Пламя гаснущей свечи

      Зима.       Вечная, белая Зима.       Её имя стало синонимом гибели.       С ней обвенчалась сама Смерть.       Мы к ней привыкли.       Сложно не привыкнуть, когда два года тебя постоянно окружает снег и баюкает вьюга.       Не то чтобы у кочевников вообще был выбор.       Пока одни работают в шахтах и на лесопилках, спят в уютных домах (или хотя бы бараках) и могут в любой момент получить медицинскую помощь, мы продираемся через снега от одного генератора к другому. Мы не ищем лучшей жизни. Мы составляем пешие карты, делимся информацией, знаниями из уже посещённых городов, чтобы лучшая жизнь была у остальных.       Наши цели отнюдь не благородны. Те, кто находят, по их мнению, лучший город, остаются там. Многие из нас бегут от фанатизма и тирании родных городов. Есть и те, кто вступает в ряды кочевников только ради того, чтобы дойти из одной точки в другую. Мы не помогаем тем городам, которые считаем заведомо обречёнными. Иногда, когда нас за информацию заставляют спать на улице, у генератора, или хотя бы не готовы помочь нам снабдиться в дорогу, мы требуем обратного. Потому что это мы рискуем ради их благополучия, они же не жертвуют почти ничем.       Позвольте представиться. Освальд Сэмуэль Уорд. Мне было двадцать, когда холода уничтожили знакомый прежде мир. В двадцать один я присоединился к одной из первых групп кочевников, когда фанатичная религиозность нашего капитана довела до того, что он провозгласил себя пророком Божьим, а всех, кто ему хоть как-то был неугоден, объявил еретиками и казнил.       А в течение следующих одиннадцати месяцев я посетил столько городов и поселений, что, кажется, видел уже всё. Если руководители не шли тем же путём, что и капитан Исткрейна, то непременно шли другим. Тирания оправдывалась стремлением к порядку, дисциплине. За редким случаем мы заставали города, где ещё не было ни тех, ни других. Правда, если мы туда всё же возвращались… Скорее всего, поселения уже было уничтожено мародёрами. Согласен, сурово. Но такова жизнь.       Однажды мы уже были в Уиспердью. Пошёл по пути религии, но в тот раз там была отстроена всего одна церквушка, да людей на воскресные молитвы собирали. Поэтому я очень удивился, когда увидел огромную стену, которой обнесли весь город. Нет, в стене был смысл, а вот в бесчисленном множестве символов веры по всей её поверхности — сомневаюсь. Это недобрый знак.       — Сказано же, в город нельзя.       — Даже кочевникам? Мы же уже приходили к вам, серьёзно, — Морган всё никак не может уговорить стражника впустить нас. — Мы шли сюда больше недели, и у нас кончается провизия.       — Сказали, что нет, значит, нет.       — Пропустите их.       Из-за спины парня показывается новый силуэт. В этот раз лицо более знакомо. Это Рендалл Бьюмонд. Когда мы были здесь в прошлый раз, Рендалл помогал нам. Служитель церкви относился к незнакомым «иноверцам» гораздо дружелюбнее, чем казалось бы.       — Отец Рендалл, Вы уверены?       — Более чем.       Немного посомневавшись, стражник отходит. Город… изменился. Куда ни глянь, везде видно хотя бы одну молельню или крышу храма. У меня плохое предчувствие. Ещё хуже, чем от символов на стенах.       — Отец Рендалл? — ехидно усмехается Эзра. — Высоко же ты поднялся.       — Помолчи, пока мы не дойдём до храма.       Священник говорит тихо, будто боится, что его услышат. Хотя, я бы на его месте тоже боялся. Нет, на его месте я бы сбежал.       Нам приходится ждать, пока он проведёт вечернюю службу. Я слышу всё, что он говорит. Слышу молитвы прихожан. Прямо как в Исткрейне. Мне это не нравится. Святому отцу, кажется, тоже. Иначе он не заходил бы к нам с уставшим, недовольным выражением лица.       — Ненавижу молитвы, — бросает он с порога и падает на стул, закрывая лицо ладонями.       — Странно слышать такое от священнослужителя, — тема религии особенно сильно задевает нашего главного инженера, Артура.       — Это уже культ личности, а не вера, понимаешь? Я не ради этого стал частью духовенства.       — Ты мог бы просто уйти с нами.       — Нет, Морган, не мог бы. Я не смогу выйти из Уиспердью. Никого из горожан не выпускают.       — Значит, мы найдём способ тебя провести, — я закрываю глаза и откидываюсь на скамье, подкладывая руки под голову.       Меня это раздражает. Стоит кому-нибудь узнать, что Рендалл думает о нынешнем положении в городе, как его тут же казнят. В лучшем случае, публично высекут. Когда я бежал из своего города, я просто скрыл лицо, но получится ли здесь, я не уверен. Во всяком случае, это лучше, чем ничего. Может, мы придумаем ещё что-нибудь, но лично я сейчас хочу немного вздремнуть.       — Освальд, у тебя есть план? — да чтоб тебя, Морган…       — Лицо получше спрятать и молиться, что стража не умеет считать, — отмахиваюсь я.       Ночевать пришлось с пустым желудком — суп, которым нас угостили местные, на самом деле был горячей водой с одиноко плавающей маленькой картофелинкой. Им нужнее.

***

      Задерживаться здесь надолго нет смысла. Мы не добились слушания у капитана, припасов брать было не из чего, да и сам Уиспердью совсем скоро будет погребён под трупами и снегом. Спал я плохо — было очень холодно, даже ночи в Морозных Землях мы проводили у переносного источника тепла, а тут… Будто генератор вообще не запущен. Морган говорит, уходить надо сейчас, пока есть возможность вывести Бьюмонда до утренней молитвы. Я с ним согласен. Священник натягивает поверх облачения тёплую одежду, Эзра следит, чтобы никто не помешал, а Артур, Мэйнард и я поспешно собираем всё, что поможет нам выжить, пока мы не дойдём до следующего поселения. Морган только что вернулся из теплиц, где всё же сумел, по его словам, выпросить немного сырой еды. Приготовить мы сможем и на привале. А вот нести с собой едва ли съедобный суп смысла нет, как и желания. Это, конечно, не каша из опилок, как в Баропорте, но всё равно ужасно.       Рендалл завязывает на лице шарф и прячется в нескольких капюшонах, оставляя едва ли заметную щель для глаз. Значит, пора выдвигаться…       — Чего ты так вздыхаешь, Оззи? — Мэйнард хлопает меня по плечу.       — В прошлый раз мы остались здесь почти на неделю, а теперь убегаем, едва ли проведя ночь. Человек сам себя загоняет в могилу своими гнилыми поступками.       — Тебе жаль тех, кто погибнет здесь?       — Мне жаль тех, кто не может ничего с этим делать.       Приятель сочувствующе смотрит на меня и уходит вперёд. Прямо передо мной Рендалл, замыкает колонну Эзра. Я стараюсь не подавать виду, но бредущие нам навстречу уставшие дети, одежда которых ещё пахнет углём и древесными опилками, их едва живые лица, грязные, похожие на засыпанный могильной землёй снег, напоминают мне Исткрейн, и боль в груди усиливается. Я помню как сейчас: маленькая девочка, работавшая со мной в шахте, падает от переутомления буквально в шаге от меня, я отношу её в дом исцеления, но там меня посылают к снежной яме. Стою у края, держа ребёнка в руках. Она смотрит на меня подёрнутыми мутной плёнкой стеклянными глазами и шевелит белыми губами, пытаясь что-то сказать. Даже если бы я очень постарался, вряд ли бы я услышал хоть слово. Хрупкое тело обмякает, а я всё никак не могу решиться бросить его к остальным разлагающимся трупам. В тот вечер я нарушил правила и похоронил девочку вне города, а уже наутро присоединился к Моргану.       Нам везёт. Прямо перед нашим уходом патруль сменился, значит, мы можем не бояться, что стражники что-то заподозрят. Они, конечно, недовольны тем, что потенциальные рабочие руки уходят, но мы и не граждане Уиспердью, чтобы нас имели право не выпускать из города. Рендалл теперь, кстати, тоже кочевник, а не святой отец, только ни местный капитан, ни кто-либо ещё кроме нас об этом пока не знает. Интересные будут новости, но кого это вообще волнует? Если бы я мог, я бы не только Бьюмонда отсюда забрал, только вот очень низок шанс того, что эти люди доживут до следующей остановки.       Когда мы уже отошли от города, священник вдруг поворачивается, вздыхает и, перекрестившись, начинает молиться. Мэйнард с Морганом не вмешиваются, Эзра недовольно отворачивается, Артур присоединяется к молитве. Мне же до этого нет дела. Каждый раз, покидая такие поселения, я думаю: неужели мы не найдём такое место, где борьба за выживание в прошлом? Где у слабых и беззащитных есть крыша над головой и достаточное количество еды, а смерть наступает только от старости. Что-то подобное мы видели в Каперхавене, но диктатура «блюстителя порядка» там доходила до абсурда. Хотя это, может, и не самый худший вариант, но каждая встреча с патрульными была больше похожа на стычку с мародёрами у власти.       Пока я думал, мужчины закончили молитву. Из нашей группы я самый юный кочевник, потому мои мечты о городе, в котором не выживание, а жизнь, принимают за юношескую неопытность. Хотя старик Морган иногда всё же встаёт на мою сторону, и уже с ним никто спорить не решает. Они думают, будто понимают, чего я хочу, лучше меня самого.       — В этот раз пойдём на юг, — заявляет старший, вырывая меня из раздумий.       Через час любое напоминание об Уиспердью остаётся за горизонтом, и мы с облегчением вздыхаем. Путь предстоит неблизкий.