Фарфоровые горы.

Вчера его отругали, была не одна воспитательная беседа по теме «уход только в доме, и никак не за его пределами». Оправдания, что они захотели оба и никуда бы Чан не сбежал (хотя бы потому что до Москвы пешком не добраться) рассмотрены не были. В такие моменты понимаешь, что хорошо не понимать корейский полностью, и можно было не пытаться вникнуть. Но вот неожиданностью стало, что его снова привезли к Чонину, но уже поздно вечером.       Белая посуда, стены покрытые декоративным кирпичом такого же цвета, этого же окраса ваза на столе. Цветы, что странно красные. Такие же, как кровь на асфальте. Кто принес их в дом? Зачем они здесь? Чонин не любит цветы, которые подарены не ему. Да и повода нет. Все бессмысленно, особенно этот бедолага, что суетится у плиты и светит своей широкой спиной на всеобщее обозрение. — Я же тут один. — Говорит Ян, а потом осознает, что это лишь разговоры с самим собой. Тут же замолкает. Но все равно думает, что Кристофер довольно-таки хороший человек, даже если помогает не по своей воле. Совсем не слушает его, делает что хочет и постоянно нудит о том, что у них что-то там получится и он сможет поставить его на ноги. От этих речей Чонину и плакать хочется, и смеяться. Правда смешно – прошло около года, –если он не встал раньше, то не встанет и сейчас. Были и дорогие клиники, и психологи, и терапия; а этот мужчина хочет одним лишь массажем и прогулками на ноги его поставить. — Эх. — Вздыхает Ян. Слушая эти вздохи несколько раз за день, становилось очень грустно. Тот факт, что парень совсем один. Конечно же, это не его дело, но он никогда не считал себя сухарем. Наверное, ему стоит просто, попытаться поговорить с ним? Пришлось попробовать это — «попытаться», хотя с корейским у него плохо. — Как ты относишься к тому, чтобы немного отойти от рациона и поужинать чем-то плохим? Чонин улыбается, потому что тон Бана на этот раз не ощущается пустым и холодным. Он даже заинтересован, да и терять ему нечего — уже давно сам с собой разговаривает. После вчерашнего между ними что-то появилось, ближе к приятелям и «друзьям». Поступок иностранца был и правда рискованным с самого начала, но Чонин рад, что он не стал бояться… — Плохим, вроде пиццы или тем, от чего пахнет гарью? Суетливый Бан всячески крутиться на его кухне и что-то кашеварит. Чонин никогда не видел, чтобы над мясом так извращались, как делает этот бедолага. В Корее так не принято, а жаренное мясо и сыр ему вообще нельзя. — Я приготовил спагетти с сыром и пожарил курицу. Получилось неплохо, но я, если честно, не особо повар. — Почесывая затылок, будто смущаясь просто разговаривать с Яном. Чонин понимает, почему так. Младший поддерживает и особо не лезет, а видя перед собой красиво оформленное блюдо в европейском стиле аппетитно сглатывает. — Мне нельзя сыр. — Невинно, но с желанием броситься на еду, будто скулит и просит разрешения. Его рацион давно стал лишь овощным, только каши, пареный рис, тушёная рыба. Мама готовила только это. — Почему нельзя? — Бан ставит свою тарелку рядом и садится поближе, тут же загоняя в рот вилку с накрученными макаронами. Чонин в удивлении замолкает, может быть отец его не предупредил о больном желудке? Значит, можно какое-то время покушать что-то запрещённое и наконец почувствовать жизнь! Так что стоит замолчать, скорее набивая рот вкусной пищей. Кристофер, конечно, забыл о его диете из-за этих «воспитательных бесед». Решил, что если Чонина вовсе загнать в состояние больного человека — выбраться ему оттуда будет совсем невозможно. Поэтому помогает хотя бы так, маленькими шагами к нормальной жизни. За четыре дня даже привык уже.

Сегодня днем Кристофер вместе с Кимом приезжали к нему в больницу на массаж. Пока ждали очередь, Бан все уши ему прожужжал своим полурусским-полукорейским сленгом. Все говорил, говорил, что даже лейтенант его заткнуть не смог. В отделение были ещё и дети, и когда одна девочка сказала, что у Чана «огромный нос», Чонин впервые за день засмеялся. Кристофер, подметив его реакцию, разошелся сильнее, наклонился к девочке и ответил: — а знаешь, что ещё у меня большое?

Тогда Ян чуть не встал с коляски и не убежал оттуда со стыда, когда этот чудик, посмотрев вниз, раздвинул ноги. Все же, сердце отпустило — он имел ввиду свой размер ноги, а не «того самого».

— Почему вы сидите со мной? — Хмуро, но не отвлекаясь от еды и весёлых воспоминаний, щебечет младший. Он не понимал его тогда, и не понимает сейчас. Кристофер пожимает плечами: — Знаю, ты не против компании. То есть — вы. Чонин с улыбкой закатывает глаза. Какой всё-таки приторный у него настрой. Так много оптимизма! — У вас нет семьи, — спрашивал Ян, пытаясь хоть как-то узнать причину такого великодушия, — вы думаете, что я одинок, или вы одиноки сами? Сколько вам лет, около тридцати? Внезапный порыв поболтать был слишком резким, и немного понимая это — Яну становится не по себе. Кажется, его было слишком много. Бан отпивает немного чая и задумываясь говорит: — Мне двадцать девять в этом году. Ян прокрашивается и будто в первый раз смотрит на него с ног до головы. Да, его тело и правда большое и мощное, но Чонин думал, что Бан не старше и двадцати пяти. — Я думал, вы моложе. — Хитро смотря. — А семьи нет, они в Москве. Даже если перебарщивает, была не была! Все равно Кристофер вряд ли заглянет к нему ещё и завтра. — Точно, вы из России… Постоянно забываю, — теперь понятно, почему после каждого приема пищи он заваривает себе сладкий чай. — Мм, сколько лет? — Двадцать девять, сказал же. — Нет, детям. — Поедая спагетти и наивно смотря в глаза собеседника, будто и правда глупый. Кристофер улыбнулся, прежде чем нахмуриться, думая о том, что, наверное, он выглядит слишком взрослым: — У меня нет детей. — А жена? Что, тоже нет? — Чонин не скрывает улыбки чтобы подшутить, что Кристофер какой-то странный, ведь и в Корее, и в России обычно до тридцати уже заключают брак. Бан пускает смешок, смотря с набитым ртом как игриво Чонин придумывает новую шутку. Поэтому опуская вилку в тарелку, облокачивается на спинку стула, по-отцовски смотря на младшего. — Сам то, девушка хоть есть? Чонин поджимает губы и улыбается: — Мне такое неинтересно. Кристофер приподнимает брови, вспоминая почему-то сразу Чанбина: — Парень? Ян пожимает плечами и все же его выдает смех: — Нет у меня никого, я инвалид и коляска у меня стремная. Кому я нужен. Бан замолкает. Улыбка сходит с лица и это немного напрягает Чонина, которому шутить над собой — дело необычное. Будет трудно, если Кристофер не поймет его и тоже станет жалеть. — Ну, коляска и правда стремная. Они переглядываются и звонкий смех Чонина заполняет темные коридоры, счастливые улыбки освещает лишь слабая люстра в кухне, но этого достаточно, чтобы расслабить напряжённую обстановку. — Хорошо, — делая глоток воды, — я думал, вы меня пожалеете. — Поднимая глаза в потолок, Чонина от этих мыслей даже на мурашки пробило. Кристофер с улыбкой молчал. Хорошо ведь, что Чонин чувствует себя в безопасности. Но зря проворонил, ведь только что из его тарелки нагло украли половину куриной грудки. — Ой. — Грустно поджимая губы, Чонин сразу запихивает в рот чужое мясо и невиновно снова утыкается в тарелку. Чонин хочет поиграть? Кажется этому ребенку ужасно скучно. — У меня есть плейстейшен в съемной квартире, хотите поедем и поиграем как-нибудь? — Вы подумали об этом, когда я мясо стащил? Черт, — напрягая мышцы лица с полным разочарованием, — чувствую себя школьником. Вы и правда мало знаете о Корее… — уже с улыбкой. Кристофер все равно не понимал, что Чонин имеет ввиду, поэтому просто отвёл взгляд в тарелку: — Может быть, у вас сохранились какие-то увлечения? От нормальной жизни. «От нормальной жизни» — Чонин плавно натягивает улыбку, надавливая указательным пальцем на вилку возле пустой тарелки. Честно сказать, обидно не было. Правильно сказано, но пустота внутри возвращалась. Ему не хотелось неловкостей, но вытянуть что-то из себя было трудно, оставалось молча смотреть на свои действия и пытаться снова сообразить ответ. Набирая в лёгкие побольше воздуха он продолжил: — Волейбол? Возможно… Бан смотрел на него с сожалением о сказанном, но даже извинения из себя вытащить не сумел. Чувство стыда и только, хотя, кажется, Чонин выглядел больше грустным, чем обиженным. Слова его задели, но мальчик держался как мог. Поднимая глубокого цвета глаза в глаза собеседника, Чонин и не пытался скрыть пустоту в них. Только Кристофер в них видел совсем другое. Серьёзные мины встретились и лишь взмахи ресниц в тишине. Ян слышно сглатывает и вздыхает, поправляя волосы за ухо и снова опуская глаза вниз.

***

      Солнечный день берег для Чонина много новых впечатлений, или он снова зря себя обнадёживает? Проснувшись утром самостоятельно, без будильника, парень сразу принялся за водные процедуры. Маски, крема, сыворотки, и даже лёгкий макияж для глаз — ничего страшного. Он очень ждёт, когда хотя бы кто-нибудь появится на пороге его дома. Даже если это будет Кристофер, он будет рад, но его появление — это вряд ли. Всё-таки, хоть он казался ему надёжным и обещания свои сдерживал, лёгкое чувство, что он может образумиться и не тратить свое ввремя на него не покидало. Знакомы меньше недели, но благодаря вчерашнему ужину Чонин даже немного социализировался. Хоть, он, наверное, не хотел его задеть — но задел, зато было не скучно, как раньше. В дверь позвонили, и на радостях спеша, Ян чуть себе же дорогу не переехал, рванулся так, что дверь открыл сразу. — Здравствуйте, — медсестра с улыбкой прошла в дом, начиная стандартный опрос пациента: — как вы себя чувствуете? Успехи есть? Чонин немного не понял, они вроде отказались от ее услуг и массаж теперь делает Бан. Зачем здесь эта женщина? — Извините, но, у меня теперь новый… Помощник. Он скоро придет. — Самовнушение всё-таки хорошая штука. Девушка все же продолжала подготовку к массажу, будто не слыша слов пациента. — Господин Ян, ваш отец позвонил заранее, сегодня я проведу вам массаж и водные процедуры. Добрый вечер — а что это значит? Ведь и номера телефона Криса у него нет, получается, он был прав. Может, это даже к лучшему… — Он сказал вам причину? — Да, ваш новый медбрат взял больничный. Больничный? Странно. Вчера был здоровый, домой с лейтенантом Кимом уезжал тоже здоровый. Извиняясь, Ян стал набирать отца, но гудки ничего не обещали. Что ж, кажется, день больше ничего не обещает.

***

      Когда медсестра ушла, вечер уже перетекал в ночь. Снова ужинал в одиночестве, с ним разговаривал только мужчина из передачи на Ютубе. Кажется, кушать и смотреть что-то одновременно нельзя. Но выхода не было, сидеть в полной тишине было жутко. К тому же, до выключателя он не дотягивается, а медсестра забыла заранее включить везде свет. Поэтому только телефонный фонарик и экран обещал освещать ему одинокий путь до спальни. Ролик прервал телефонный звонок, номер был знакомым. Это отец? Поднимая, так сказать трубку, Чонин, не задумываясь, ответил: — Да?

***

      Паршивые мысли не давали покоя. Сегодня не приехал к Чонину, никто не навещал его в участке, и, кажется, вот-вот и он отправиться в тюрьму. Почти заснув на лавочке в участке, Бан прокручивал те четыре дня с ним — потому что с Чонином было не просто очень тяжело, а просто по-человечески некомфортно. Парень отталкивал от себя и Чан попросту не понимал его. Упёртый, но справедливый характер говорит ему: Кристофер, ты не обязан ухаживать за его сыном, а он обязан отпустить тебя домой в Москву, как и будет правильнее. Не станет же он сажать его в корейскую тюрьму, за первый раз достаточно предупреждения, а максимум — депортации. Не понимал он эти корейские законы… А хоть какая-то капля человечности просит проявить милосердие и разрешить хотя бы себе попробовать… Снова увидеть те блики в чужих глазах. Внутри как-то похолодало. Он не может просто оставить все как есть и сидеть без дела дальше – все о чем он думает — это Ян Чонин, который сейчас так же, как и он одиноко сидит в темной комнате и ждёт ночи, чтобы скорее заснуть и никогда не просыпаться. А вдруг он не сможет забраться на кровать? Обеспокоенно задумался Бан, сжимая в руках лист бумаги — график дня Яна. Нет же, конечно он может, не первый день остаётся один. Бросок листа в урну — промах. Снова эти мысли, переживания...как можно было оставить такого человека одного. Они ведь ещё и обижаются, что он ведёт себя неуважительно или вовсе тихо. Вчера Крис и сам наговорил обидных слов, но в воспоминаниях только как они смеялись, и как всё-таки сильно Чонин держится и не опускает руки. Кристофер сейчас ощущает, что сдался. Прямо на старте. Ухаживать за ним очень тяжело, в первую очередь морально. — Бан, — окликнул дежурный. — Ты собираешься домой, или как? — Что? Я думал мне нельзя покидать участок. — Напрягаясь ранее расслабленным телом, он замирает, почти вставая с лавочки. — Не знаю, что тебе сказал лейтенант Ким, но приказа держать тебя здесь не было. Дежурный открывает заранее открытую железную дверь на улицу. Получается, ему можно передвигаться по городу просто так. Наверное, Чонин попросил своего отца не привозить его снова. А может, его простили? Быть такого не может. Русский по менталитету дух говорит ему — давай же, побежали за чемоданом и в аэропорт. Никто не следит за тобой! Но все же мысли были неутешительные: у него ведь даже номера его нет — позвонить, попрощаться, спросить все ли нормально. Щелкая пальцами на руках от нервов, дыхание участилось: — Сколько вам лет? — В этом году двадцать девять. Улыбка и удивленный взгляд, даже Чан почувствовал, что такое внимание ему льстит. — Ого, я думал вы моложе, — хитро смотря. Воспоминания переходили черту, он не может привязаться к мальчику. Белая рубашка, стала свободнее на пару пуговиц, нужно было принять решение. — Вот ваши вещи и документы. — Оставляя «чужое» на дежурном посту. Бан морщит лоб, имитируя сопротивление. Стоит поехать домой и просто жить дальше, что будет лучше для него. Пока они ещё не привязались, и пока его отпускают отсюда прочь! — Извините, — подходя к полицейскому, — могли бы вы позволить мне сделать всего один звонок? Пожалуйста. — Улыбкой умоляя сотрудника. «Вот же, что я делаю…».

***

— Да? — Привет, это Крис, я звоню из участка, — Чонин молчал. — Слушай, можешь назвать мне свой адрес? Верно, это был он. Опешив, хоть и ожидая услышать именно его неродной голос, Чонин немыслимо произносит адрес и сбрасывает. Смотря на тарелку с кашей, понимает — он ужасно выглядит. Но зачем ещё перед ним красоваться? Обещания не сдерживает, пусть довольствуется таким видом. Если для него это вообще имеет значения.

***

      Кристофер достает из штанов пару купер, хватит ли на такси? Время уже перевалило за девять вечера, а он даже не знает насколько далеко ему придется ехать. Зачем он только пошел на это? Мысли заходят в тупит, и тут он вспоминает — Со Чанбина! — Извините, сэр, — мужчина на дежурном посту снова вздыхает, уже понимая о чем он и вновь понимающе протягивает телефон. — Огромное вам спасибо, а вы, — улыбаясь, — случайно не русский? Кореец морщит лоб, на что Бан снова зажевывает улыбку. Шутку продолжить не удалось, но когда-нибудь у него получится! С юмором здесь, как и с коррупцией, совсем туго.

***

      Направляясь ко входу, Чонин всё-таки сумел с первого раза открыть и чуть отъехать, чтобы впустить гостя. Кристофер выглядит замученным. Осматривая темную гостиницу, стало понятно, что Чонину забыли включить везде свет. Значит, не зря приехал? Чан включает свет и, осматривая помещение, на удивление с улыбкой встречает обиженного парня. Слов не было, оставалось молча прикрыть за собой дверь. — Собирался спать? — Да. — Сухо отвечал Ян. Их переглядки снова не могли длиться долго, Чонин даже не понимал почему, но смотреть на него ему точно не хотелось. Обиды не было, но, если честно, он либо ничего не чувствовал, либо чувствовал пустоту. От такого вида, Кристофер немного растерялся, наверное, теория, что его попросили не привозить вполне реальна. И все же, попрощаться стоило… Вздыхая. Садясь на корточки он кладет руки на подлокотники и спокойно начинает: — Извини, мне нужно было подумать как следует. А ещё я, честно говоря, думал, что меня посадят. — Улыбаясь и смотря в безэмоционально-худое лицо. Чонин лишь слабо дуя щеки кивает, а Бан начинает чувствовать подступающее волнение. Ему стоит уйти? Но он снова себе противоречит — достаёт из внутреннего кармана джинсовой куртки какой-то леденец в форме акулы, купил на сдачу. — Тебе нравится кислая карамель? Или что это… — Честно, он думал, что это леденец, пока не увидел подпись на английском «детское мыло». Улыбаясь, дабы закончить этот разговор как можно быстрее и не тянуть время, Чонин принимает подарок и в согласии прикрывает глаза. Кристофер замирает. — Мне уйти? — Поджимая губы, по-русски грустно и в то же время с надеждой смотря на него. — Как хочешь. — Отвечает Ян. И когда они успели перейти на «ты»? Задумываясь не надолго — как Кристофер умеет-практикует. Он встаёт, снимая с себя верхнюю одежду. Следя за ним как всегда бездвижно, Чонин слышно сглатывает и отъезжает дальше. — Как хочу, говоришь. — Шутливо шипит Бан. Кристофер становится сзади и нагло отвозит его в спальню. Помнит по памяти. Попутно спрашивая, как он провел день и мельком выбрасывая фразы о своем времяпровождении уже машинально растеливает постель, прежде чем взять игнорирующего его парня на руки и положить на матрас с чистым постельным. — Ты сам справился? — Поглаживая простынь рядом с ногами. Чонин немного не понял что происходит, и это его пугает. Все же, решается ответить: — Я ещё не настолько самостоятельный, — следя как чужие руки кружат возле его кожи, пока они не встречаются взглядом. — Медсестра помогла. Кристофер подмечает это кивком. Хорошо, что был хоть кто-то, и тянется чтобы выключить свет. — Что происходит? — Чонин, если честно насторожился, оставаясь лишь при свете ночного неба. Бан молча, но под пристальным взглядом ложится на другую сторону кровати, оставляя между ними достаточно расстояния: — Я не был днём, но зато буду пока не заснешь. Чонин сильно напрягся, такой жест был милым, но совсем не имел оснований. Наверное, это всего лишь чувство вины, и это его сильно нагружает. Тяжёлый, напряжённый и недоверчивый вздох ничуть не отпугнул настырного Бана. — Не переживай, я закрою за собой, когда ты уснешь. — Разве у вас нет своих дел? — Поворачиваясь лицом к собеседнику. Поношенные в участке за день джинсы слегка собрались в районе паха, когда Бан лег на бок, задумчиво, но отрицательно кивая. Чонин не знает о его жизни, а он не знает ничего о нём, но благодаря тем дням вместе, «чужим» его больше считать не было правильно. — Я живу один, недалёко отсюда, — но ответа на свой вопрос Чонин не услышал, — в Москве, — но шутку Чонин не понял, или просто не хотел реагировать. — Нет, — успокаивая одинокую душу, — у меня нет дел… Младший снова отвернулся, прикрыв глаза. Честно сказать, он не привык спать так и уж тем более не привык спать с кем-то. Хорошо, хотя бы Кристофер снова не боится разговаривать с ним. — Как это случилось? — Бан осмелился, потому что и правда хотел понять почему ему не всё равно. Хотя бы перед отъездом. Недолго повисла тишина. — Каждый раз, когда я закрываю глаза, то вспоминаю это. Даже, — улыбаясь от личной победы, — не думал, что вы спросите. — Отвечая на выдохе. Снова это — вы. Смотря на его блеск в глазах, что отражали звёзды, Чан немного загляделся. Он застал это, снова… Улыбка, что иногда появлялась на его лице — очень вдохновляет. У кого тут ещё «грустный русский взгляд». — В прошлом году, я и мой парень участвовали в митинге… На этом моменте Крис резко выбросился из состояния «маниакального разглядывания», насторожившись словам младшего: — Тот, что был из-за смены президента? — Хмурясь, подмечая «парень». Хотя он и удивлен, но рад, что Чонин родился не в России. Таким, как он тяжело жить спокойно будучи другой ориентации, знает пару таких в Москве, да и по всей России историй немало. — Да, — вдруг захотелось замолчать, но чувство тишины уже порядком наскучило, да и они привыкли к друг другу за то короткое время. — В общем, нам нужно было сделать кое-что для плакатов… Он говорил, что я стану талисманом… Бан снова повернулся на спину, тяжело вздыхая. Тема с митингами очень опасна, тем более, когда дело касается участников в нем. По хорошему, он должен был отругать Яна, но теперь понятно почему доверия у младшего нет от слова совсем. — Он тебя бросил? — Предположил Бан, честно сказать, о попытке суицида. Чувствуя себя какой-то лучшей подружкой главной героини заезженного сериала из-за таких разговоров. Парни — девушки, отношения — расставания, как это вообще может кого-то заботить? — Не совсем. Мы забрались на здание суда, и когда я сделал как он просил, то… — глаза забегали по потолку. — Он отпустил меня. Честно сказать, дело громкое. Удивлен, что никто не знает о том, что это сын главы администрации и полицейского. Но, если думать о истории, становилось жутко. — Вот черт, — перебирая мысли в период тишины. — Я бы на твоём месте его возненавидел. — Нет, это слишком сильное чувство… Ни одно из возможных я к нему не питаю… Больше. — Глупо, — цидит Бан. — Он испортил твою жизнь… — Нет, я сам полез туда. — Ты был ребенком. — Вы говорите, как мой отец. — Поворачиваясь лицом к Крису. Вздыхая, Чан пытается остыть. Вопросы по типу «было ли больно» глупые, и он просто переваривал все, что услышал. — Что насчёт вас? Кристофер не отвечал, всматриваясь в потолок, послышалось лёгкое сопение. Чонин уже даже не переживал, что в кровати почти с незнакомцем — заговорился и честно сказать привык. Жизнь не имела для него смысла и поэтому бояться смерти или ещё чего — для него не в приоритете. Лишь разглядывая как бледно-белого цвета кудрявые волосы расслабленно лежат на его подушке, а пухлые губы приоткрыто сопят. Мужчина заснул очень быстро, что заставило Яна чувствовать себя одиноко. Но все же, не имея права возмущаться, Чонин улыбнулся. Засыпая, так и смотря на русского душой парня, который мирно сопел у его тела. Русского — потому что от корейцев, у него только красивые глаза цвета угля. И о чем он только думает — пуская носом воздух. — Чонин, — неожиданно заговорил Бан. — В России меня называют Чан, можешь называть меня так же. Ян усмехается, что вообще творится в его голове. Никогда не понимал русских, общаясь даже по переписке. — Хорошо. — Лишь ответил, прежде чем снова замолчать. — За тобой есть кому приглядеть? Он прощается? Чонин поворачивается к нему лицом снова, долго смотрит, пока прядь длинных волос не скатывается по лицу на подушку. Молча кивая, он продолжил смотреть, это все что он может. Отлично, он все равно, когда его увидел хотел пожаловаться папе. Отлично, он все равно снова хотел вернуться в Москву.