Star Lost

«Я так счастлив, и у меня все хорошо» — думает Сынмин. «Все хорошо, потому что я люблю, и меня любят, и я чувствую, что важен и что мои дела важны. Я справляюсь со всем, что мне дают, и мне нравится, как я выгляжу, и у меня все хорошо». Чан смотрит на Сынмина, и у него в глазах такая нежность, что она заставляет его немножко жмуриться, чтобы не выпустить всю любовь разом, потому что это убьет Сынмина. Чан обнимает его на концертах, в студии, на тренировках, дома, когда они зависают в комнатах друг у друга, и каждый раз Чан обнимает Сынмина так крепко, будто боится, что тот передумает и уйдет. Чан говорит: — Ты — мое солнце, я не надеялся когда-то проснуться и увидеть тебя так, таким. Сынмин отпускает себя и учится улыбаться. Сынмин распевается, и ему не нужно думать над тем, как ставить пальцы, потому что он может сыграть все с закрытыми глазами, он греет горло и немножко кривляется, чтобы размять мышцы и тянуть высокие ноты было легче, чтобы звуки бежали и били людей в лицо. Сынмин опускает веки, и ему кажется, что его музыка резонирует в нем, что он сам и есть музыка, что он — эта студия, он — мир, и слово было у него, и он был словом. Сынмин распахивается весь, раскрывается и тянет так высоко, будто не знает, что это край его диапазона, рояль немножко дрожит, и видится красным, когда поднимаешь голову к лампам на потолке, а глаза зажмурены любовно. Сынмин переставляет руку еще на полтона. Феликс тоже учится петь, вспоминает он, а Чонин пропадает в данс-зале с Минхо и Хенджином и вечерами жалуется, как приятно горят мышцы. Они говорили с Феликсом недавно, и Сынмин рассказал о Банчане. — Я так счастлив за вас, — говорил Феликс, — вы выглядите счастливыми и светитесь вместе. У вас все будет хорошо. «Все будет хорошо, — думает Сынмин. — Почему это чувствуется, как будто наступила весна, и раскрасила весь мир в желтый и вплела в волосы венок из мелких красных цветов»? Голос Сынмина дрожит, и он опускает крышку. Он начинает с нового, и открывает текст. Я встретил тебя, и мне показалось, что мир обрел цвета, Я вижу то, что никогда не замечал раньше, и ты… Почему всюду ты, почему я думаю о тебе каждую минуту, Почему мне кажется, что я никогда не был так наполнен, Почему я хочу улыбаться, улыбаться тебе? «Кто пишет эти тексты?» — проносится в голове Сынмина. — «Почему они такие банальные и правдивые? Зачем вообще петь о любви, если ее надо чувствовать? Надо гладить большим пальцем перепонку между большим и указательным, и смотреть, как чужие глаза сами жмурятся от любви, когда смотрят на тебя, потому что ты нравишься». Почему они поют о любви? Почему они так много поют о любви? Сынмин вибрирует, когда поет, ощущая каждую строчку, как будто их сплошной лентой по слову, по буковке протащили прямо под его кожей. Сынмин открывает какао и смеется с тупого кошачьего мема от Минхо. Его отпустили отдохнуть, и он уже съел свой салат с заправкой из лимонного сока, а теперь ждет, когда доделают декорации для следующего захода. В этот раз ничего сложного — просто выглядеть естественным в кадре, трогать духи под нужным углом и смотреть, как будто не на камеру, а на человека за ней. Его снова ставят в позу, потом какая-то девушка поправляет ему одежду, потом новая поза, несколько сотен щелчков, смена света, смена позы, смена образа, другой парфюм в руках. — Представь, что ты влюблен, — говорит фотограф, — представь, что флакон — это она, ну дай мне эмоций, чего ты! Сынмин думает о Банчане и улыбается. — Замри! Снято! Снято!!! — Если бы он на меня так посмотрел, я бы умерла, господи, какая же она счастливица! Сынмин смотрит на девушку, чья реплика прозвучала в случайной тишине, и коротко смеется. Банчан оглаживает костяшками пальцев его висок. Они лежат на кровати в его комнате, и светильник на стене одаривает их теплым молочным светом. Свет растекается по коже. Глаза Чана блестят в невыразимой нежности. Они молчат, лежа друг напротив друга, и рука Сынмина в его руке. Чан смотрит в глаза Сынмину, целуя его запястье, и Сынмин ощущает, как в его груди, где-то за диафрагмой расширяется что-то. Его распирает любовью, похожей на молоко с медом и брауни Феликса, сладко и очень много, и очень сильно. Сынмину кажется, что он сейчас расплачется, что он не выдержит. — Я люблю тебя, — шепчет Чан. — Я люблю тебя, — говорит Сынмин, — я так сильно люблю тебя. Хенджин смотрит немножко подозрительно, но соглашается потренироваться вместе. Сынмин объясняет: у меня не получается элемент, но я немного боюсь подходить к Минхо, ты знаешь Минхо, он меня сожрет, если я буду делать неправильно — и дальше все идет на лад. Хенджин помогает, шутит, зачесывает вверх свои волосы, и Сынмин стягивает ему резинку с запястья. — Прости меня за то, что я тогда сказал, — говорит Сынмин тихо, когда они сидят, привалившись к стене, после тренировки. — Ты больше, чем красивая мордашка, правда. Я не знаю, почему тогда сказал это, просто отключился мозг. Ты так резко все воспринял… Это из-за той истории, когда ты был трейни, да? Хенджин смеется, как будто из него вытащили все кости разом. — Слушай, и ты меня. Прости, что взял тогда твою расческу, я знаю, что ты очень остро относишься к вторжению в личное пространство, но все равно… Почему-то подумал, ну знаешь, не поругаемся же мы из-за такого. Плохой день, да? — Отвратительный. Мне казалось, что я рассыпаюсь. — Понимаю. Хенджин нервно трогает волосы. Потом снова. Потом стягивает резинку с волос, и оттягивает ее, чтобы она ударила запястье. — Понимаешь, мне всегда говорили, что я, ну, дебютирую без проблем. «Ну ты же красивый!», «Да ладно, тебе даже не нужно ничего уметь, просто улыбайся, ты же вижуал» — все эти люди, которые так сильно завидуют, что успокаивают других. Я ненавидел это — быть вижуалом. Я просто хотел чего-то стоить, ну, быть кем-то, понимаешь? — Хенджин откидывается головой на стенку, — бывает такое, что, ну, человек и не имел чего-то в виду, знаешь, а тебя настолько это зацепило, будто раздавило, катком переехало. И ты потом ходишь такой, будто все хорошо, а внутри все прям в мясо. Сынмин протягивает ладошку, и Хенджин грустно отбивает. В общежития возвращаются молча. Сынмин пропускает ужин. Он лежит в темноте комнаты, и рассматривает пятно света с улицы на потолке. На полке напротив кровати смутно поблескивают бока собачьей коллекции, которую ему собирали мемберы и друзья из разных городов и стран. Сынмин перебирает их по памяти: самому старому щенку из красного дерева, разрисованного белыми полосками, почти семь лет. Его купили родители, когда он пошел в среднюю школу. Самую дурацкую псину из лего подарил на день рождения одноклассник. Киоко привезла фарфоровую, похожую на лошадь, сказала, что из Франции. Феликс дарил странную сувенирную маску собаки, но она не помещалась на полке, и Сынмин отвез ее к основной коллекции домой, когда навещал родителей. Чан дарил пять собак из коллекции, с последней из них, плюшевым Гав Кристофером Чаном, Сынмин засыпает каждую ночь. Сынмин прижимает к себе Гавчана. Почему так тревожно? Они празднуют успешные съемки клипа, и Чан гладит коленочку Сынмина под столом. В бокалах грейп джус, и смех немножко громче, чем можно. Джисон перекидывается локальными мемами с Минхо и жмется к Феликсу, Феликс ржет в Чанбина, Хенджин с телефона зачитывает вопросы для «Правда или действие». Сынмин сжимает бедра и обнимается с подушкой. Прикосновения бьют в голову так сильно, что кружится голова, и он постоянно прикладывается к бокалу. Чан выглядит спокойным, будто ничего не происходит, но мурашками от него через горячие пальцы перебегают дэдди-вайбы. Щеки холодные, но уши горят, и Сынмину видятся красноватые отсветы на желтой от света стене. Джисон бросается очередным приколом в Минхо, и тот кидается душить его подушкой, Джисон уворачивается и кричит о свободе любить, он свободен, он любит. — Квокки тоже люди!!! — кричит Джисон и болтает ногами, отбиваясь от Минхо. Сынмин сейчас лопнет от смеха. — Ого, никогда не видел, чтобы ты так смеялся! — говорит хенджин. — ты так широко распахиваешь рот! звуки его голоса рассыпают свою кодировку в голове сынмина, и он замирает, пытаясь понять, что именно сказал хенджин. вопрос замирает у него на губах, когда он вручную — буковка к буковке — собирает фразу. ты никрнла не видеми ты смеялмва ты тк ширвакр рамспахиваешь р о т так широк о ты так ш и р о к о т ы т ы т ы