Нейтралитет.

      — Подождите, не ходите туда, ходите сюда! — Иида (кажется, Иида?..) очень оперативно нарисовался на ее пути, стоило пошатывающейся Анне бегом (насколько вообще возможно бежать, когда тебя штормит из стороны в сторону) спуститься по широким ступенькам приземистой башенки и вырваться на улицу. Там, кстати, было хуже, чем в здании. Жарче уж точно.       — Иида-сан, дайте мне спокойно катапультироваться из этой хреновины, пока она не рухнула мне на голову, — Анна пытается обойти его, но будущий герой встает в позу сахарницы, руки в боки, и не пропускает ее.       — В таком случае я сопровожу Вас в безопасное место! Но на площади Вам совершенно нечего делать! Я эвакуирую Вас по всем правилам!       — Иида-кун, — Анна медленно теряет остатки терпения. — Я поеду в больницу.       — Не надо, — тот упрямо мотает головой.       — Иида, пропусти ее, — Шото хмурится и медленно массирует виски.       — Но там…       — Кацураги, идите сюда.       — Так-то, — она проскальзывает мимо громоздкого Ингениума.       — Только не пугайтесь, — тихо предупреждает парень. Его волосы покрыты копотью, будто он решил, подражая брату, перекраситься в черный. — От него не так много осталось.       Тяжелый запах горелой плоти не дает толком ни вдохнуть, ни выдохнуть, но Анна упорно идет к одной из машин скорой помощи.       — Вы куда? — один из фельдшеров подозрительно щурится, прикрывая слезящиеся глаза рукой.       — Туда, — Анна махнула рукой куда-то в сторону машины. По ее предположению, Даби должен был быть где-то там.       — Мы за вас рады, но туда нельзя.       Заметив ее состояние, второй фельдшер мягко ловит ее за плечи и говорит:       — Вы лучше завтра в больницу приезжайте. В реанимацию Вас точно не пустят, но со врачом теоретически поговорить сможете. Теоретически.       — Я… — Анна сглатывает и закрывает глаза, пытаясь немного выровнять сбивающееся дыхание. — Поняла. Спасибо.       Мысль о возвращении в безопасное убежище кажется невыносимой. Еще невыносимее — ждать. Завтра может и не наступить — если Шигараки не проиграет (а славно помирать в бою он явно не желает), то для нее, да и геройского общества в целом, остается лишь несколько часов пустых надежд и ожидания чуда.       — У меня дурное предчувствие, — бормочет Иида.       — Не каркай, — Анна вздрагивает, когда первый раскат грома сотрясает небо. — А то превратишься в реактивную ворону.       Еще дождя им не хватало.

***

      В темной комнате убежища тихо настолько, что можно было бы услышать, как стучат мышиные коготки по деревянному полу, будь тут мыши. За окном изредка вспыхивают то всполохи молний, то черт еще знает что, периодически истерично взвывает сирена — значит, где-то что-то опять шевельнулось. Все, кто оказался выброшен за границы происходящего, ждали, затаив дыхание. Дождь все еще шелестел по крыше, но до настоящего ливня ему было пока еще далеко — не тот размах. На самом деле, Анне всегда казался жутким дождь в безветренную погоду. Как будто все пошло изначально не так, как задумано природой.       Она сидела у окна в кромешном сумраке, напряженно вглядываясь в затянутое тучами небо — по правде, с верхнего этажа не было видно почти ничего, кроме него.       Никто еще не вернулся. Расценивать это как плохой знак или как хороший — она не знала. Никто не ждал, что бой будет легким, однако, раз не несут трупы, значит, теоретически, они там все еще живы?       Ну, или просто нечего нести.       На рассвете она поедет в больницу. Плевать, что ее не пустят к нему — правила есть правила. Но сидеть вот так, сложа руки, она не могла. Нервы уже не те. Никогда не были «теми».       В коридоре кто-то прошелся. Кому-то не спится точно также.       Анна включает телефон.       На дисплее — час сорок пять.       Бой продолжается.

***

      Холодно. Светло. Пахнет хлоркой и спиртом. Анне кажется, что она слишком часто бывает в больницах в последние дни. Скамейка в коридоре деревянная и жесткая, а на единственном окне в конце узкого прохода — белые решетки. Специализированный госпиталь старательно шифровался под нормальное заведение, но таковым никогда не был.       Маячащие туда-сюда санитарки косились на нее подозрительно, медсестры и врачи предпочитали не замечать. Возможно, для них она была еще одной преступницей. Возможно, они просто привыкли видеть подвох в каждом человеке.       Старатель внимательно слушал одного из докторов, периодически кивая с таким суровым видом, как будто в его голове уже созрел план убийства. Они стояли достаточно далеко, чтобы Анна не различала ни слова — случайно или специально — неясно.       Зачем вызвали ее — тоже непонятно.       Старатель настоял на том, чтобы она спустилась с верхнего этажа, и звучал так непреклонно, как будто уже заранее принял какое-то судьбоносное решение, с которым было нужно согласиться, причем потому, что опции несогласия не подразумевалось, как таковой.       — Ты уже здесь? Хорошо.       «Не очень из него актер…»       Анна молча рассматривает костыль, прислоненный к стене. Ходить без него герой пока не может, зато стоять — вполне. По нему видно, насколько сильно ему неприятен сам факт наличия такой неудобной штуки в жизни, но поделать с этим ничего нельзя.       — Тебе не рассказывали ничего?       — А что мне должны были рассказать?       Он молчит, подбирая слова так долго, что Анна невольно начинает нервничать.       — Тойя ненадолго пришел в себя. Врачи утверждают, что он творит чудо за чудом — то, что он дожил до своих лет — удивительно, но то, что он сейчас вполне успешно борется за жизнь — удивительно вдвойне.       — Когда меня к нему пустят? — спрашивает девушка, особо ни на что не надеясь.       — Подожди, — сурово хмурится Старатель. — Я не договорил.       — Я все еще слушаю.       — Первым делом он попытался освободиться.       — Похоже на него.       — Пытался вырвать… скажем коротко — все, что врачи успели подключить. Упрямец.       — А не в кого?       — Ты можешь не встревать?       — …Могу.       — Были предприняты… некоторые меры, чтобы его успокоить. Но главное — не это. Главное, что сиделки, которых была готова предоставить больница, одна за другой, отказались. Ссылаются на то, в последнее время из-за войны работы у них невпроворот.       «Конечно, ага. Им точно нет дела до выжженного в хлам района.»       — …А те, кого я был готов нанять со стороны, не хотят связываться с убийцей.       — Очевидно, Вы думаете, что справлюсь я?       — Он знает тебя — это раз. Ты как-то общалась с ним раньше, и, насколько мы можем судить по словам Ястреба, общалась неплохо — это два. И три — не забывай, что ты — такая же преступница.       — Чтобы присматривать за маньяком нужен еще один маньяк? — Анна складывает на груди руки, пытаясь как-то подавить нахлынувшие чувства.       — Ты никого не убивала, не была официальной частью Лиги, оказала содействие героям в последних двух битвах и единственный инцидент, который мы можем напрямую и с кучей доказательств подколоть к твоему делу — инцидент в Дейка, причем даже тогда ты не нанесла никакого ущерба, по крайней мере — своими руками — точно нет. Этого мало, чтобы заключить тебя в тюрьму — верно. Но от правосудия ты уйти тоже не можешь. Поэтому я говорю о такой альтернативе.       — Почему Вы думаете, что мне можно доверять?       — Я не думаю.       — О, это многое объясняет.       — Не ерничай, — всполохи прежнего пламени вспыхнули в его волосах, тут же угасая. — Но с твоей стороны не приходится ждать как минимум того, что ты попытаешься… восстановить справедливость.       — Вы говорите про самосуд?       — Я сказал то, что сказал. Всем, в том числе, и Тойе, на руку твоя влюбленность.       — Я люблю его — значит, с ним ничего не случится, да? — Анна отводит взгляд.       Сучий потрох, как же ненавижу тебя и твою ублюдскую силу. Что там твой гребаный нейтралитет — за спинами героев прятаться позволяет? Нашла покровителей посильнее — и нахер все?       — Примерно так, если твои слова — не аллюзия на что-то.       — Просто строчка из песни. Я была в любом случае нести ответственность. Ваше предложение устраивает меня чуть больше, чем полностью. Спасибо.       Старатель качает головой.       — Хорошо, что ты согласилась.       — Я не могла не.

***

      — Господи, и ведь это он пока еще не разговаривает!       Анна тихо смеется в кулак, услышав реплику одной из санитарок.       Не разговаривает — это да. Зато такие красноречивые взгляды бросает, что каждому неподготовленному к этому зрелищу человеку хочется пойти за ближайший угол и повеситься. За долгие месяцы весь персонал госпиталя прознал о дурном характере пациента, с которым стратегия «не тронь да не тронут будешь» не работает совершенно.       «Когда он заговорит, мало никому не покажется. Мне в первую очередь.»       Анне легко представить, какой поток обвинений обрушится на нее и как долго будет продолжаться этот монолог. Очевидно, для Даби она до сих пор предательница. Он на редкость последователен и постоянен в своих выводах.       — Я вернулась, — она прикрывает дверь палаты за собой. К тишине в ответ девушка привыкла еще в первые дни. Либо полный игнор, либо жгучая ярость в синих глазах — на другую реакцию рассчитывать не приходилось.       — Почему…       — Потому что ананас, — машинально язвит, а потом замирает. — Погоди, в смысле, почему? Как почему? Ты когда говорить научился?       Он смотрит скептически, немного устало и холодно. Сейчас максимум, что он может сделать — повернуть голову.       — Почему я не сдох? — Даби произносит это с паузами, еле как и на выдохе, собираясь с силами перед каждым словом. — Почему я не сдох?       В этой фразе намешано столько всего, что распутать такой клубок эмоций не сможет даже человек, вяжущий кукол. Отчетливее всего распознать удается безысходность.       — Ну, не всегда все идет по плану, — Анна придвигает к кровати стул и кутается в белый халат.       — Ты стебешься?       — Нет, я отвечаю на твой вопрос, — она вздыхает. — В любом случае, я рада, что твои голосовые связки пришли в состояние, позволяющее тебе болтать, как не в себя.       Он не отвечает на это, медленно отворачиваясь, чтобы не видеть ее.       — Хэй, — она осторожно начинает, приглядываясь к реакции. — Я ведь надолго тут. Может быть, послушаешь хотя бы сейчас?       Ноль реакции.       — Я ведь не врала тебе. Ни тогда не врала, ни сейчас не вру. Только одно не могу понять — как ты мог не заметить браслет?       — Какой браслет? — он закашливается.       — Ограничивающий Причуду. Ну, в смысле, ты его благополучно сжег тогда, но я ни за что не поверю, что ты его не видел вообще, — Анна опускает взгляд на свое запястье. — Мне казалось, что обычно обращаешь внимание на подобное.       Даби смотрит на нее, как на идиотку, и Анне кажется, будто самую важную деталь этого паззла она благополучно потеряла.       — Я смотрю куда-то не туда? — она склоняет голову набок. — И не демонстрируй мне всем своим видом, что ты внезапно снова утратил возможность говорить.       Он издает какой-то невнятный звук, похожий на смех, и тут же вздрагивает и болезненно морщится.       — Нахрена на площадь поперлась?       — Чтобы ты потом спросил меня об этом, — она усмехнулась. — И ты ушел от вопроса.       — Сгинь.       — Значит, заметил браслет. Хорошо, так и запишем.       — Так и не отстанешь?       — Я хочу знать, — веселье отступает, давая место серьезности. — И хочу понять. Даби, ты то приходишь ко мне, то отталкиваешь, то предлагаешь поговорить, то не хочешь слушать, то целуешь, то обжигаешь, это ненормально, и я хочу разобраться, чьи это проблемы из нас двоих.       Пирокинетик закрывает глаза, давая понять, что не намерен отвечать, и Анна, если честно, злится. Злится, что не может найти ответ сама, что мотается по невнятным догадкам и что не знает, о чем думать. В книгах всегда все было достаточно однозначно — ты видишь мотивы героев и злодеев насквозь, ты понимаешь их желания и надежды, ты ждешь, что и для остальных действующих лиц все станет так же кристально понятно с первых же слов. Но жизнь — это не книга. Офигенное открытие. И девушка ощущала себя кем-то, кто никак не может вдуплить замысел главного в ее истории персонажа и понять, какой черт дернул его действовать так, а не иначе.       — Ладно. Ладно, — она отступает. — Не скажешь ты — придумаю свою версию. Потом не жалуйся.       Он пытается дернуть плечом, мол, как знаешь, но выходит плохо — тело слушается его через раз, хотя даже это — неплохой результат, учитывая, что он вообще теоретически не должен был восстанавливаться так быстро.       Анна никому, конечно же, не скажет, что научилась использовать Причуду через оставшийся дома проводник.