Цена свободы

До всего только два шага, один вперед, а другой назад.

***

      С первого знакомства и дня, проведенного вместе, прошла уже неделя. Для кого-то эта неделя была мягким тёплой одеялом на двоих, а для кого-то стала красивым кустом белых роз с острыми шипами. Ренгоку вставал каждый день с улыбкой, подгоняя заспанного товарища к новым подвигам и свершениям. Узуй же мог только тихо ворчать и удивляться новым тёмным кругам под глазами, что появлялись от бессонных ночей из-за одной назойливой бестии. За прошедшее время из него словно высосали всю кровь и свернули нервы в отдельный клубочек, чтобы персонально с ним играть, выводя галантного альфу на различные эмоции, наслаждаясь его нервительностью и вздувшейся веной на лбу, что выступала от напряжения. Парень постоянно удивлялся изощренным методам блондинистого омеги, который пытался сбагрить его куда подальше, превращая уже в персонального слугу. «С меня хватит…»       Студенты как-то шутили, что если тебя не слушаются, привяжи этого негодника к себе. Такой совет и урок был получен на первом курсе, когда модели не могли высидеть весь сеанс рисования натуры. Похоже всё не зря. «Никогда бы не подумал, что такое мне понадобится на третьем курсе и вообще в госпитале.» — тяжело вздыхал альфа, решительно обыскивая свою сумку с вещами для пленэра и находя там подарок от куратора, что в шутку подарил ему наручники. — «Пора нашим отношениям перейти на новый уровень, котёнок…» — загадочно и довольно улыбался парень, собираясь на встречу со своим личным наказанием. — Я сегодня пораньше! — громко крикнул Тенген, подхватывая сумку и объёмную спортивную толстовку. — Ты до скольки? — поинтересовался выходящий из душа Кёджуро, завидев друга у выхода. Спортсмен всегда вставал раньше, чтобы успеть на утреннюю пробежку, попутно будя художника, который имел с этим проблемы. Однако знать и видеть, что тот уходит раньше, подталкивает на радостные мысли, что у кого-то появился гениальный план по поимке бездомного и беспризорного кота из-за которого бриллиант изобразительного факультета превращался в серогорбую мышь. — Без понятия, — хищно усмехался Узуй уже обуваясь и накидывая толстовку, удобнее перехватывая сумку со всей атрибутикой творца. — Надеюсь блестяще не скоро. — Ты же подрывать ничего не удумал? — с опаской поглядывал на знакомые баллончики Ренгоку, удивлённо поднимая глаза на товарища. — Нас посадят. — Кёджуро, — оскорбился Узуй, показательно прикладывая руку к сердцу, — Я, конечно, яркий художник, но не настолько блестяще туп, чтобы остаться либо в психиатрическом отделении, либо в отделение полиции. Да и тот взрыв был не по моей вине, мы же говорили об этом. — Ну слава Богу, — выдохнул парень, как укоризненный взгляд Тенгена так и не пропал. — Тут я должен беспокоиться, чтоб мы не сгорели. — Я же объяснял, что тот пожар не моих рук дело, — оправдывался студент, начиная активно жестикулировать руками, отчего едва держащееся полотенце потихоньку начало сползать, обнажая пояс Аполлона и активно направлялось вниз. — Лучше своё представление оставь для Уголька, — заулыбался белёсый альфа, оценивая физиологию друга с эстетической и художественной стороны, а также вновь кидая тому подсказку на метку что была проигнорирована в который раз. «Весьма не дурно. — вскинул тонкие брови Узуй, — Особенно родинка у пикантного места» — заприметил красивую деталь волонтёр, желая Камадо хорошей растяжки и выносливости, а то кому-то из пламенной парочки однозначно будет тяжко. — Я всё же по омегам, да и котёнок заждался своего сюрприза, — прыснул в кулак парень, отворачиваясь от недовольного и слегка покрасневшего товарища, что стал прикрываться. — Приобрети смазку для Танджиро, а то мальчик хрупкий, а хозяйство всё же хорошее, как по канонам. — Тенген! — рыкнул Ренгоку, заставляя довольного альфу махнуть на прощание и осторожно прикрыть за собой дверь, однако стоило только немного выдохнуть, как эта светлая макушка вновь оказалась в проёме. — Если всё же решишь, у меня в верхнем ящике есть. — Захлопнись! — крикнул красный Кёджуро, запуская бедное полотенце в слишком счастливого друга. «Чтоб тебе Агацума сегодня устроил…» — негодовал огненноволосый парень, который не позволял себе хоть одной похабной мысли в сторону светлого мальчика, что лучезарно улыбался, боясь даже невесомо прикоснуться к мозолистой руке альфы. И то это было не от своего страха к прикосновениям, а от страха, что старые и даже огрубевшие мозоли на сильных руках могут болеть.       Это солнышко виновато смотрело, когда альфа падал и раздирал ладони на тренировках. Танджиро заставлял останавливаться даже не звуком, а одним только видом и запахом, что исходил от него. В такие моменты плевать было на всё. На мозоли, кровь, совсем поверхностную боль, из поля зрения и чувств пропадало любое движение и обстановка, оставались только они и огромные угольковые глаза, что ещё держали частичку огонька, даруя свой красный свет и свечение глубоких озёр.       Камадо молчал, но это молчание было столь говорящим, что и никакие слова не нужны. Есть просто мальчик с самой светлой душой, и есть простой парень, что готов положить всё ради этой души и жасминового шлейфа, что идёт за хозяином огненного сердца. Казалось бы неделя, а такое чувство что целая жизнь.       Первая встреча, улыбка, глаза и мир уже в чужих руках. Как объяснить такое притяжение и безропотное повиновение чужим мечтам?.. «Такого просто не бывает, такое не случается в мгновенье…» — пытался переубеждать себя альфа, однако сердце начинало трепетать, стоило только вспомнить милый образ, как на губах уже цвела улыбка.       Ренгоку устало выдохнул, подбирая несчастное полотенце у двери, что стало неким яблоком раздора и размышлений в сторону нежного омеги. Танджиро действительно казался неземным. Слишком чистый, добрый, бесхитростный и настоящий. В нём нет того, чему предстало быть под стать времени и его опыту в столь грязном мире. Догадка, что укоренилась в первый день пребывания с Камадо стала спусковым крючком к желанию оберегать тот свет, что хранит в себе омега. Мальчик тогда долго смотрел в одну точку, а после взял планшет с альбомом, чтобы рассказать.       На улице лил дождь, а в зале отдавалось эхо падающих капель, что могли уже катиться по лицу юноши с мягкими чертами и слишком пустыми глазами. — Если не хочешь, то лучше не говори, я не хочу чтобы тебе было больно, — умоляюще произнёс альфа, что сидел в центре зала напротив тихого парня, который быстро чиркал на листе. — Уже не будет, — уверял омега, поднимая уверенный взгляд. «Я чувствую, что он боится больше меня. Так странно…» — улыбался мальчик, впервые радуясь острому чутью и обонянию, что отравляло жизнь последние годы, показывая человеческие желания и чересчур приторную ложь. — «Если вечно бояться огня, то однажды разрастающийся пожар просто сожрёт меня без пламени…» — Но ты уверен, что готов рассказать всё сейчас? Мы… — запнулся Ренгоку, наблюдая за собранным омегой, что храбрился слишком долго. Слишком долго терпел. Слишком долго молчал. Слишком долго ждал… Да и просто слишком долго…       Танджиро нервно выводил слова на бумаге, по переменно зачёркивая или зацикливаясь на каких-то моментах. Его руки мелко дрожали, отчего всё тело начала бить мелкая дрожь, которая не могла остановить потока мыслей, что изливался на альбом. С каждой новой строчкой лицо всё белело, уподобляясь мелу на доске. Только дождь барабанил по крыше, разбавляя нервозность момента мерным постукиванием, что отвлекал от тяжелого дыхания и вида горячих слёз, которые капали на запись.       Сердце пропускало удары, но боль не отступала ни на миг. Она сдавливала органы в свои мёртвые тиски, подчиняя рассудок и волю, что теперь бились маленькой пичужкой в большой клетке вдалеке от сердца. Ручка всё бежала по ровной линии и спускалась с каждой минутой всё ниже и ниже, потом вновь возвращаясь наверх. Ренгоку следил за мальчишкой, что закрывал свой рот, но кричал так громко, что его никто не слышал. Его плечи тряслись от потока слёз, что не кончались, а усиливались с каждым новым словом и образом, вложенным в чистый лист. Танджиро был так силён и одинок, что ни одно слово не описало бы его сейчас. Он держал спину ровно, чтоб принять все удары судьбы и склонить голову к цветам на гранённый плитке самых родных людей. Его история закончилась звуком вырванной страницы из альбома, что сжалась при передаче в жаркие ладони.       Мальчик выжидающе поднял глаза, вслушиваясь в усилившийся бег капель за окном. Руки до сих пор подрагивали, напоминая о беспомощности своего положения, он не вытирал солёных дорожек на красных и слегка опухших щеках. Камадо устало перевёл взгляд на улицу, желая отпустить ненавистную картинку, что пройдёт с ним до конца его дней, напоминая саднящим шрамом на лбу.       Только Кёджуро неуверенно поднял скомканный лист, боясь погрузиться в тот мир и кошмар, через который прошёл хрупкий омега, как перед глазами сразу возникла картинка, что была сложена из неровных, но аккуратных слов. — Теперь читай, — одними губами проговорил Танджиро, обращая внимание альфы и грустно тому улыбаясь. — Но только не жалей… Прошу, не жалей…

***

«В этом мире есть люди без человеческих сердец. Они беспричинно убивают и абсолютно спокойно мучают других, и подобную жестокость… Я не могу допустить…» «Сильные должны помогать и защищать слабых. Тогда слабые станут сильными, а они, в свою очередь, будут помогать и защищать тех, кто слабее их. Таков закон природы».       Так говорил отец, перед тем как покинуть наш мир… Эти последние слова до сих пор написаны на гранитном камне у его могилы, где он больше не один…       Глаза метались от одной строчки к другой. В каждом предложении появлялись новые имена, что содержали столько тепла и любви в аккуратных буквах и неуклюжих рисунках по бокам, что так не выразить словами. Люди здесь жили и находились в движении, отчего было чувство реальности их присутствия, а на кончике языка появлялся привкус новых ароматов. «Шигеру постоянно ссорился с Такео и задирал старшего брата, отчего последний всегда обращался ко мне.» «Шигеру пах ещё топлёным молоком, в то время как Такео уже насыщенным кофе с корицей… " «Рокута не слазил с моих рук, постоянно прижимаясь всё ближе.» «Ханако капризничала, но разнимала братьев, чтобы Незуко не злилась.» «Мои сестрёнки первые красавицы нашего города. Ханако была еживикой, а Незуко дикой клубникой, что росла в нашем саду…» «Мама всегда пахла домом… У неё были теплые маленькие руки, которыми она прижимала нас в своих самых нужных объятиях.» «Черничный пирог и запах зеленого чая жил в каждом уголочке нашего крохотного домишки»       В горле образовывался ком, когда стали появляться страшные моменты. «Пожар… Жгучие языки пламени охватывали каждую комнату, заполняя пространство едким дымом…» «Выход завалило обломками, а кислорода становилось всё меньше…» «Рокуто плакал у меня на руках, пока девочки прятались за моей спиной…» «Мне было тринадцать…» «Мама не могла открыть дверь своей спальни, отчего Такео побежал к её двери.»       Кёджуро не мог поднять глаз, добираясь к финалу и чувствуя тот самый жар, что испытывали маленькие дети, находясь в огненной ловушке. «Я смог вывести девочек, оставляя Шегеру и Рокуту в безопасности.» «Мама так и не вышла.» «Оттаскивая Такео от маминой спальни на нас упала доска, перекрывая выход и оставляя след на моём лбу…» «Из-за долгого отсутствия Ханако бросилась в дом, пока Незуко потеряла сознание…» «Мальчики плакали, зовя на помощь, поэтому Такео начал их поиск…»       По щекам бежали горькие слёзы, когда настал конец. «Меня спасли первым…» «В доме был газовый баллон, который взорвался…» «Камадо Такео умер в возрасте десяти лет. Камадо Шигеру не стало на свой седьмой день рождения. Камадо Ханако осталась под завалами в возрасте девяти лет. Камадо Рокуто задохнулся от углекислого газа и угарного дыма в три года. Камада Киэ обнаружена только по указанию бывшей комнаты.» «Камадо Незуко отправлена к дальним родственников в префектуру Хоккайдо.» «Старший сын: Танджиро Камадо госпитализирован в госпиталь Глицинии…» «Сирота…» «Виновник…» «Убийца…» «Никто…»       Постскриптум диагноз и признание инвалидизации.       В этот момент сжалось сердце и всё естество. Танджиро всё так же безэмоционально смотрел на дождь, пока внутри обрывались последние струны. Ренгоку подошёл на негнущихся ногах к парню, чтобы заключить в те самые объятия, что забирают боль и невзгоды. В тот момент Кёджуро стал мальчишкой, что ревел навзрыд, и проживал боль омеги, что нес этот груз с тёплой улыбкой.       Сейчас Камадо сделал шаг вперёд, открываясь самому большому страху. Альфа же отступил на шаг назад, чтобы взять своего мальчика за руку и пройти с ним путь до его вновь первых слов и будущей семьи. — Не отпущу, — как мантру повторял Ренгоку, пока Танджиро держался за него как за последнюю надежду.