Под серпом луны

Она кивнула и он, крепко сжимая ее ладошку, завёл ее в комнату, напоследок плотно закрыв дверь. Зная, что она находится в одном из беднейших районов, она готовилась к тому, что ей в нос ударит запах грязи, но на удивление, внутри было достаточно чисто и были какие-то предметы обихода в виде небольшого футона в одном конце комнате и мягкого огромного в другом, на котором спала Уме. Засыпала она достаточно быстро и спала крепко и беззаботно. Она накрылась с головой одеялом, свернувшись калачиком и сладко посапывала, словно бы это она не она несколько минут назад дерзко говорила с гостьей. Стояла даже печка, что было редкостью не только для таких бедных кварталов, но и для среднего класса, и девушка решила, что это плоды тяжёлой и пугающей работы Гютаро. Девушка крепко сжала его руку и он повернулся к ней: — Что такое? — Тут твоя сестра, мне не очень удобно… — она съёжилась, и он улыбнувшись, потянул ее к футону: — Но ты ведь знала, что у меня есть сестра, когда расспрашивала где я живу, верно? Она смутилась и покрылась румянцем, от этого зрелища он тяжело вздохнул и прижал ее к себе, проведя тыльной стороной руки по ее горячей щеке: — Зачем ты пришла?.. — он смотрел на то, как тяжело поднимается ее грудь от его прикосновений. Она в свою очередь, положила свои ладони на его раскрытую грудь, ласково и осторожно проводя пальцами по тёмным родимым пятнам и ключицам: — Ты обещал, что не исчезнешь, если я понесу. — шёпотом сказала она и чувствовала как тяжелеют их дыхания во мраке комнаты. Он отвёл глаза и отстранился, сев на футон: — Прости… — он взялся за голову, — я следил за тобой, и мне показалось, что ты не беременна… — поэтому ты пропал? — она приложила руку к груди, сжав ее в кулак. На глазах выступили слезы, — решил, что я не беременна и исчез? Он поднял на неё уставшие глаза, темные пятна казались чёрными дырами, в которых копилась вся боль и разочарование этого мира, и она замолчала, не осмелившись сказать больше: — Посмотри на меня, — он встал с футона и снова подошёл к ней, — я противен себе самому, бедный, страшный, с жуткой репутацией. — он взял ее ладони в свои руки, — а ты прекрасная молодая девушка, и поверь, то, что тебя пронесло в этот раз и ты не забеременела от меня — это благословение. — он сжал ее ладони, крепко, но бережно, словно пытался отогреть маленькую птичку, и говоря все это, он не отрывал своих глаз от ее, неизбежно осознавая какая между ними социальная пропасть, — поверь мне, — он указал на своё лицо, — это не то лицо, которое ты хочешь видеть перед собой до конца своих дней. И та ночь… — он запнулся, пытаясь правильно сформулировать свои мысли, — ты была на эмоциях, поэтому и предложила себя мне в знак благодарности за спасение. А я, голодный до женского тела, не смог устоять. Она слушала его и попыталась возразить, но он резко оборвал ее: — Я убил тех самураев не потому что я такой спаситель. Я просто очень кровожадный и жестокий человек, которому нравится убивать — его взгляд стал отсутствующим и пугающим, — и будь любой другой человек на твоём месте, я бы поступил точно также. Эти слова саднили ее, и она еле сдержалась, чтобы не выбежать из комнаты. Но где-то внутри она чувствовала подвох, словно он специально пытался оттолкнуть себя от неё. Она глубоко и тяжело вздохнула, проглотив обиду, что горечью осела на глотке, и подавив гордость, сказала: — Я никогда не буду считать тебя некрасивым… — она протянула свои ладошки к его лицу, касаясь опущенных редких ресниц, проводя подушечками пальцев по темным пятнам, ласково и нежно, от чего у него перехватило дыхание: — я никогда не забуду, как эти губы касались меня, кусали и метили в той ванной комнате… — ее пальцы переместились к его полуоткрытым губам и бережно коснулись их, заставляя Гютаро тяжело дышать: — я не забуду и не хочу забывать, как ты терзал меня и прижимал к себе этими руками, — она взяла его руку и прижалась щекой, благоговейно прикрыв глаза, ощутив жар ладони. — так позволь мне ублажать тебя, просто ощущать тебя рядом… — она лихорадочно терлась своей щекой о его ладонь, целуя ее и прижимаясь теснее, — пользуйся мной, я буду твоей личной шлюхой, если тебе так удобно… — она развязала кимоно и она упало к ее ногам, оставив ее в той самой кремовой сорочке. Гютаро отчаянно промычал и впился в неё своими губами, сжав щеки своей ладонью и прижав за ягодицы к себе. Ее отчаянная преданность сводила его с ума, хотя он и не понимал до конца, чем заслужил такую любовь с ее стороны. Она застонала ему в рот, развязывая его халат, и он потянул ее на футон, крепко сжав в своих объятиях. Она села на него, пока он мял ее мягкие бёдра и грудь, и на мгновенье оторвалась от его губ, взяв его лицо в ладони и взглянув прямо в глаза: — Я люблю тебя, слышишь?.. — она начала покрывать нежными поцелуями его полуприкрытые глаза, касаясь губами каждой выступающей на веке венки, от чего он выпустил тихий стон. Никто так бережно и ласково не трогал и тем более не целовал его лицо. — я люблю каждый сантиметр твоего тела, — ее губы сместились на его темные пятна, и она любовно прошлась по ним дорожкой из смачных поцелуев, словно пыталась слизать их с него, не упуская ни одного миллиметра, стоны Гютаро стали громче, словно эти пятна были его эрогенной зоной, и она заерзала на нем, чувствуя его дикое возбуждение, губы ее затем сместились на его щеки, горячие и немного впалые, а затем на линию челюсти, в которую она уже жадно вцепилась губами, не стыдясь тех чмокающих звуков, что разносились по комнате. Она жадно и с каким-то животным аппетитом целовала его шею, пятна под ключицами, от чего Гютаро окончательно потерял голову: — Все… иди сюда, — он не выдерживал, когда она целовала его пятна, это было выше его сил, словно она касалась чего-то запретного и оголяла в нем его слабости, но она не думала останавливаться и продолжала обсасывать все его шрамы и тёмные марки, сладким привкусом оседающими на ее языке. Она подняла не него свои глаза, полные слез и желания: — Я не упущу ни сантиметр твоего тела, ни один шрамик, ни одно пятнышко, — прошептала она, поцелуями прошлась от груди до живота и с жадностью впилась в торчащий пупок, что был темным словно обуглившийся уголёк, с самого рождения. Он вцепился в свои волосы и больно закусил губу, закинув голову вверх, пока она жадно и смачно обсасывала этот тёмный кусочек его тела и ласково водила вокруг него и по нему своим языком: солёный вкус наполнил ее рот, но она лишь ещё больше завелась от этого, с аппетитом глотая все, что собирала с его кожи. Гютаро чувствовал, как что-то внутри него трескается, словно натянутый канат, и не выдержав этой сладкой пытки, начал царапать своё лицо. Заметив это, она тут же оторвалась от него, и поспешила остановить его от самовредительства. Он перехватил ее руки своими, на лице его вдоль глаза зияла тройная царапина, остервенело оставленная им же самим. Он абсолютно не жалел себя. В глазах у него читалось безумие и порок, и ее передернуло от этого взгляда. Он молча и грубо схватил ее за волосы и шею и повалил на футон лицом, пока она кашлялась и задыхалась. Он приблизил своё лицо к ней и смачно провёл языком вдоль ее покрасневшего лица. Затем коленом развёл ей ноги в сторону, от чего ее сорочка задралась до пояса, — я сделаю из тебя свою шлюху, твоя дырка будет принимать меня как по команде, но не смей… не смей говорить, что любишь мое лицо и мои пятна… — он распахнул халат и вытащил свой эрегирующий член, вжав в матрас ее голову и больно сдавив ее ягодицу: — ты просто извращенка, которой нравятся такие уроды как я, да?! — он зашипел, продолжая сжимать ее белую ягодицу и наслаждаясь видом того, как она краснеет, — иначе почему ты так течёшь от меня?! — она замычала ему в ладонь, обжигая горячим дыханием и прикрыла полные слез глаза. Он коленом развёл ее ноги и загнал свой член по самые яйца. Она плакала и задыхалась от того, с какой жестокостью он в неё вдалбливается, не понимая за что он так с ней поступает. Но ощущение его члена было несравнимо ни с чем: он наполнял ее до предела и она не могла думать ни о чем, кроме его толкающихся движений в ней. — Мокрая. Как обычно, — он смочил свои пальцы слюной и раздвинул в стороны ее ягодицы. На месте где была его рука остался огромный синяк, от чего он возбудился ещё сильнее. Пометить, опустошить и поглотить каждый кусочек ее тела, ее души. Он ненавидел себя за это, но кровожадность и жестокость впитались в него невыводимым ядом за все годы его работы коллектором. За все годы его издевательств и скитаний. Он больно растягивал ее кожу и она дернулась, но он грубо рыкнул на неё: — Терпи! — движения его стали грубее и размашистее, и она была на грани того, чтобы потерять сознание. Он смотрел на колечко ануса и какое-то животное возбуждение поднималось в нем с двойной силой: он набрал в рот слюну и плюнул, попав на белую кожу ягодицы. Только с третьего раза он наконец попал на анус и большим пальцем начал размазывать ее по сжавшемуся колечку. Он смотрел на ее оплёванную, посиневшую от его рук задницу, на то, как его член буравил ее истекающую соками дырочку, и кровь кипела в нем, как в диком звере: — Расслабь попку, малышка, — тон его вдруг стал томным и ласковым, и она, от такого контраста, завелась ещё больше, — слышишь, девочка моя? — он поглаживал сжавшийся сфинктер и приручал ее словно кошку, словами обволакивая в своём тепле, — так течёшь для меня… моя послушная, — темп его стал спокойнее и размереннее и тяжесть внизу ее живота наконец отпустила. Он прильнул к ней всем своим телом, пахом и низом живота размазывая свою слюну по ее заднице, от чего между их телами становилось ещё горячее, и прошептал: — моя маленькая. Будь хорошей девочкой и расслабь мышцы… — она посмотрела на него зареванными глазами и молча кивнула головой, стоны ее были больше похожи на мычание, а в сердце смешались страх и дикое возбуждение. Она не понимала, что с ней происходит, но делала все, как он говорит. Он снова выпрямился и, схватив и раздвинув одной рукой белую кожу, большим пальцем второй руки коснулся ее ануса. Задница ее блестела от размазанной слюны, и он любовался этим зрелищем, пока водил круги вокруг ее колечка, а затем тихонько пропустил свой палец внутрь. — вот умничка… — удовлетворенно прошептал он, чувствуя что она стала ещё мокрее и податливее от ощущения пальца в анусе. Она пошло застонала от новых ощущений, испугавшись сама себя: казалось, что он поглотил и наполнил ее до краев, мышцы ее влагалища расслабились окончательно, а внизу живота заныло слаще обычного. Теперь вся ее нижняя часть дрожала и подчинилась его движениям. Гютаро увеличил темп и, почувствовав скорую разрядку, засунул свой большой палец до конца, от чего она закусила губу и всхлипнула, почувствовав как растягивается ее анус, а на колечке показались капельки крови. Он начал дергать им внутри неё, больно шлепая ее по нежной коже: — Приподними зад, малышка! — она, захлёбываясь стонами, выпятила пятую точку и ощутила, как он вошёл в ее цервикальный канал, вдалбливаясь в неё глубже чем до этого. Палец, выворачивающий ее анус, обжигал ее нутро, и она чувствовала что снова обильно кончит. В какой-то момент он замер и выпустил в неё горячий поток спермы, а она не выдержав, покрыла струёй его член, пах и руки. — моя девочка… — он, не выдержав того, как тесно она сокращается вокруг него, тут же выпустил еще одну струю спермы, прижался к ее потному телу и вцепился зубами в ее шею, терзая и покусывая нежную кожу. Она уткнулась лицом в футон, громко застонав и продолжая покрывать его горячим потоком своих выделений. Гютаро на мгновенье оторвался от ее шеи: огромное бардовое пятно расплылось по белой коже, она подрагивала и задыхалась, а он, уткнувшись носом в ее волосы, закатил глаза от удовольствия от осознания того, что это все принадлежит ему. — Гютаро…. — она тяжело дышала, а он тихонько вышел из неё, оставляя между ними вязкие нити их смешанных выделений и развернул на спину, словно куклу. Ноги сводило и трясло, в груди и влагалище жгло от многочисленных оргазмов, — хочу… хочу ещё… — ее глаза закатывались за веки, она призывно развела дрожащие ноги с напрочь вывернутой и мокрой вагиной, что все ещё сокращалась и из которой вытекала его сперма вперемешку с ее выделениями, и коснулась своих половых губ. Он сглотнул, приподнял брови и немного отстранился, наслаждаясь зрелищем и слегка подрачивая уже стоящий член. — Ненасытная, — он поддразнил ее, ухмыльнувшись, и схватив за внутреннюю сторону бедра, завел одну ногу выше другой: сперма и ее соки смачно и призывно поблёскивали от чего у него сводило нутро от этой картины: — как ты красива… — огромной жилистой рукой он провёл вдоль ее шеи, коснулся засоса, винным пятном расползшимся вдоль шеи, затем ниже, к манящей груди с выпирающими сосками, смял одну грудь и пальцем потеребил сосок, пока она перебирала свои половые губы и стонала от шершавой ладони, нагло блуждающей по ее телу. Затем он накрыл ее руку своей, наслаждаясь влажностью ее пальцев и она раздвинула половые губы в стороны, приглашая его войти. Он выпустил тихий стон и ввёл свой член и она выгнулась стрункой, схватив себя за грудь. Пальчиками одной руки она потянулась к его торсу, ласково и нежно рисуя круги на взмокшем от движений впалом животе. Он, смотрел как она наслаждается им, как увлажнялись ее глаза, каждый раз, когда он заходил на всю длину, как ее полуоткрытые припухшие губы вымаливают поцелуи и ласки, и впускал в себя ее любовь, по крошечным каплям стекающим вдоль его бледных щёк. — Гютаро… — призывно и сладко протянула она его имя, заставляя покрыться мурашками напряжённую спину. Он прильнул к ней, размеренно двигаясь в ней и наслаждаясь тем, как она обволакивает его: — малышка… — он руками поглаживал ее голову, смотря прямо в ее заплаканные глаза: немного потерянные и затуманенные и наполняющиеся росинками слез каждый раз, когда он глубоко входил в неё. Он не выдержав припал к ее губам, покусывая и оттягивая нежную кожу. Их языки сплелись в сладком узле, пока его слюна свободно перетекала ей в рот. Она захлёбывалась и жадно глотала ее, пока комнату разрывали хлюпающие и чмокающие звуки их выделений и почувствовала что находится на грани. Он крепче вжался в неё, громко простонал ей в рот и выпустил потоки семени внутрь. Она задёргалась и струёй снова забрызгала его член и живот, лихорадочно продолжая глотать слюну. Еле оторвавшись друг от друга, он оглядел пропитанный ее соками футон и игривая ухмылка заиграла в уголках его губ: — Девочка моя … — он ладонью провёл по своему напрочь мокрому члену, — все вокруг испачкала… Она, ещё немного подрагивая, попыталась свести ноги, но почувствовала что не может этого сделать, когда он был рядом. От одного его вида и запаха ее лоно набухало и не давало держать ноги вместе, не говоря уже о сейчас, ведь он напрочь вывернул ее наизнанку и ее влагалище пульсировало и вызывающе распухло, продолжая истекать его спермой и соками. — мммм…. — он жалобно промычал, дикое возбуждение снова закололо в его чреслах от этого вида, — что ты делаешь со мной?! — он руками взял ее под колени, задрав ноги выше, и прильнул ртом к воспалённой вагине. От неожиданности она закусила до крови ребро своей ладони, не выдерживая его языка на своём лоне. Он поглощал и вылизывал ее, словно свежий десерт, языком проводя вдоль половых губ и затем свободно проскальзывая в дырочку, чувствуя как она сокращается вокруг его языка. Он всасывал ее клитор, причмокивая и не обращая внимания на ее лёгкое сопротивление. Слишком остры и новы были эти ощущения для неё и она чувствовала, как зудящие волны пробирают ее маленькое тело насквозь. — Г-Гю….- голос ее задрожал, щеки испещрили дорожки слез беспрерывно текущих из ее глаз, — не надо… — она лихорадочно дергалась под ним, скомкав ткань футона и пытаясь отодвинуться. Стыд и накрывающая волнами похоть обуяли ее тело, заставляя ее мотать головой в отрицании, но наслаждение было острее. Она вцепилась руками в его спутанные густые волосы и слегка потянула, от чего он промычал прямо в ее мокрую дырочку и впился в неё ещё жаднее. Он хищно вгрызался в неё, в лакомый кусок, пышущий жаром специально для него, а она бессильно сопротивлялась, впиваясь руками в его волосы, словно бы это помогло ему прийти в чувство. Когда он снова начал потрахивать ее языком, она не выдержала и кончила прямо ему в рот, заливаясь стонами и жалобно хныча. Он крепко держал ее ноги, пока она билась в конвульсиях, и глотал ее вязкую слизь, густо стекающую ему на язык. Он поднял на неё свои глаза и хищно улыбнулся, глаза его поблёскивали в темноте, а вокруг рта размазались ее соки. В этот момент что-то перещелкнуло в ее голове, и она голодно посмотрела на него, встав на четвереньки и кошечкой подползая к его уже вовсю эрегирующему члену. Он без слов сел, широко раздвинув ноги и поглаживая ее по голове. Они чувствовали друг друга на животном уровне, по запаху и взгляду предугадывая следующие действия. Как сплелись языки в их ртах, так сплелись их разум и сердца, крепко и безоговорочно. Она потерлась о его ладонь своей щекой, нависнув над его членом и вдыхая его терпкий и тяжёлый запах, что сладкой болью отзывался в ее матке. Она пустила струйку слюны на головку и подняла на Гютаро заплывшие глаза, ожидая того же самого. Он взял ее за подбородок и пустил в ее преданно раскрытый рот ниточку слюны, прозрачными узорами оседающую на ее языке. Она благодарно проглотила ее и жадно взяла в рот его член, наслаждаясь тем как он вбивается в неё до упора, немного садня уголки губ, что не до конца зажили с прошлого раза. Она и не хотела, чтобы они заживали. Пусть на этих местах будут шрамики, свидетельствующие о том, что ее рот принадлежит только ему и никому больше. Что он растянул ее до такой степени, что коже не оставалось ничего иного, кроме как треснуть и покрыться ещё одним слоем эпидермиса. Она брала его глубоко и плотно, как он ее приучил, и каждый раз когда она опускалась ниже, позволяя головке члена проникать в глотку, он выпускал низкий протяжной стон, закидывая голову назад. — Хорошая… хорошая девочка, — он низко хрипел, одной рукой поглаживая ее по голове, а второй мня колыхавшуюся грудь. Она чувствовала как смазка стекает по ее ляжкам и приподняла зад повыше, ртом максимально глубоко опустившись на его член, так что его головка снова оказалась у неё в глотке. Он больно сжал ее грудь, громко застонал и выпустил тугую струю ей прямо в горло, заставляя ее попёрхиваться и лихорадочно ее глотать. Убедившись, что он выпустил все до капли, она языком провела по уретре, вылизывая остатки спермы, от чего он пошло рыкнул, и тихонько выпустила все ещё стоящий член изо рта. Дырочка ее словно воспламенилась, управляя ее движениями и порывами, и она, сглотнув, приподняла член и впилась ртом в его неприлично большие яйца. Он всегда их немного стеснялся, считая такой размер патологией, к тому же одно из яиц было покрыто ненавистными ему тёмными родимыми пятнами. Но с ней он уже не стеснялся ничего, открывая доступ к самым неприличным и уродливым местам. Он раздвинул ноги шире, пока она по-собачьи вылизывала его яйца, по очереди вбирая то одно то другое и тщательно водя по ним языком. Почёсывая грудную клетку, второй рукой он перебирал прилипшие к ее лицу пряди волос и наслаждался самоотдачей, с которой она вылизывала его. — Посмотри на меня, — он собрал ее волосы в кулак, пошло покручивая тазом. Не отрываясь от яиц, она подняла на него глаза и ему показалось, что в них появилось что-то первобытное, — что мне сделать с тобой? — он любовался ею, словно своим питомцем, и ласково заткнул прядь волос за ее ухо. Она оторвалась от него и полным слюны ртом прошептала: — Заклейми меня…- она вновь впилась в его яйца и начала их смачно посасывать. Он улыбнулся и покачал головой: — Я заклеймил тебя своим семенем везде где только можно… — хрипел он, сдерживая стоны, — но портить твою прекрасную кожу я не буду… — он больно потянул ее за волосы, заставив оторваться от яиц и посмотреть ему в глаза: — но убью любого, кто оставит на тебе хоть царапину… — она застонала, ещё сильнее прогнувшись в спине и чувствуя как от обильного количества смазки воспалилось влагалище. Он глубоко выдохнул, зашёл за ее спину и плотно схватил ее за шею. Стоя на корточках, он приставил член к ее входу: — слышишь? Убью любого… — он вошёл в неё, чувствуя как мягко она его обволакивает и прогибается в талии, подставляя ему себя: -Какой ты всё-таки большой… — она сладко промычала, а он, войдя в неё на всю длину, начал остервенело вбиваться в неё: — убью любого… каждого кто прикоснется к моей собственности… — продолжая стоять на корточках, он сжал ее узкую шею сильнее и плотнее прижал ее к себе, вдалбливаясь в неё и шлепая яйцами по ее половым губам и клитору, — моя девочка… моя шлюха… — он терся лбом о ее волосы, впитывая их запах и наслаждался ее стонами, сладкой песней разносящимися по комнате. Они абсолютно забыли о наличии Уме, поглощённые животной страстью, и не могли думать ни о чем кроме друг друга. Уме хоть и спала крепко, естественно не смогла проигнорировать столь сладострастные звуки и сразу сообразила, что происходит, несмотря на небольшой опыт в этом деле. Тихо вжавшись в свой мягкий футон, она мечтала о том, чтобы исчезнуть из этой комнаты не до конца веря в то, что происходит, ведь ее брат всегда был только с ней. Он защищал и покрывал только ее и всегда был рядом в нужную минуту, выполняя любой ее каприз. Но с другой стороны… с другой стороны какое-то странное осознание того, что ее брата кто-то так отчаянно любит, согревало ей душу, словно бы она сама была частью всего этого. «Бедная, как же она под ним кричит и стонет… — Уме в какой-то степени было даже жалко ее, слыша все то, что брат с ней делает, — вряд ли она после такого сможет нормально ходить…» — она прикрыла уши руками и, сделав над собой усилие, попыталась уснуть.