми волосами, почти рассосавшимися шрамами на щеках, о происхождении которых можно было только догадываться, и живыми, то ли синими, то ли голубыми глазами. Саске был скептиком, но другого объяснения, кроме как то, что они меняли цвет в зависимости от настроения Наруто, он найти не мог. При первом рассказе о себе тот говорил быстро и сбивчиво, явно нервничал. Рассказывал об обычных вещах, но с таким блеском в глазах, будто каждая мелочь в этой жизни для него важна. А так и было. И в тот момент, когда брюнет с ним заговорил, жизнь начала меняться. Не сильно, но начала. Он нашёл человека, общение с которым приносило эмоции. Настоящие, живые. Он начал делать необдуманные поступки, ведясь на уговоры голубоглазого, которые в итоге начали превращаться в дорогие воспоминания. Узумаки был тем, кого так не хватало в жизни студента. С ним было комфортно. Но брюнет боялся назвать его другом. Боялся, что это лишь самообман, боялся, что если покажет все свои стороны ему, парень уйдет. Уйдет из его жизни так, как это сделали родители. Увидев лицо собеседника, Наруто сразу же начал тараторить о том, что не ждёт такого же отношения в ответ и просто сказал то, что думает, но этих слов музыкант уже не слышал. В тот вечер он впервые назвал кого-то своим другом, при этом на самом деле считая так. И впервые был почти задушен в объятьях. Весь этот месяц блондин постоянно надоедал с просьбами спеть ему что-нибудь. Нет, Учиха отказывался не из вредности, а из-за того, что знал, как это будет выглядеть. С дрожащим от нервов голосом он будет сидеть с гитарой, которая, на самом-то деле, в отличие от пианино, была тому чужда, а в метре от него с широко распахнутыми, именно синими глазами, задержав дыхание, внимательнейшим образом будет слушать блондин, но дабы запечатлеть в памяти каждую мелочь, он будет всё сильнее приближаться к гитаре и в итоге в какой-то момент музыкант испугается, не заденут ли его руку в скором времени рыжие ресницы. А потом тот захлопает и начнёт расхваливать товарища, будто впервые в своей жизни услышал песню. И ему будет всё равно на слова музыканта о том, что хлопать тут нечему, а фальши в исполнении было много настолько, что, услышав это, участники группы немедленно выгнали бы его оттуда. Так, собственно, всё и было: — Не прибедняйся мне тут! Ты вообще себя слышал? Ещё и на гитаре успеваешь себе подыграть! — Наруто, тут играть четыре аккорда… — Так говоришь, будто это каждый может сделать. — Потому что так и есть. — Да? — блондин опасно задумался. — Ты решил научиться играть, — утверждение, а в ответ загадочная тишина. Май ознаменовался первым уроком музыки, на котором занялись ознакомлением с нотным станом и расположением на нём самих нот. Несмотря на долгие уговоры Саске о выборе пианино, его ученик упёрся в гитару «потому что легче» и плевать на то, что с умением играть на первом, освоить струнный инструмент ему будет проще. Ну, по крайней мере, брюнет попытался. Пианино ему всегда было намного роднее любого инструмента в целом, поэтому при первой же возможности выбор падал на него. Парень считал его особенным и неповторимым — оно могло передать любую эмоцию играющего, будь то боль, радость или злость. Гитару же он изначально осваивал лишь как аккомпанемент при исполнении какой-нибудь песни на скорую руку, а основательно играть начал лишь из-за того, что не всегда удавалось притащить на концерт синтезатор. Впервые с музыкой во всей её красе он познакомился в четвёртом классе, когда в какой-то вечер, услышав, что мама вновь играет свою любимую композицию, попросил научить его играть так же. Микото же, будучи музыкантом до мозга костей, начала объяснять сыну музыкальную грамоту в ту же минуту. А сын, в свою очередь, пообещал ей выучить мамину любимую песню и сыграть на день рождения. Произведение, учитывая его сложность, удалось сыграть лишь через четыре года, но придерживаясь принципа «идеально или никак», который очень поощрялся в семье Учих, мальчик потратил ещё полгода на то, чтобы выучить всё в точности так, как звучало в оригинале. Правда услышать её исполнение Микото так и не удалось: стараясь постоянно соответствовать ожиданиям родителей и планке, заданной старшим братом, парень перегорел. В тот момент оценки с круглых пятёрок скатились в твёрдые четвёрки, в ухе появился прокол, а общение с родителями сошло на нет. Приходя со школы, он запирался в комнате, выходя оттуда лишь для выполнения домашних дел, написанных мамой с утра на доске в кухне. Брат на тот момент уже уехал на учебу в университет, поэтому дом окончательно перестал быть домом. Хотя на самом деле Итачи и раньше не особо спасал ситуацию: мальчик видел, что давление на того ещё сильнее, мол, он должен подавать хороший пример младшему и в будущем стать главой клана. В итоге у старшего не оставалось ни секунды свободного времени, из-за чего отношения с братиком дали слабину, а когда тот начал подрастать и бунтовать, вообще стали скорее формальностью. Итачи очень сильно любил Саске, да и сам он любил старшего брата, но из-за отсутствия общения не мог в этом признаться. В подростковом возрасте, постоянно имея на слуху имя Нии-сана как пример для подражания, он вообще начал игнорировать сообщения того и набрасываться с кулаками при первой же возможности, когда Итачи приезжал на каникулы. Он пытался себя контролировать, но не мог ничего с этим поделать — постоянно слышать одно и то же было уже невыносимо. До конца он смог осознать всю печальность ситуации лишь лет так в девятнадцать, когда наконец сформировался окончательно и увлёкся психологией. В течение полугода за спиной оказалось около пятнадцати книг, обещающих научить видеть людей насквозь, но назвать хотя бы одну из них полезной учиховский язык не повернулся бы никогда. Убедившись в абсолютной бесполезности всех мировых бестселлеров, раскручиваемых всеми возможными способами, он начал искать информацию по конкретным случаям и анализировать своих знакомых, о которых знал больше всего информации. Затем в ход пошла своя семья и наблюдение за обычными прохожими. В итоге к своим двадцати двум годам Саске имел, конечно, не профессиональную базу знаний психологии, но первичный анализ сделать мог. На второе занятие блондин пришел без единой крупинки знания выученного на прошлом занятии материала, что Учиху не удивило вовсе: — Я знал, что это будет сложно. Держи конспект. — Ого, спасибо! А чей он? — Теперь твой, так и думал, что ничего не запомнишь, поэтому написал. Продолжишь вести там записи, пока мы будем изучать теорию. — Спасибо ещё раз! Понял, исправлюсь обязательно. Прости. — Так, ты прочти его и вспомни прошлый материал, а я прикину, что будем делать дальше. Ученик согласно кивнул и старательно начал читать конспект так, словно от этого зависела его дальнейшая судьба. На самом деле, учитывая характер его учителя, отчасти это было правдой. От музыки парень всегда был далёк, но слушал её постоянно, даже носил зарядку с собой, только бы не разрядились наушники. Поэтому сейчас, когда он получил такой шанс, парень решил приложить все силы на то, чтобы извлечь из их уроков пользу. Брюнет в этот момент размышлял, как им стоит идти дальше: по профессиональному пути или лёгкому. С одной стороны, Узумаки хотел просто играть пару аккордов какой-нибудь шестёркой, с другой же, студент хотел научить друга играть по-настоящему. Выбор был сложным, поэтому он решил обратиться к тому, на кого он и должен был, собственно, повлиять. Объяснив блондину все варианты, Учиха мигом получив в ответ, что тот хочет лишь уметь играть какие-нибудь песенки, чтобы не петь «впустую», после чего Саске заставил его выучить значение словосочетания «а капелла» и пересказать его вслух пять раз. У брюнета близилась защита диплома и по этому поводу он решил выпасть из жизни на месяц, оставив все развлечения кроме двух репетиций группы и одного занятия по музыке с товарищем в неделю. Блондин, ясное дело, пытался отнекиваться и предлагал продолжить уроки после защиты, но Учиха не дал перенести их, ведь «Ты забудешь всё через полторы недели, болван», за что получил каподастром по голове. В итоге занятия решили не откладывать. — И всё-таки мне неловко, что ты сейчас тратишь драгоценное время на это. — Наруто, освободи мои уши от своих необоснованных причитаний. Пожалуйста. — Да я же о тебе забочусь! — А я о тебе. И? — А? — было неожиданно услышать от брюнета даже такую фразу. — Ну… Надо хоть что-нибудь придумать. — У меня будет две минуты тишины, прекрасно, — доставая гитару из чехла, посмеялся парень. — Инструмент в руки и вперёд, Узумаки, — в то время, как голубоглазый уже привык к тому, что друг называет его по имени, и даже сам иногда начал говорить имя того, в речи Саске, к его же удивлению, стала проскакивать фамильярность, неприсущая ему. — Придумал! — игнорируя протягиваемую гитару, выкрикнул блондин. — Мы будем говорить то на итальянском, то на французском! Чередовать. Так у тебя хоть какая-то практика будет, а то забудешь, как говорить, и когда сдашь свой диплом, мычать только сможешь. У тебя и без этого с лексикой проблемы, а слова учить отказываешься. Вот и польза. — Идиотизм. — Да чего тут идиотского? И я учусь, и ты. Всё шикарно! Давай хотя бы попробуем? — Допустим, — сразу переходя на итальянский, начал студент. — И? — Да ты со своим «И?» уже задолбал. Хватит искать везде что-то. В любом случае тебе не навредят разговоры на другом языке, так? — Так, — сдался тот. — Ладно, уговорил. Хотя знаешь, Бетховен говорил: «Где слова не приходят… музыка говорит». — Красиво. — Да, но до языка музыки тебе пока что дальше, чем до немецкого. — Но я не учу немецкий. — В этом и суть. Ладно, повтори аккорды, а я пока что хоть немного разыграюсь — в последнее время почти не играю, разве что эти жалкие четыре часа в неделю на репетициях. — Сыграй и спой мне что-нибудь! Пожалуйста. — Нет, прошлый раз закончился нашими уроками, но это-то ладно. Мне некомфортно играть вот так: просто сидя перед человеком петь и смотреть куда-то в пустоту. Может, перед незнакомцем было бы ещё терпимо, но не перед тем, с кем я общаюсь, — ещё было бы комфортно с тем, кому Учиха мог бы доверить абсолютно всё, что было на уме, но Наруто бы обиделся, услышав эти слова. Саске доверял ему, просто пока что не настолько. — А пианино? Ты же говорил, оно тебе ближе. Смотреть будешь на него, сосредоточишься на мелодии и забудешь обо мне. Можешь не петь, — Узумаки кивнул в сторону электронного пианино, стоящего в углу. — С тебя кофе после защиты. — Договорились. По пути к инструменту брюнет всё пытался понять, почему согласился. Если на гитаре он играл просто ради удовольствия, то пианино любил всем сердцем. Каждое произведение, сыгранное на нем вырезалось на сердце узором и оставалось там шрамом. Он не мог просто сесть и откатать заученное, как это делал при виде других знакомых инструментов, а полностью входил в нужное состояние и начинал играть свои эмоции. Каждое нажатие, каждая длительность, громкость — всё имело значение. В готовые произведения, заигранные до идеала, Саске добавлял частичку себя и отдавался полностью. Именно поэтому играть полные партии на пианино при людях он очень не любил: можно было увидеть его насквозь. В группе, стоя на клавишных, он был частью коллектива, поэтому такого не происходило, играть же одному — дело совершенно другое. Садясь за инструмент, музыкант уже успел проклясть себя за то, что согласился на это. Парень хрустнул пальцами, открыл крышку и взглянул на клавиатуру. Сыграв для разминки пару этюдов, он задумался о выборе произведения и оказался в тупике. Что сыграть? Тогда взгляд нерешительно отыскал в комнате золотую макушку и наткнулся на Узумаки, опирающегося весом на край стола и явно пристально следящего за каждым движением. Правда, столкнувшись с тёмными глазами, тот быстро попытался сделать вид, что смотрит в окно. В голове всплыла знакомая мелодия и выбор без лишних вопросов пал на нее. Подушечка пальца аккуратно коснулась клавиши и всё вокруг испарилось. Остались только Саске, пианино и… Наруто? Раньше такого не было, но был ли он лишним? На выбор произведения натолкнул именно его образ, так значит ли это, что он должен был исчезнуть? Или это значило, что он не отвлекал, а стал частью композиции? Блондин же боялся сделать даже вздох, услышав начало игры. В движениях летающих по клавиатуре рук будто было что-то неуловимое и воздушное. То, что он сам бы никогда не смог повторить, да он бы и не попытался. В какой-то момент в голове проскользнула мысль, что всё так, как должно быть: Саске играет на пианино только ему одному, а Наруто ловит каждую деталь. И показалось даже, что если бы такое происходило чаще, блондин бы был готов влюбиться. В пианино, конечно.