Батины сказки

      «Гранд Витара» для таких препятствий годилась плохо, тут и трактор прошел бы с трудом — дорога впереди буквально исчезала в огромной черной луже, присыпанной по краям снежком. Метров через десять она выныривала обратно, но под таким крутым углом, что страшно было, на какую же глубину она уходила под воду.       Серый, сидевший спереди, тревожно вцепился в ручку над дверью и с сомнением посмотрел на Ивана Петровича:       — А мы там не утонем?       Тот наморщил лоб и хмыкнул.       — Утонем! Обязательно утонем! — он включил полный привод и вывернул руль, — но отсюда уже и пешком недалеко, если что.       Городской внедорожничек выехал левыми колесами на снежную насыпь, а правыми покатил по середине дороги, между размякшими колеями. Машина здорово накренилась на бок, Петька с Лёнькой, сидевшие сзади, с хохотом сползли на правую сторону, в багажнике что-то с шумом посыпалось, Иван Петрович сказал: «Держитесь крепче» и дал газу.       В середине запруды «Витара» заартачилась было, поползла куда-то в бок и вниз, но потом одумалась и под крики «Ура!» вылезла на сушу.       Серый в жизни не видал таких дорог. В глубоком месте вода дошла почти до края окна.       — А если бы мы там застряли, как бы сами выбирались? — спросил он.       — Через крышу! — Иван Петрович показал на прикрытый шторкой люк в потолке.       — Ну, не застряли же! — засмеялся сзади Петька и хлопнул приятеля по плечу. — Сто лет уже так катаемся и ничего!       Веселье с заднего ряда раздавалось всю дорогу. Петька с Лёнькой то показывали друг другу смешные видосы, то просто подкалывали, когда мобильный интернет отвалился, а под конец дороги их смешило, казалось, абсолютно всё — и снежный пейзаж за окном, и то, как Иван Петрович говорил «Титькина мать», ругаясь на тащившиеся в левом ряду фуры, и Серый, который с серьезным видом горожанина комментировал сельские диковины — трактора́, пасущихся на заснеженных полях коров, деревенские дома с резными обкладами.       Петька в деревню на выходные пригласил внезапно, Серый долго колебался — ехать или нет: боялся, что стеснит хозяев, что при нем будет неловко. Петька, когда всё это услышал, долго хохотал. Оказывается Лёньку он тоже пригласил, стеснения никакого быть не могло — дом большой, кроватей на всех хватало, а про неловкость он даже отвечать не стал, сказал только: «Вместе же веселее!». В программе пребывания значились шашлыки, баня с парилкой, растирание снегом (опционально) и ночёвка в деревенском доме. Серому было интересно: в деревне он никогда не жил, в бане ни разу не парился — даже посмотрел про это занятие видео на Ютюбе, чтобы подготовиться, шашлыки он любил, Петьку с Лёнькой в глубине души тоже.       Черный паркетник Ивана Петровича заехал в пятницу, ровно в пятнадцать ноль ноль, Серый запихнул в багажник сумку с заботливо собранными мамой вещами — банным полотенцем, сменой белья, теплой одеждой, — и устроился на переднем сиденье: сзади его укачивало. Машина попетляла по дворам и подъехала в дому Лёньки. Тут всех ждала картина маслом: Лёнька для поездки в деревню оделся в походный костюм.       Пятнистая зеленая куртка ощетинилась многочисленными карманами: для фляги, бинокля, туристских припасов и прочего следопытского инвентаря. Штаны-карго, заправленные в ботинки с высокой шнуровкой, тоже были обшиты снизу доверху клапанами. При таком изобилии «бардачков» по всему телу было непонятно, что Лёнька упаковал в гигантских размеров рюкзак — туда запросто поместилась бы сложенная палатка.       Под насмешливыми взглядами Лёнька поёжился, смущённо улыбнулся и развел руками:       — Ну а что? Мы с отцом шмотки походные еще осенью купили. Думали поехать в зимние каникулы дикарями на юг, с палаткой, со всеми делами, но у отца работы много, ну и в общем... Надо же обновить!       — Лёнь, — спросил Иван Петрович, помогая погрузить рюкзак в багажник, — у тебя там еще спальный мешок, что ли?       Петька с Серым тоже вылезли из машины и с любопытством разглядывали костюм «выживальщика». Лёнька с гордостью демонстрировал, где какие карманы и для чего, какой дали в подарок складной нож, как в куртке работает подогрев, как штаны превращаются в шорты, а куртка в безрукавку, а если вывернуть наизнанку, то в другую куртку.       Петька уважительно присвистнул:       — Ни фига ты Беар Гриллс! — он обернулся, — Пап, а может мы его на улице ночевать оставим? Будет медведей отпугивать!       Сам Петька был одет так, словно ехал не в деревню, проведать дачный дом, а на сбор городских пижонов: из-под подвернутых оранжевых штанов торчали полосатые носки, на синей толстовке была нарисована Нян Кэт, а радуга из-под её хвоста опоясывала кофту по кругу.       — Старинный мем, — пояснил Петька, показывая на рисунок, — ещё до Инстаграма было! Из прошлого десятилетия! — На носу у него блестели очки с круглыми розовыми стеклами.       — Ну, три товарища, поехали! — подгонял Иван Петрович, — а то встанем на шоссе в пробку.       — Залезай, Миклухо-Маклай! — Петька подтолкнул приятеля в машину, — мы с тобой вместе едем, а то Серого сзади тошнит.       Серого, который на грубый комментарий только фыркнул, Иван Петрович обнял за плечи:       — Ничего, Сереж. Ты, если что, не стесняйся, только скажи — сразу остановим. Садись!       В пятницу после обеда городские улицы уже были запружены машинами, но в пробках тыркались недолго, на шоссе поспели вовремя — до основного потока, ехали с ветерком. Погода стояла солнечная, но Питерская весна была недотрогой: она манила капелью, веселым птичьим щебетом и ясными днями, но стоило солнцу скрыться, и она тут же исчезала, словно её никогда и не было. Лес, по сторонам от шоссе, был еще засыпан снегом. До развилки на трассе домчали без проблем, дальше с шоссе съехали, и начались проселочные дороги.       Ленты разбитого асфальта петляли, Петька с Лёнькой на заднем сиденье веселились, как братья-опоссумы из «Ледникового периода», асфальт то и дело исчезал, дорога стала местами проваливаться в подтаявшую жижу.       — Уже скоро! — сказал Иван Петрович, заметив, как Серый сунул в рот очередной мятный леденец.       Наконец, последний разлив был преодолён, дорога пошла круто вверх, чахлый подлесок, забивший обочины, сменился заснеженными полями, а посреди белых просторов появилась деревня в одну улицу. Разъезженная в бурую кашу дорога с обеих сторон теснилась разномастными заборами: за штакетником и сеткой виднелись бревенчатые домики, а за глухими оградами ничего было не видать, мелькали только дощатые фронтоны и серые шиферные крыши.       Улица выгнулась дугой, и в её экстремуме показался за ровным деревянным забором рубленый домик в три окна с веселенькой красной крышей. «Гранд Витара» подъехала к забору поближе, Иван Петрович заглушил мотор и сказал: «Прибыли».       — Добро пожаловать в родовое гнездо! — крикнул Петька, выскочил из машины и тут же провалился по щиколотки в сугроб, — да ёптель!       

***

      Серый с Лёнькой помогали таскать сумки в дом, а сына Иван Петрович заставил чистить снег, в который модник поминутно проваливался в своих стильных кроссовках. Когда багажник опустел, а Петька кое-как убрал с дорожек сугробы, все пошли в дом.       — Не разувайтесь и куртки не снимайте, здесь холодно! — Иван Петрович принялся загружать дровами печь.       Гости с любопытством прошлись по дому: бревенчатые стены были выкрашены весёленькой кремовой краской, полы были застелены пёстрыми половиками. В соседней комнате стояла пара панцирных кроватей, сундук, диковинная советская мебель — этажерка, секретер, комод, а в большой — потёртый диван, круглый кухонный стол с разномастными стульями вокруг. Но добрую четверть дома занимала сверкающая побелкой русская печь.       — Прикольная у вас дача! — Серый с уважением рассматривал огромную печку.       — Это она сейчас дача, а раньше это был семейный дом. — Иван Петрович возился в огромной топке: там уже занялся огонь, и в комнату потянуло дымком. — Это мы с Петькой, считай, городские, а мой отец родился здесь и дед тоже.       Иван Петрович прикрыл топку и хлопнул ладонями:       — Так, сейчас печь растопится, и станет тепло! А пока, чтобы не мёрзнуть, предлагаю двигаться! Кто хочет поработать?       Пацаны переглянулись и робко подняли руки.       — Надо растопить печь в бане, разжечь мангал, натаскать воды из колодца! — перечислил Иван Петрович с видом базарного зазывалы, расхваливающего товар. — Петька! Ты будешь таскать воду!       — Что-то вы меня, папаша, больно притесняете! — Петька тряхнул пёстрой, как бензиновая лужа, челкой. Иван Петрович усмехнулся, хлопнул сына по плечу:       — Радости труда, сынок!       В конце концов, работа была сделана: печь, под контролем Серого, потрескивала дровами, согревая дом уютным теплом, баня топилась, воду Петька с Лёнькой натаскали в четыре руки, и она уже кипела в баке на каменке, берёзовые поленья в мангале горели весело, украшая темнеющее вечернее небо гирляндами оранжевых искр.       — Всё, пацаны, пора в баню! — позвал Иван Петрович, — раздевайтесь и вперёд — натопил я умеренно, не растаете, а я пока шашлыками займусь!