Детективное агентство "Анна и её духи". Снежный цикл. В снегах Швейцарии. Фиджино.

Дня через три после взрыва, когда все пострадавшие были должным образом прооперированы и устроены, Анна вернулась домой окончательно, а не только, чтобы приехать вечером, увериться, что с Лидочкой всё хорошо, свалиться в беспробудный сон часов на шесть и снова уехать в больницу. Ирма, которая уже пришла в себя и снова стала вести себя не как заполошная мать, а как разумная хозяйка дома, с сочувствием относилась к Ане и Якову, который так же приезжал в замок для нескольких часов сна, удостоверялся, что все живы и относительно здоровы, и поутру, иногда даже не позавтракав, возвращался в полицию. Супруга Петра Ивановича давно смирилась с тем, что её муж и сын, который унаследовал характер от своего отца, были совершенно непохожи на степенных и педантичных немцев, к которым она была привычна с детства. Русский нрав, горячий, необузданный, совершенно непредсказуемый, властвовал над её мужчинами, поэтому не было ничего удивительного, что в размеренную жизнь замка вмешивались невероятные прожекты, преступники, привидения, убийства, и вот теперь бомбисты. Покоя Ирма не ожидала. Откровенно говоря, она уже не смогла бы вернуться к однообразному течению жизни, когда каждый следующий день повторял предыдущий. Как можно вернуться к такому и не ждать, что поутру Пётр Иванович разбудит её и скажет что-то вроде: «Ирма, ангел мой, послушай, что пришло мне в голову!»? Или Ванечкин учитель, качая головой, не выскажет своего одобрения, замешанного на восхищении и некотором опасении: «Голова у него, госпожа Миронова, работает совершенно удивительно! У него большое будущее, попомните мои слова!» И Ваня тут же вечером это подтвердит, изобретя какую-нибудь страшно вонючую, но при этом страшно полезную гадость, которую потом будут местные умельцы спрашивать у Ирмы (так было с клеем и полировкой для дерева). Из замка она выветрится дней через десять, но все недостатки будут перекрыты реальной пользой от изобретения. Нет, возврат к старой жизни был решительно невозможен! Счастье — оно разное бывает! Лидочка немедленно перебралась матери под бок и затихла. Она вообще все последние дни была необыкновенно тиха и бледна. Ваня даже стал беспокоиться, хотя и понимал, откуда ноги растут. Анна погладила дочь, а после, поцеловав её в макушку, повернула спиной к себе, взяла щётку для волос и стала расчёсывать Лидины кудри. Это всегда её дочь успокаивало. Вот и сейчас Лидочка прикрыла глаза и чувствовала, что вся горечь предыдущих дней покидает её, рассеивается под ласковыми руками матери, уходит прочь. На её месте укреплялось то самое чувство, которое зародилось, когда Лида увидела лежащее навзничь тело (а это было именно тело, ничего общего с её другом то, что она увидела, не имело) Пера Нюрстрёма и едва дышащую Линнею. Она всех спасет. Она умеет это, это дано ей свыше, а тем, что дано свыше, не разбрасываются. Не будет она свой талант зарывать в землю, это суть неблагодарность и предательство. Она будет лечить людей, чтобы больше никогда и ни с кем не было… такого. Аня провела щёткой по Лидочкиным волосам в последний раз и погладила дочь по спине. Лида прислонилась к матери и благодарно засопела. С мамой всё было легче переживать. В гостиную зашел Штольман, усталый и немного посеревший от бессонных дней и анализа документов. Поприветствовав Аниного дядю, его жену и Ванечку, — за завтраком сегодня они не встретились — Яков улыбнулся своим девочкам и сел рядом с ними на диван. Они немедленно привалились к нему с двух сторон и приготовились слушать. Штольман усмехнулся. Знали ведь, что пришел сегодня не с пустыми руками, вон как в глаза заглядывают. Так и было, основная часть была закончена, теперь осталась бумажная круговерть и судебная часть. Если сократить рассказ Якова, то положение дел было следующим. Лабораторию взяли и взяли почти без жертв. Она действительно находилась по старому адресу сестры Монссон. Она снимала полуразрушенный домик в пригороде, платила исправно, поэтому у хозяев подозрений не возникало. В доме задержали двух подрывников: одного химика и приставленного к нему охранника. Вещества изъяли, а арестованных доставили в полицию. Штольман не стал рассказывать о том, каким способом были добыты сведения, но в конце концов эти двое и задержанный ранее Иварссон пели как соловьи. Все явки, пароли и прочее были записаны и переданы в специальную службу, которая этим занималась. Яков отчасти сочувствовал бывшему завхозу. Дочь его умерла во время немецких погромов, жена чудом осталась жива, но сошла с ума. Бернт сам едва в петлю не полез, но помешала лютая злость, которая и толкнула его на страшный путь террора. Власти не могут ничего сделать, значит, нужно их сместить, помочь принять правильное решение. К чему это привело? К трагедии и безысходности. Так что сочувствие у Штольмана длилось только до тех пор, пока он не вспоминал, сколько людей умерло по воле этих мстителей. Некоторое время все сидели молча, думая о том, куда заводит людей их судьба, а потом Ирма решила, что хватит уже сидеть и лелеять грусть, пора развеяться. А то дети совсем притихли. Аня и Ирма взяли Ванечку и Лидочку и отправились вниз. Пора было выйти на улицу, глотнуть воздуха и вспомнить о том, что зима в разгаре и можно играть в снежки, лепить снеговиков и ловить хлопья снега, падающие с неба. Штольман и Миронов не были так благодушны. Они оба остались в гостиной. Петр Иванович налил им коньяку, решив, что сейчас он будет как нельзя кстати. Протянув Якову рюмку, он подошел к окну и сказал: — Яков Платонович, вы же понимаете, что мир меняется? Меняется так стремительно, что старые устои рушатся и под своими обломками хоронят тех, кто не успел приспособиться. — Это так, Пётр Иванович, — кивнул Штольман. — И впереди потрясения куда более масштабные, чем те, свидетелями которых мы стали тут. Придётся однажды выбирать, на чью сторону становиться. И жертвовать придется многим, и рисковать собой! Миронов повернулся к Якову и внимательно посмотрел на него. — Я это не к тому говорю, Пётр Иванович, чтобы вас напугать, — Яков опрокинул в себя коньяк и поставил рюмку на столик рядом с диваном. — А к тому, чтобы у вас не было лишних иллюзий. Это не только здесь или в России, это по всему миру. Анин дядя помолчал немного, а потом усмехнулся. — Иллюзий у меня нет, — сказал он наконец. — А значит, вопрос выбора передо мной стоять не может. Штольман встал и протянул руку Петру Ивановичу. — Как и передо мной, — согласился он. Мужчины пожали друг другу руки и разошлись по своим делам. Иногда не нужно говорить пространные речи, чтобы понимать друг друга. Вечером Аня готовилась ко сну, расчёсывая волосы перед зеркалом. Она была рада, что самые тяжелые дни прошли. Она теперь понимала, какой малой кровью они все отделались. — Александр Францевич приедет завтра в замок? — спросил Штольман, выходя из ванной. — Да, — улыбнулась Аня, откладывая щётку. — Обещался. Ты знаешь что? — Что? — с удовольствием спросил Яков, радуясь наконец легкому тону жены. — Я сегодня застала его с Элен, — сверкая глазами, сказала Аня. — В каком это смысле застала? — переспросил Яков. Он не мог переложить подобную картину на Александра Францевича. — А как он нас когда-то, — улыбнулась Анна. — Я захожу, а они за руки держатся. Тут же руки отдёрнули, разошлись по разным углам, покраснели. — Да ну! — поразился Штольман. — Точно тебе говорю! — подтвердила Аня. — Прелесть что такое! Их разговор прервал стук в дверь. На пороге появилась странно робкая Лидочка. Получив от родителей порцию нежностей, она немного приободрилась и забралась с ногами в кресло. — Мне надо с вами поговорить, — решительно начала она. Штольман и Аня одинаково приподняли бровь, и Лида едва сдержала смешок, так похожи они сейчас были. Это чуть не лишило её нужного настроя. С ними всё становилось гораздо легче, а сейчас был вовсе не такой момент, чтобы расслабляться. — Ну давай, — развел руками Яков и сел перед дочерью. Аня последовала его примеру. — Я долго думала, — произнесла Лидочка, глядя на узоры ковра. — Твоя профессия, папа, очень нужная. Благородная. Защищать людей от преступников, не допускать зло, оберегать тех, кто не может сделать этого сам. Но иногда зло бывает сильней, и тогда на первый план выходят те, кто исправляет это зло, кто лечит и спасает людей. Я могу это делать и я хочу это делать! Поэтому я решила, что не буду сыщиком. Я буду доктором! Ты не очень обидишься, папа? - она взглянула на него немного виновато. Штольман, который в этот момент благословлял всех святых разом за то, что хоть одна его дочь послушалась голоса разума, немедленно покачал головой и сказал: — Ну что ты! Это очень мудрое решение! Мы с мамой уверены, что ты станешь превосходным доктором! — Да? — воодушевленно спросила Лида у Ани. — Несомненно, — подтвердила Анна, думая, что с талантами этого ребенка лучшего выбора не придумать. — Очень хорошо, — просияла Лидочка. Они втроем еще долго сидели в полутьме спальни, болтали обо всём на свете и не думали о том, что принесет им будущее. Им был важен именно этот момент, а завтра будет завтра.