Во все цвета

Недолгий сон всё же задремавшего под утро в кресле Вадима был прерван подозрительной вознёй на кухне - окончательно проснувшись, он сообразил, что на диване Глеба уже нет. Возня дополнилась аккуратным тихим бряканьем, сопровождаемым ещё более тихим, но явно недовольным цыканьем с неразборчивым бубнежом. -Начинается,- обречённо прокомментировал сам для себя Вадим, откладывая книгу с коленей, тяжко поднимаясь и отправляясь к месту основных происшествий, заранее боясь представить, что там творится - помятый Глеб вяло шебуршился по кухонным шкафчикам, натыкаясь на бесконечные ручки и позвякивая встречающимися на пути чашками. Стоило на пороге появиться брату, как из-под косматой чёлки на него зыркнули острые голубые глаза. -Где какой-нибудь... блин... не знаю, аспирин какой-нибудь. -И тебе доброе утро,- заранее безрезультатно намекнул Вадим, садясь на табуретку и беря с подоконника сигареты - Глеб мрачно запустил пальцы в растрёпанное каштановое облачко и с драматичным вздохом расположился напротив, по дороге (несмотря на её краткость) споткнувшись об кошачью миску и элегантно расплескав часть воды себе на носок. -Я стартовый набор алкаша в готовом виде в шкафах не храню, если что,- уточнил Вадим, закуривая и пытаясь согнать остатки сна. -Так что посиди немного, сейчас чего-нибудь найду. Глеб раздражённо фыркнул - похмельное утро было не самым лучшим временем для выслушивания очередных проповедей близящегося к лику святых Вадима Рудольфовича. -Ну да, ты же вообще никогда не пьёшь,- колко бросил он, начиная заводиться и даже этому не препятствуя - надоело сдерживаться, надоело молча слушать и слишком трещит голова. Пусть теперь хотя бы не у него одного. -И самый правильный, и самый умный, и в принципе никогда-никогда херни не делаешь - это я у нас падшая тварь, шизик-наркоман с кучей лингвистических ошибок. И где бы я, такой убогий и косячный, был бы без твоего кроткого наставления, без высокоморального... -Хорош,- прервал его Вадим, которого темы "высокоморальные" неизменно нервировали - меряться с братом правильностью никогда не хотелось. Звучало бы как оправдание в детском саду, но оно каким-то образом выходило само - препятствовать тому, чтобы их без конца кто-то сравнивал, было попросту невозможно. -Скажи на милость, я тебя сюда почти на собственной шее тащил, чтобы потом выслушивать твоё мозгоёбство? -А я не знаю, зачем ты тащил, я тебя вообще не просил,- резко отозвался Глеб, глядя в сторону брата так, что тому показалось, будто его вот-вот шибанёт неплохим разрядом - в глубине души Вадим невольно признал некоторую резонность этого довода, однако, сдаваться не собирался. -Не просил он, вот ещё! Что, тебе бы больше нравилось закатывать в буфете Кадушина пьяные истерики? Пожалуйста - в следующий раз учту! -А тебе бы больше понравилось подо всех стелиться?- вдруг зло осведомился Глеб - сейчас Вадим, кажется, окончательно понял, что имела в виду Лена, когда говорила про "кого-то чужого". Этот голос был совсем не глебовским. -"Конечно, Павел Николаевич", "Разумеется, Павел Николаевич", "Мы выступим-выступим, отсосём если попросите" - для тебя рокеры как-то так выглядят, да? Как какие-то школьники у директора? Чего ты там втирал - рок это свобооода, мы вне полииитики... ну так и будь свободным, будь вне политики - чего ты сразу заскулил, стоило ему только разок прижать? Независимый! Вадим молча смотрел на него, снова почти срывающегося на истерический фальцет - можно было бы наорать в ответ, можно было бы ударить, как Лена, но почему-то ему не хотелось. Потому что это был попросту кто-то другой, а не Глеб. -Ты сам о таком раньше помалкивал,- наконец всё-таки негромко сказал Вадим, отправляя недокуренную сигарету в пепельницу. -Кто тебе успел промыть мозги? Глеб только усмехнулся - с горечью и всё той же холодной злобой. -А почему кто-то обязательно должен был? Я сам, по-твоему, думать не умею? Хотя да - это ты же у нас думающий, думатель недоделанный, у меня же в башке одни приходы с наркоты, да? "Вино и гашиш", чтоб им пусто было, пока ты умный, разумный и глубоко ответственный - да катись ты нахер со своими моралями, ясно? Трезвенник ебучий, да как будто я ни разу не видел тебя обгашенным ещё хлеще меня... я тебя ненавижу - понял?- вдруг сорвался Глеб, даже вскакивая с табуретки - как срываются пятилетки, когда орут на собственных родителей и колотят их по ногам. -Ненавижу, ненавижу! "Кого-то чужого" из Глеба определённо пора было выгонять - поднявшись следом, Вадим молча ухватил его за плечи и поволок в ванную, невзирая на шипение, протестующие "Руки от меня убрал", "Оставь меня в покое", "Выпусти, мне больно" и "Пошёл /в самые разные места/". Возле раковины Глеб, видимо, слегка притомившись, умолк, но продолжил яростно вырываться - скрутив его в охапку с ловкостью заправского мента, старший Самойлов, всё так же не говоря ни слова, открыл кран и взялся за нелёгкое умывание недовольного, жмурящегося и то краснеющего со злости, то бледнеющего с неё же лица: наконец Глеб неожиданно притих и слегка обмяк. Вадим закрыл кран и ослабил хватку. -Очухался? Глеб не отозвался, но кивнул - из-за опущенной головы и завесы густых кудрей выражение было не разобрать, зато бросилась в глаза залитая водой в процессе сражения чуть ли не до груди рубашка. В голове включилось почти что механическое, с детства естественное напоминание - его продует, он болеет постоянно и от любой ерунды. -Сейчас чего-нибудь найду, переоденешься. Глеб, всё так же не отзываясь и не поднимая головы, снова кивнул - оставив его до конца остудить мысли и слегка прийти во вменяемое состояние, Вадим отправился к шкафу на поиски какой-нибудь футболки. Поглощённый данным занятием, он и сам не заметил, как окончательно перестал сердиться - может, стоило и вовсе изначально обойтись без иронии, чтобы не провоцировать этот разговор, но что теперь судить. Из раздумий выдернул отчётливый звон, снова доносящийся с кухни - сгребая футболку, Вадим рванул на звук, мысленно надеясь, что это всё-таки был хотя бы не сервиз. На столе, судя по количеству осколков, успокаивая худшие опасения покоились останки только одной чашки - Вадим перевёл взгляд на Глеба, бессмысленно созерцающего порез на ладони и нечаянно размазывающего кровь. -Я хотел собрать,- уточняюще буркнул младший Самойлов, пока Вадим уже выуживал откуда-то бинты - тот сконцентрировал всю свою выразительность в одном взгляде. -Кто руками-то осколки собирает, ё-моё... горе луковое, честное слово. Сядь уже куда-нибудь, пожалуйста, и сиди. Глеб на удивление послушно уселся на всё ту же табуретку, на этот раз немногим осмысленнее глядя на бинтующие ладонь деловитые руки. Эти же руки когда-то так же деловито разбирались и с ободранными коленками, и расквашенным носом, и с ночными кошмарами, и - гораздо, гораздо позже - отпаивали после самых отъявленных пьянок... почему он сказал, что он их ненавидит? Даже не так - он что, действительно так сказал? Это ведь даже не правда. -Прости меня,- вдруг ровно сказал Глеб - Вадиму даже показалось, что он слегка ослышался. Не то что бы тот совсем уж никогда не извинялся, но процент этого явления был крайне мал - он на всякий случай посмотрел на брата, будто это могли быть какие-нибудь глюки. Глюков не было - Глеб сидел рядом, всё ещё вымокший, уже не злой и какой-то слишком тихий. И ещё очень грустный, в чём-то даже до наивного - почему-то невольно снова стало жалко. Себя он этой агрессией выматывал явно куда больше. -Да фиг с ним, Глебсон,- между делом отозвался Вадим, проверяя, не слишком ли туго получилось - голубые, словно разведённая акварель, глаза стали очень серьёзными. -Нет, ты не понял,- одновременно отрешённо и где-то очень близко к сердцу сказал Глеб. -Я тебя не ненавижу. Никогда. Вадим незаметно вздохнул - что с ним делать оставалось по-прежнему открытым вопросом, но сердиться в любом случае не выходило. -Я знаю, Глебушка. Уж поверь - прекрасно знаю. Просто хоть ты на самом деле очень умный, а иногда всё равно ужасно глупый. Переоденься, вся рубашка мокрая. ...Между тем, теории заговоров и зарождающейся смуты в агатовском составе не давали Вадиму Рудольфовичу покоя весь остаток дня даже после того, как он сдал окончательно обратно одомашненного Глеба Тане - да, тот всегда был личностью, мягко говоря, не вполне уравновешенной, и да, его там запросто могли придавить, воспользовавшись тем, что он младший. Но не сподвигло ли его ещё что-нибудь к гневным тирадам в адрес "бандитов Жириновского"? Саша, как и сам Вадим, успел согласиться - значит, оставался Котов. Выяснив, что барабанщик, в отличие от слишком занятых разборками Самойловых, как нормальный ответственный артист спокойно репетирует свою партию, Вадим окончательно убедился, что судьба благоволит серьёзному разговору, и решительно устремился к коллеге - настолько решительно, что даже едва не снёс его, собирающегося уходить, в коридоре. -У меня вопросы по поводу вчерашнего,- с ходу перешёл в наступление Самойлов - не чуящий беды Андрей только приподнял брови. -А что по поводу вчерашнего? Вы решили выступить, мы не решили - у каждого своё мнение, что тут говорить. -Мнение Глеба интересным образом оказалось подкреплено неплохой порцией коньяка,- прохладно заметил Вадим - Котов только теперь постепенно начал соображать, к чему он клонит. -Ты прекрасно знаешь, каким образом он предпочитает решать стрессовые ситуации - и знаешь, что если он не поедет, то никто не поедет. Ты с ним, часом, не проводил дружескую беседу по этому поводу? Ты ведь не хотел выступать, насколько я помню. -Насколько помню я, изначально вообще никто не хотел, начиная с тебя же,- спокойно ответил Андрей, глядя прямо в глаза без тени какой бы то ни было реакции. -Это вы с Сашей как-то шустро переобулись, ты уж извини за выражение. И не надо выезжать на характере Глеба - ты ещё получше меня знаешь, что у него есть своё мнение, и что манипулировать им нереально, даже если бы я пытался. Я отказался выступать, Глеб тоже отказался, а потом напился, потому что на него давили, и потому что за ним было некому уследить - это всё, что вчера было, и ты это сам прекрасно знаешь. Не надо пытаться как-то это перекручивать. Вадим только сверлил барабанщика взглядом, пытаясь сгенерировать какой-нибудь достойный ответ - несмотря на дружбу, неизменная непоколебимость и несгибаемость Андрея время от времени начинала раздражать его "организаторские способности", порой и вовсе подсознательно воспринимаясь почти что как бунт. -Ты провоцируешь разлад в группе,- наконец холодно отозвался Вадим - Котов с трудом сдержал смешок при мысли о том, что если уж кто-то разлад и провоцирует, то это скорее бесконечно грызущиеся друг с другом Самойловы. Слышать такое заявление от одного из них было по крайней мере достаточно забавно. -Мне не нравится такое отношение к моей позиции как основателя в целом - и за весь этот инцидент, неплохо пошатнувший наши взаимоотношения с Кадушиным, я имею полное право тебя уволить. И уволю. В тёмных глазах Андрея по-прежнему ни на миг не дрогнуло невозмутимое спокойствие - он прекрасно знал, что его, бывшего с группой уже по крайней мере лет семь, что составляет основную часть её существования, из-за банально не задавшегося дня никуда не уволят. Оскорбляться, вопить о том, что он такого отношения не заслужил и вообще не потерпит и сейчас сам первым уволится - не очень умно и несколько истерично, а истерик им всем на ближайшее время вполне хватило. -Да увольняй на здоровье,- пожал плечами Котов, разворачиваясь и безмятежно направляясь к выходу - если в группе не будет хоть одного эмоционально стабильного участника, самой группы тоже не будет. А этого всем четверым, как бы ни мотала судьба, хотелось меньше всего.