Черная Луна

Я же своей рукою Сердце твоё прикрою Можешь лететь И не бояться больше ничего

После того, как Хэ появился на пороге с кровью на лице, растерянный и разбитый, жизнь изменилась. Проценты по долгам росли, в блокнот должника добавлялись новые записи. Спустя неделю после исчезновения мажора на карту пришло пять тысяч юаней. Рыжий долго смотрел на сообщение о поступлении денег. Так долго, что иероглифы начали расплываться. С чувством, что сильнее затягивает петлю на собственной шее, заблокировал карту. На следующий день сменил номер телефона. Дальше времени на сожаления не осталось. К подработкам добавился автосервис, сон сократился до четырех часов, а под глазами залегли тени. Гуань рассчитывал на сдачу крови в клинике, — тысяча юаней никогда не была лишней, — но ему отказали. Тогда, сидя перед доктором, он не сразу понял смысл сказанного. Голова болела от недосыпа, глаза закрывались, а в ушах слегка звенело. Пришлось переспросить: — Что? — Ваша кровь больше не подходит для сдачи. — Почему? Врач бросил взгляд на шрам на шее, отвел глаза. Люди всегда странно реагировали на шрам. Сначала он заклеивал его пластырем, но потом надоело. На смену пластырю пришли водолазки, давящие на горло и вызывающие ощущение удушья. У водолазок было еще одно неприятное свойство — они слишком напоминали одежду Тяня. К привычкам добавилось избегание зеркал.

***

Цзянь с Чжанем стали настойчивей и все время куда-то звали. Слова о том, что у него нет времени, ребята приняли с философским спокойствием и стали заваливаться на подработки. Иногда действительно помогали, однажды вызвались раздавать листовки на входе в кафе, но больше мешали и наводили суету. Цзянь притаскивал недосоленную и недоваренную еду в контейнерах. С заботой бабушки пытался накормить Рыжего, приговаривая, что сам готовил. На все предложения переключить внимание на Чжаня только краснел и отмахивался. Попытка научить ребят готовить закончилась провалом. Эти нахлебники смели все подчистую, заявив, что ничего вкуснее не ели и что сами готовить отказываются, потому что мастера не превзойдут. Привыкнуть к этим двум клоунам оказалось на удивление просто. Сообщения в общем чате и совместные прогулки уже не удивляли. Потом Цзянь пропал. Чжэнси ходил сам не свой. Дергался, постоянно проверял телефон. Непрерывно писал и звонил в пустоту. На следующий год они остались вдвоем. Чжань с потухшим взглядом и нервный Рыжий, всматривающийся в темные переулки в ожидании непонятно кого. Вдвоем сдавали школьные экзамены. Чжэнси весь год готовился к гаокао, Гуань понимал, что сразу пойдет работать и что забрать аттестат — уже удача. На удивление, занятия с Тянем помогли и результаты оказались средними. После школы оставалось только работать. Изматывать себя настолько, чтобы вечером рушится на кровать и не думать о лишнем. В перерывах между подработками был переезд. Потому что в мастерской пообещали больше платить, если он будет находиться на работе круглосуточно. В комнате над мастерской Рыжий только спал, и она не приобрела жилой вид. Когда Цзянь объявился — сцена была незабываемая. В тот день Чжэнси зашел в гости, чтобы отдать свои сборники для подготовки к гаокао. Гуань ни на что особо не рассчитывал. Долги таяли, он жил отдельно и решил попытаться собрать деньги на учебу в университете и попытаться сдать экзамены. Просить у Чжаня сборники было неловко, еще хуже стало от моментальной готовности друга помочь. Стоило Чжаню положить стопку книг на стол, как раздался робкий стук в дверь. На пороге стоял улыбающийся Цзянь. С каким-то пакетом в руках. Пакет быстро оказался на полу, а выронивший его Цзянь — в объятиях Чжаня. Чжэнси уткнулся ему в шею и так и застыл, не отпуская. В пакете оказалась лапша и сладости. Они сели в маленькой комнате, куда смогли: на кровать, на пол, на стул. Ели и разговаривали. Привыкали к новому Цзяню, который по-прежнему оставался солнечным живчиком и много шутил, но глаза оставались грустными. Когда И думал, что его не видят, его лицо становилось жестким и сосредоточенным. На все расспросы, где пропадал, он отмалчивался или говорил про семейный бизнес. Про дело отца, которое надо продолжать. При этом очень странно косился на шею Рыжего, быстро отводя глаза. В конце вечера, взглянул на новое сообщение, обронил: — Тебе привет от Тяня. От одной фразы выбило дыхание, словно от удара в грудину. Захотелось задать десятки уточняющих вопросов и почти сразу вспыхнула злость. Этот уебан исчез на три года, а теперь приветы передает. Бросил его как собаку и нелепо пытался откупиться деньгами. — Что ему передать? — Чтобы шел на хуй. Цзянь серьезно кивнул.

***

Однажды ночью раздается звонок в дверь. Рыжий выбирается из-под одеяла, открывает, зевая. Думает, что если это опять бухой сосед перепутал дверь, он за себя не отвечает. На пороге Тянь. На секунду кажется, что все происходящее сон. Потому что Тянь не изменился за три года. Он все еще семнадцатилетний пацан, но стоит взглянуть в серьезные глаза на ожесточившимся лице, ему можно дать все сорок. Хэ жадно осматривает с ног до головы, чуть ли не ощупывает. Зрачки, расширенные из-за темноты лестничной клетки, увеличиваются, полностью заполняя радужку. Он протягивает руку, словно хочет погладить по лицу. Провести по отпечатавшемуся следу от подушки или хуй его знает. Пальцы натыкаются на невидимый барьер. — Пригласишь? Воспоминаниями накрывает резко и сильно. Та же фраза, та же открытая дверь. Прошедшие годы стираются. Кажется, Хэ вот-вот скажет, что уезжает и позовет с собой. Гуань понимает, что матери, спящей на диване, сейчас нет. Что он уже давно самостоятельный и это тот самый упущенный шанс узнать, как могло быть иначе. Позови его Тянь переехать сейчас, он, быть может, согласится. Потому что жизнь без мажора была слишком бесцветной. Рыжий кивает, отходит в сторону, оставляя дверь открытой. Тянь заходит, осматривает небольшую комнату. Выглядит при этом счастливым. Искренне непонятно, как можно радоваться, оказавшись в подобной конуре. Окон нет, голые бетонные стены, узкая кровать, шкаф, стол со стулом и маленький холодильник. Для жизни достаточно, если никогда не жил в роскоши. Если другим что-то в квартире не нравится — пусть проваливают. Но Тянь не проваливает, легко проводит пальцами по одеялу, по продавленной подушке, садится на кровать, говорит на выдохе: — Прости. Не ясно, за что извиняется. За тот вечер или за свое исчезновение. Видимо, за все сразу. Ответ — «уже давно простил» — застревает в глотке. Гуань хмурится, опускает голову. Спрашивает: — Зачем пришел? — Убедиться, что ты жив, — добавляет тихо, уже для себя: — Они сказали, что… Осекается, не договорив. Замыкается, унося с собой тайну. Прикрывает глаза, брови изламываются, как будто ему больно. Выглядит уязвимым. Хочется помочь, поэтому Рыжий разводит руками, говорит: — Жив. Хватает со стола у кровати термокружку с чаем, чтобы чем-то занять руки. Скручивает крышку, обжигается и тихо чертыхается. Тянь наблюдает, устраивается на кровати удобнее. Глаза весело блестят из-под челки, и убрать ее становится навязчивой идеей: — Хочешь узнать, что я делал? Гуань поджимает губы, отрицательно качает головой. — А зря, у меня теперь имя другое. Могу сказать значение. — Если не «уебан», то они явно ошиблись. Тянь хмыкает, соглашаясь. Рыжий вспоминает прошедшие три года. Пустые и нервные, в постоянном ожидании, что в толпе промелькнет знакомая черная макушка или что на плечо опустится тяжелая прохладная рука. Все это время было больно. Настолько, что хотелось выть. Он делает глоток чая, ставит кружку на стол. Под веселым взглядом мажора подходит, запускает пальцы в темные волосы, убирая челку. Заглядывает в глаза, которые моментально становятся серьезными. Хэ кладет ему руку на шею, тянет на себя так, что они соприкасаются лбами. Шепчет: — Я скучал. Очень. Рыжий прикрывает глаза, ему давно не было так спокойно. Отвечает, едва слышно: — Я тоже.