Под серпом луны

— Дура! — сквозь прикрытые веки она услышала хриплый и резкий голос Гютаро, — я сказал тебе присмотреть за ней, а не доводить до обморока! — он был зол, но не так, как тогда в переулке с самураями, когда злость и ненависть напитывали каждую букву сказанного им слова. Тут скорее было раздражение и негодование, однако от этого девушке легче не стало. — Я и не доводила ее до обморока! Это ты видимо вчера ее затрахал до такой степени, что она и встать толком не может! — выпалила раздраженно Уме, не желая признавать своих ошибок. Девушка, не желая быть свидетельницей семейной ссоры, сделала усилие, наконец раскрыв глаза, и приподнялась на локтях. Гютаро, заметив это, кинулся к ней и сел рядом, бережно взяв лицо в свои ладони: — Ты очнулась! Все хорошо? — он старался быть спокойным, но дрожь в голосе выдавала его волнение. Ладони его были горячими, большим пальцем он ласково поглаживал ее нежную кожу щеки, от чего ее сердце заискрилось тёплыми фейерверками и она кошкой прильнула к его ладони. — Да, — она прикрыла глаза, чувствуя как ее глаза опять наполнились слезами от переизбытка чувств. С каких пор она стала такой сентиментальной? Сердце Уме, наблюдавшей за ними в этот момент, ёкнуло: ей вдруг стало неудобно за раннее произошедшее, видя с какими удовольствием и нежностью эта девушка реагирует на прикосновения брата: «Либо она отменная актриса, что маловероятно, либо она действительно так сильно его любит…» — ей стало необъяснимо грустно и досадно. Грустно от того, что она на глазах становится для брата не самым любимым на свете человеком. Она понимала, что он всегда будет любить и защищать ее, ведь она его любимая младшая сестра, но капризный внутренний ребёнок вопил и бил руками по земле, недовольный тем, что его подвинули с пьедестала. Грустно от того, что от своей ревности, она невольно пыталась задеть эту девушку, что и слова плохого ей не сказала. Досадно от того, что как бы она ни старалась, эти неприятные чувства не покидали ее и вели за собой, как собаку на поводке. До этих пор Уме искренне верила, что пытается защитить брата: от неуместного вторжения, от разбитого сердца. Но сейчас к ней пришло какое-то горькое осознание, что защитить она пыталась себя: от участи быть второй для своего брата, от вторжения в их жуткий, но такой уютный и защищённый благодаря Гютаро мир. Уме вздохнула и, сжав ладони в кулак, тихо произнесла: — Пойду наберу воды… — она хотела побыть наедине с собой и дать себе время свыкнуться с новой реальностью. Гютаро повернулся к сестре: — Будь осторожна и не задерживайся! Туда-обратно, ясно? — он строго посмотрел на неё, все ещё недовольный тем, как она обошлась с его любимой, но тем не менее давая понять, что он за неё переживает. Уме кивнула головой и вышла из дома. Гютаро вновь повернулся к девушке: — Твоя сестра явно меня недолюбливает… — грустно улыбнулась она, прижимаясь к его ладоням, — нам не стоило делать вчера то, что мы делали, будучи с ней в одной комнате… это было по-свински. Гютаро усмехнулся, убрав свои руки с ее лица и переместившись на футон. Прильнув к стенке, он прижал ее к себе: — Она просто ревнует, — он играл с ее волосами, пока она прижималась к нему своим телом, не заметив, как футон слегка соскользнул, обнажая ее грудь, — мы всю жизнь были вдвоём и я всегда защищал и оберегал ее как зеницу ока, что бы ни случилось… — Я чувствую себя неудобно… — она слегка отстранилась, приподняв футон, чтобы прикрыть грудь, — будто я отнимаю тебя у неё. Ничего удивительного, что она меня не любит. Гютаро засмеялся: — я тебя умоляю, не будь такой же глупышкой, как моя сестра, — он потянул ее к себе, — То, что у меня есть ты, никак не влияет на наши с ней отношения. Она не перестанет быть моей любимой сестрёнкой, а ты не перестанешь быть моей… — он запнулся, слово «любимая» застопорилось на языке и раскаляло его язык горячей кочергой, противясь выходить наружу, — моей сладкой девочкой… Она расстроилась, но ей было неважно, даже если он ее не любил. Ей было достаточно того, что он рядом. Ей было достаточно того, что он тяжело дышит и зычно стонет, когда рассекает ее изнутри. И сейчас, когда он начал тянуть вниз одеяло, дабы обнажить ее, она и не думала сопротивляться, полностью отдавшись его действиям и рукам. Слегка жуткая ухмылка заиграла на его губах, а глаза уже затянулись поволокой желания, когда его взору открылась ее полная грудь, с торчащими сосками, затем мягкий слегка набухший животик и далее- лобковые волоски, что она лениво попыталась прикрыть ладошками: — Гютаро… — томно протянула она, ещё больше возбуждая и волнуя его кровь, — твоя сестрёнка скоро вернётся и тогда мне точно больше не стоит сюда приходить, — внизу живота уже заныло, а между ног намокло просто от близости их тел. Он накрыл ее руки своей широкой ладонью и отвёл в сторону, заставляя обнажить лобок. Второй рукой он потянул ее за волосы, и она невольно вытянула шею в сторону, открывая ему соблазнительный вид на белизну своей кожи, на которой меткой зиял тёмный засос со вчерашней ночи. — Нет, не скоро… колодец далеко отсюда, — он, абсолютно потерянный и голодный от накрывшего его желания, впился губами в ее шею, от чего девушка не выдержала и громко застонала, прижавшись к нему всем телом. От него пахло чужой кровью, потом и гарью, но ее это заводило только больше, от чего она испугалась сама себя. — а теперь будь хорошей девочкой, покажи как ты скучала, — он сжал ее щеки своей ладонью так, что она невольно раскрыла губы и плюнул ей в рот, — глотай. Ее глаза округлились от такого обращения, но она покорно проглотила и почувствовала как между ног стало ещё горячее и мокрее. — я очень скучала, любимый… — она жадно высунула язык, взгляд ее поплыл, от чего Гютаро невольно захрипел и пустил ей густую ниточку слюны на язык, наблюдая как увеличиваются ее зрачки: — моя шлюшка уже течёт? — он смотрел как она жадно глотает его слюну и не выдержав, начал облизывать ее горячие щёки, глаза, губы, высунутый язык… — моей шлюхе нравится, как хозяин вылизывает ее? Она сглотнула, сердце забилось так, что готово было разломать рёбра, а глаза затянулись пленкой слез: — Да, Господин… спасибо вам, что вылизали меня… — она начала невольно крутить бёдрами, чувствуя как желание становится невыносимым, — спасибо, что вылизали свою грязную шлюху… — она застонала, чувствуя как узел в ее животе сжимается все сильнее и прикрыла глаза. Гютаро продолжал облизывать ее: с щёк к красивой линии челюсти, затем к шее и наконец к выпирающим соскам, что призывно торчали сладкими ягодами. Он мычал и стонал, пока играл с ее грудью, мял и сжимал широкими ладонями и жадно покусывал и зажимал соски между надломанными зубами. Она закинула голову назад, не в силах совладать с собой, со своими неприличными порывами и закусила губу. Второй рукой он переместился к ее лону, заставив ее сесть шире и раздвинуть ляжки. Его пальцы ласково поиграли с ее волосками, от чего она невольно замурлыкала, подмахивая бёдрами навстречу ему, а затем скользнули вниз и зарылись в тепле ее влагалища. Он на мгновенье оторвался от ее груди и обхватив за талию, прижал к себе ещё ближе, выпуская стон от ощущения ее влаги на своих пальцах: — как же я соскучился… — он уткнулся лбом в ее грудь и она нежно обняла его голову, окутывая сладким запахом своего тела. Он слушал, как бешено бьется ее сердце, взвывая о скорой разрядке, как хлюпает ее влагалище от его мясистых пальцев и терял голову вновь и вновь. Когда ему казалось, что он достиг точки невозврата, она открывала ему новые глубины, грубо распарывая все самое темное и желанное, что таилось в закромах его сознания. Он распахнул свой халат, обнажая жилистый торс и стоящий колом член и уложил ее на бок, так что их лица оказались друг напротив друга. С неприличным хлюпаньем он начал вынимать пальцы из ее сочащейся дырочки, наслаждаясь как прерывисто она дышит и стонет под его руками. Он приподнял ее ляжку, так что ей пришлось закинуть ногу на его бедро, и вовсю эрегирующим членом уткнулся в ее влажное лоно: Моя грязная… сладкая маленькая извращенка… — он начал входить в неё, рукой схватившись за ягодицу и влажными от ее соков пальцами потянул кожу в сторону, дабы ее дырочка раскрылась под его напором, — сколько раз в сутки мне надо тебя трахать, чтобы ты наконец растянулась?! — она громко застонала, положив руки на его щеки, и прогнувшись в талии, начала сама насаживаться на его член. — Хорошая девочка… — Гютаро закинул голову назад, почувствовав как тесно она его обволакивает, и захрипев, начал двигаться в ней, растягивая кожу на ягодице ещё шире. Она начала хныкать и мычать, когда он вошёл в неё на всю длину и его движения стали грубее и отрывистее, и попыталась отстраниться — мышцы всё-таки ещё побаливали после вчерашней ночи. Гютаро пресек эти попытки, грубо прижав ее к себе, от чего его член уткнулся в ее цервикальный канал, и схватив ее за волосы второй рукой, прошипел: — Не смей… все мое, — он начал остервенело вбиваться в неё своим членом, от чего его яйца с неприличным шлепком бились о ее задницу, слегка поддевая анус. Он то ускорялся, то замедлялся, смакуя ее стоны от каждого его движения и запоминая в каком темпе она звучит слаще всего. В какой-то момент, он вошёл в неё на всю длину и начал двигать членом внутри неё, неприлично крутя тазом, от чего ее вагина смачно захлюпала. С уголка губ девушки бесконтрольно текла слюна — она абсолютно потерялась в его грубых объятиях. — Значит тебе нравится, когда я выворачиваю тебя изнутри… — подметил он, продолжая выворачивать ее наизнанку, — как-нибудь я возьму выходной и не буду выходить из тебя весь день… — она прерывисто застонала, забившись в оргазме, но он продолжал вкручивать себя в неё, наслаждаясь горячим потоком ее выделений. В какой-то момент за сёдзи показалась тень мужчины: Гютаро знал, что никто из врагов не знает, где он живет, так что скорее всего это был один из поклонников Уме. Он понимал, что надо было закругляться и если не одеться, то хотя бы накрыться одеялом, но какое-то чертовски сладкое предвкушение того, что их застанут сношающимися, как животных по весне, будоражило его кровь. Она лежала спиной к двери, так что лица ее не было видно. Зато было видно, как смачно вплюхиваются яйца во влажное пространство между ягодицами, и как тянется кожа под его пальцами. Стук в дверь — она запаниковала, пытаясь вырваться, но Гютаро лишь крепче впился пальцами в ее волосы зафиксировав на месте: — Тихо… ты же моя шлюха, забыла?.. — он заставил ее посмотреть в его глаза, что загорелись нехорошим огоньком и она поняла, что останавливаться он не собирается. В уголках ее глаз заблестели слёзы и она начала хныкать: — Пожалуйста, Гютаро… не надо- стук снова раздался в дверь, от чего внутри неё все сжалось и Гютаро зарычал: — Ты слишком сладко меня сжимаешь, моя девочка… — он начал набирать темп, заставляя ее стонать от удовольствия и страха быть увиденной. И когда Гютаро был близок к развязке, дверь, к ее ужасу, раскрылась: на пороге стоял молодой самурай: — Здравствуйте! Я к Уме… — он запнулся, глаза его округлились от увиденного: белое женское тело, влажное от пота, подрагивало в руках Гютаро, пока он грубо держал ее за волосы и оттягивал кожу ягодицы, о которую бились его огромные яйца, одно из которых покрывали жуткие пятна. Из дырочки показалось его семя, но он и не думал останавливаться и, заметив самурая, посмотрел на него взглядом полным безумия и злости, от чего тот поспешно закрыл дверь и удалился. Девушка не выдержав, обильно кончила, заливаясь криком и слезами: — Зачем?! — вопрошала она сквозь слёзы, содрогаясь в оргазме. Гютаро прошёлся языком вдоль щёк, что испещрили дорожки слез: — Тебя ведь завело, что кто-то увидел, как мы словно грязные животные, сношаемся на этом старом футоне… — он продолжал облизывать ее лицо, — я это чувствую по тому, как ты сжимаешь и сокращаешься вокруг меня… — он до крови впился зубами в ее полуоткрытые губы и начал обсасывать кровь из треснувшей ранки. Она продолжала громко стонать и махать головой, отказываясь признавать, что ощущение того, что их увидели, завело ее больше, чем все что они делали до этого. Она и не знала, что в ней столько похоти и грязи, пока она не встретила Гютаро, который словно бы выковал ключ к ее ящику Пандоры, выпуская всех внутренних демонов на свободу. Как покорная самка, она послушно делала все, что ему заблагорассудится, в неистовом желании быть наполненной его горячим семенем. Положить своё обнаженное тело на алтарь и истекать соками, содрогаясь от сладкого ожидания своего темного идола. Она молитвой будет перебирать буквы его имени, любуясь набухшими на его руках венами, красивой линией челюсти и широкими плечами, пока он безжалостно будет терзать и обгладывать ее тело в болезненном порыве страсти. И сейчас, когда он ещё раз наполнил ее до предела и потихоньку, с неприлично-громким хлюпанием, вышел из нее, наблюдая как она все ещё содрогается от нахлынувших чувств и недавнего оргазма, она смотрела на него, как на Божество, темное и недосягаемое в своем безумии и силе, поглощающее и наполняющее ее выше существующих пределов. Она вдруг почувствовала, как тошнота вновь подступает к горлу и схватила Гютаро за руку, сжав до боли, все ещё чувствуя, как его сперма вытекает из нее: — что такое, малышка? — он приподнялся на локте, заметив как она побледнела, — тебе плохо? — меня тошнит… — она приложила ладонь ко рту, подавляя рвотный позыв. Гютаро поспешно коснулся ее лба губами: — Жара нет… — он озабоченно посмотрел по сторонам, в поисках чего-то, что могло помочь, и заметил пиалку с водой в углу. Поднявшись с футона, он взял пиалку в руки, предварительно проверив содержимое, и, вернувшись к девушке, осторожно приподнял ее голову с футона: — Попробуй попить, —сперва он решил, что у нее обезвоживание и невольно проклял себя за то, что спустил свои животные порывы на ее хрупкое тело, — потихоньку. Она, следуя его действиям, пригубила воду, чувствуя как прохладный поток стекает по пищеводу вниз, и бессильно слегла на футон. Гютаро вдруг вспомнил ее утренний обморок и все начало складываться во вполне очевидную картинку. Он загадочно улыбнулся и накрыл ее одеялом, осторожно прижав к себе и убаюкивающе поглаживая по голове.