Искупление

— Не молчи, пожалуйста, — Люся умоляюще смотрела на Витю. Её карие глаза утратили тот блеск, что был ещё минуту назад и вместо эйфории и удовольствия, её взгляд был пропитан отчаянием. И он это видел, но ничего не мог сделать. Или просто не хотел. — Что ты хочешь услышать? — собственная опрометчиво выплюнутая фраза, резала слух. Пчёлкин не сразу обратил внимание на остроту реплики и с каким надменным видом оглядел брюнетку перед собой. Осознание начало приходить только тогда, когда тёплая женская ладонь резко покинула его плечо. — Ничего, уже ничего. Люся сказала это слишком тихо, но, тем не менее, достаточно твёрдо. Однако краем глаза мужчина заметил подрагивающие колени и краснеющее лицо, что явно не являлось хорошим знаком. В девичьих глазах сверкнули накатывающие слёзы и она, вероятно, чувствуя приближающуюся истерику, в спешке покинула кухню, скрывшись в спальне. Ему нужно было остановить кареглазую, Витя прекрасно это понимал. Но как только дверь с грохотом хлопнула стало очевидно — стучать и просить поговорить — бессмысленно. Они оба к этому не готовы. Сильная ладонь мужчины сжимает стеклянный сосуд с алкоголем, заставляя жидкость биться о стенки бокала. Пчёлкин со злостью стискивает зубы, бегая глазами по тёмной комнате. Свет луны освещает помещение, создавая загадочную, в какой-то степени, интимную атмосферу. Однако теперь это не имеет значения. Та, которая могла сейчас продолжать сидеть на его коленях, выпуская тихие стоны, наслаждаясь таинственным мраком, царящим в кухне и прикосновениями Вити, спряталась в спальне, обиженная, не желая показывать свои слёзы. Голова начинает жутко болеть. Создаётся ощущение, что огромный тяжёлый молот, с короткими интервалами, бьёт по, и без того, уставшей голове, с каждым разом всё сильнее. Духота, которая ещё минуту назад казалась даже возбуждающей, в это мгновение вызывала тошноту. Пересохшее горло своими острыми когтями драли кошки. Блондин сглотнул, но это не помогло. Стакан, покоившийся в руке, уже был приложен к бледным губам. Мужчина жадно глотал элитный коньяк, словно вместо терпкой горькой жидкости, была негазированная вода. Осушив пару бокалов стало немного легче. Но лёгкое головокружение и тошнота не прекращались, не давая разуму здраво мыслить. Витя встряхнул головой, с влажными от пота волосами, и ладонью потёр помятое лицо. Время перевалило за три часа ночи, но сна не было ни в одном глазу. Лишь дикая опустошённость с примесью усталости. Когда коньяк перестал лезть, блондин отставил пустой сосуд и постучал пальцами от твёрдой поверхности стола. Тело совсем ослабло, а голова тяжелела с каждой секундой всё больше. И что-то резко щёлкнуло в мутных мыслях. В один момент будто нечто живое, но невидимое, ухватило его руку и с силой подняло на ноги. Пчёлкин пошатываясь стоял в горизонтальном положении, с ярким ощущением, что его позвоночник сейчас переломится на несколько частей, а ноги раскрошатся от тяжести тела, превратившись в омерзительную кучу. Он часто моргая смотрел по сторонам, совершенно не понимая какого черта встал и что собирается делать дальше. Не ответив на собственные вопросы ноги сами направились в темный коридор. Мозгом он четко осознавал, что ведёт себя абсолютно неадекватно. Но в глубине души тонкий и тихий голосок шептал, что именно сейчас он всё нормально, даже правильно. Несколько широких шагов во мраке и мужчина оказывается у заветной спальни, в которой находится та, из-за которой и происходят его внутренние терзания. Витя пару секунд смотрит на препятствие, в виде двери, разделяющие его от девушки, а после осторожно подходит к куску дерева, вплотную прижимая ухо. Лишь тихое сопение доносится из спальни, что свидетельствует о десятом сне, который видит брюнетка. Мужчина невольно улыбается представляя эту картину. Она ведь такая красивая. Зачем представлять? Совершенно ненормальная идея возникает в разуме блондина. — Нет, нет, — убеждает он уйти себя. Однако собственное тело его не слушает. Он хватается за холодную ручку и медленно тянет её вниз. На удивление не слышно даже характерного щелчка, из-за чего голубоглазый незаметно проникает в комнату. Лунный свет ярко освещает спальню, так что видно буквально все детали помещения. Это играет Пчёлкину на руку, поскольку Люсю можно рассмотреть очень хорошо. Девушка лежит на боку, свернувшись в клубок. Тёмные густые волосы небрежно разбросаны на подушке, а некоторые пряди устроились на лице. Тихое размеренное дыхание и редко вырывающиеся хрипы, заполняют помещение. Витя подходит к кровати, останавливаясь в полушаге от спящей. Его выражение лица невольно меняется, когда удаётся рассмотреть лицо брюнетки ближе. Опухшие глаза, от которых тонкими линиями просматривались засохшие дорожки слёз, свидетельствуют об одном — плакала. Причём не ограничилась парой-тройкой слёзинок. Пока он пил в кухне, девушка убивалась в истерике. Мужчина сжимает кулаки, закусывая внутреннюю сторону щеки. Внутри закрадывается чувство вины, которое как удав, с каждой секундой, всё быстрее обвивается вокруг шеи голубоглазого и грубо сдавливает горло, не давая спокойно дышать. Все тело пропитывается ненавистью к самому себе, пока он наблюдает за заплаканной Люсей. В любой другой ситуации он с лёгкостью на душе пожал плечами, не думая о чужих чувствах. Он бы не признал вину и уж тем более не корил бы себя, даже если был причиной чьей-то истерики. Но сейчас блондин съедал себя заживо, презирая и чувствуя себя провинившимся за пролитые слёзы девушки. — Конченный идиот, — шептал он себе под нос, — какой же я идиот. Опустившись на колени прямо перед силуэтом девушки, блондин, шумно выдыхая, не отрывал взгляд от Люси. Её пухлые губы были немного приоткрыты, выпускают еле слышные вздохи. Веки, украшенные длинными ресницами, подрагивали, а крылья носа немного приподнимались, когда брюнетка делала глубокие вдохи. На коленках, поджатых девушкой под себя, виднелись почти сошедшие шрамы. Их наличие было неудивительным, учитывая прошлый образ жизни. Пчёлкин рассматривал каждый сантиметр её лица и тела в тайне от Люси. Словно маньяк, он пробрался в спальню и голодным взглядом пожирал спящую. Вот только маньяк, вдоволь налюбовавшись жертвой, вероятно, в следующее мгновение поднёс холодное лезвие к её горлу. Но голубоглазой ведь не убийца? Её он точно не тронет. — Моя девочка, прости меня. Он облокачивается на край кровати и поудобнее устраивается на полу. Взгляд направлен в потолок, а ладони нервно теребят край одеяла. — Я ведь люблю тебя, — тихо начинает мужчина, — и всегда любил. Ты об этом, конечно, не знала и не знаешь. Душевный крик, повествовал вместо мужчины. Он устал жить, столько лет нося в сердце непосильный груз. Тайну, которая была известна лишь избранным. Пусть она спит и совсем не слышит его, но так лучше. Иллюзия искреннего разговора немного облегчит существование. — Ты меня не помнишь, а я слишком хорошо тебя знаю. Мы ведь учились в одной школе. Ты тогда в седьмой перешла, а я одиннадцатый заканчивал. Скучно было в школе, жуть. Пока не появилась ты. С каждым словом он всё глубже дышал, а сердце набирало неистовую скорость. Тахикардия, не иначе. — Я тебя сразу приметил, когда впервые увидел. Ты была такая невысокая, со своими густыми волосами, — он усмехнулся собственным воспоминаниям о первой встречи с девушкой, которая прямо сейчас лежала на кровати, в его квартире, — сразу понравилась. Потом мы много раз пересекались, но ты меня и не замечала. Вечно с тетрадками, да учебниками таскалась. А я не на что и не рассчитывал: тебе тринадцать, мне семнадцать, не поняли бы. Вот и решил забить. Только плохо получалось. Сердце разрывалось на части. Температура будто взлетела под пятьдесят градусов, а в мыслях смутно рисовались размазанные сюжеты и лица девиц, с которыми он был, в надежде увлечься, да надолго, чтобы не вспоминать надоедливую семиклашку. Объятия его временных пассий не спасали, от слова совсем. Лишь страсть, однообразный секс, а после отвращение. — Днём в школе тебя взглядом отыскивал, а ночью других трахал. И так постоянно. А друзья меня как подкалывали, ты бы знала. Мужчина расплылся в улыбке, всё ещё не отводя глаз от потолка. Тогда его задевали и раздражали глупые шутки товарищей. Ну как так? Он им такую тайну, а они хохотом закатывались. Но сейчас он с несвойственной ему теплотой восстанавливал в памяти недалёкие насмешки Космоса, которые он иногда выкидывал, попутно заливаясь истерическим смехом. — Холмогоров не унимался, как узнал. Только тебя увидит, сразу мне на ухо: «Вон, твоя малолетняя идёт» или «Смотри, со своими пристрастиями к тринадцатилетним, в колонию не загреми». А я загонялся и посылал его постоянно. Идиот, ей Богу. Пальцы не переставали теребить край одеяла, всё сильнее оттягивая его вниз. — Ну, время шло, я и не заметил, как май наступил. Вроде и рад был. Свобода, не будет больше ни звонков родителям о моих оценках, ни бесполезной траты времени на уроках. Но изнутри меня съедало, что я с тобой даже ни разу не заговорил, не заикаясь о знакомстве. Потом как-то успокоился, последний звонок, выпускной, думал теперь точно всё. Не будет никакой малолетки в моей жизни и голове тем более. Да и тут не свезло. Казалось, что душа разлетится на мелкие кусочки. Он еле прошёл этот период тогда, а сейчас, сидя и вспоминая, переживает его заново. Также, как в школе у него потели ладони, поднималась температура, которая, будто плавила мозг, и шалили нервы. — Не мог я тебя забыть и всё. Хоть убей. Белый после выпуска про тебя спрашивал, а я рявкнул, что не нужна ты мне и забыл тебя я уже. Июньское солнце освещало московские улочки, ярко паля высоко в небе. Духота, несвойственная первому летнему месяцу, царила страшная. Движения воздуха не было совсем, из-за чего на улице было невозможно находиться. Поэтому, примерно до пяти часов вечера, многие, по возможности, старались не высовывать нос на улицу, сидя в квартире, с менее спертым воздухом. Небольшая кухонька обычной хрущёвки с самого утра была полна гостями. Светловолосый парень сидел за небольшим столом, на стуле, придвинутом к открытой форточке. Сигарета медленно тлела меж его пальцев, пока он делал глубокие затяги. — Ну что Пчёла, — ухмыляясь, обратился к парню Саша, — как там твоя влюбленность? До сих пор плывёшь по этой семиклашке? Витя встрепенулся, туша сигарету о стеклянную пепельницу. Сердце застучало быстрее, а испарина, появившаяся на лбу, выступила уж точно не из-за жары. — Да, ничего, — холодно рыкнул блондин, — забыл я её уже. Ощущений мне просто острых захотелось. Все бабы дают, скучно стало. Вот и переключил себя на ту, с которой априори ничего не получится. Белов прыснул. — Знаешь, не верю я тебе. Видел бы ты, как меняешься, когда она мимо проходит. Причёску зачешешь, спину выпрямишь, прямо жених. В конце своей незамысловатой реплики, он хрипло рассмеялся, параллельно уплетая варенье, любезно предоставленное хозяином квартиры. Пчёлкин же лишь одарил его взглядом полным презрения, а после отвернулся к окну. — Да что ты, не дуйся, я же так, в шутку, — брюнет перестал смеяться, заметив резко сменившийся настрой друга. — Если сказал не нужна, значит не нужна, — не поворачивая головы, резко произнёс Витя, интонационно вылепляя каждое своё слово. Больше эта тема не затрагивалась. — Я им всем тогда наплёл, что прошла любовь, завяли помидоры, да и что не любовь это была вовсе. А сам постоянно мимо школы ходил. Специально. Надеялся, что тебя увижу. Хоть краем глаза. И видел несколько раз. Так, мельком, но мне и этого хватало. Периодически, можно сказать, следил за тобой. А потом эта история с Белым. Из Москвы уехать пришлось. Там свои дела. Ну и забыл о тебе. Изредка снилась, только. Блондин оглянулся назад, вновь осматривая девушку, что не шелохнувшись лежала в той же позе. — Потом Саня с Ольгой познакомился, ну и подумал я, что на неё запал. Она красивая, умная. Вся такая правильная. Даже на их свадьбе не мог смотреть на то, как Белый её целует. Так и нравилась она мне, пока тебя снова мне жизнь не подкинула. Машинально сжавшиеся кулаки — первая реакция, последовавшая после воспоминания о том, как Люся испуганно прижималась к холодной бетонной стене. — Только после этого осознал, как вы с Суриковой похожи. Понял, почему она мне понравилась, а позже и вовсе пришёл к выводу, что в ней только лишь замену тебе видел. Не больше. Ну а теперь ты лежишь на моей кровати, даже не зная, что я влюблён в тебя с самой школы. Тяжелый протяжный вздох последовал, когда мужчина наконец закончил свой рассказ. Он просто ненавидит ностальгию, но сегодня проникся воспоминаниями слишком глубоко, испытывая каждую эмоцию, как в первый раз. Руки уже не теребили одеяло, а глаза опустились на пол. Пчёлкин медленно поднялся с пола, потягиваясь. Ноги затекли, а шея болела. Он выпрямил спину и несколько раз наклонив голову в разные стороны, принял решение, что лучше ему будет поехать в офис. Заснуть всё равно не получится, а утром он не выдержит её усталого, полного разочарования в нём, взгляда. Пусть немного остынет и они адекватно поговорят. Хотя, он всё уже сказал. Витя подошёл к спящей и оперевшись на руках о мягкую поверхность кровати, аккуратно наклонился и прижался губами ко щеке брюнетки. Этот короткий и, как могло показаться, ничего не значащий поцелуй, стал завершением его душевного порыва. В нём было всё: забота, нежность, чуткость, любовь. Всё также осторожно, он принял вертикальное положение и спешно удалился из комнаты, тихо закрывая дверь. Причесавшись и застегнув рубашку, Пчёлкин накинул на себя пальто и вышел из квартиры. Прохладный весенний воздух немного ободрил его, а мысли стали приходить в порядок. Очень медленно, но целенаправленно. Блондин шел по ещё тёмной улице, вдыхая мартовскую свежесть и изнеможённо улыбаясь. Он наконец-то признался любимой, в том, что так долго мучило его. Пусть и не так, как было бы правильнее и логичнее, но всё же. Стало немного легче.