Между волком и собакой

Месяц Огня очага* выдался тёплым и мирным в этом году, под стать имени. Безжалостных в здешних краях гроз можно было по пальцам одной руки пересчитать, и немногочисленные озимые посевы не побило, на радость земледельцам. Даже чуткие северные сурки всё откладывали спячку, нагуливая жирок на разнообразном гнусе и моллюсках. Только ночи становились всё длиннее да пробегал по верхушкам многолетних лесов нордический ветер с моря, напоминая, что снегопады уже подбираются к порогу, как голодные волки. Тёплые течения пока ещё оберегали прибрежные города, но скоро и они уступят натиску неподкупной тамриэльской зимы. Каменистая, пыльная дорога льнула к Хаафингарскому хребту и услужливо ложилась под копыта тягловой лошади. Высокие ели словно стражи тянулись вдоль тракта, косогором уходя вниз, под обрыв. В колючих ветвях посвистывали пичуги, наслаждаясь последними погожими деньками в этом году, но будто бы неуверенно, без летней беспечности. Вслед повозке лениво кивали почти облетевшими головками цветки языка дракона. Покачивающуюся на козлах телеги нордку в рабочем фартуке поверх платья звали Катла. Годы уже тронули сединой ее каштановые волосы, выбивающиеся из-под чепца, но упрямый подбородок и прямой нос выдавали сильную женщину, которая не покорится возрасту до последнего. Истрепавшаяся вышивка по рукавам и подолу одеяния говорила о статусе состоявшейся купчихи, а её пшеничный цвет — о том, что торгует владелица дарами природы: зерном, овощами и скотиной. Непостоянное скайримское солнце ласково грело вознице спину, настраивая на благостный лад, но тщетно: Катла была не из тех, кто придается праздным мыслям. Женщина тянула на себе всю ферму и несносного сына в придачу, пока муж-домосед берег кости. В Снилине никогда не было той жизненной энергии, которая била ключом в его жене, и с годами это становилось всё заметнее. Каждое утро хозяйка поднималась с рассветом, мела двор, кормила кур и отправлялась доить коров, пока супруг нежился в кровати. Затем она поднимала сына и отправляла его пасти коней, а сама стряпала завтрак. Снилин приходил на кухню как раз вовремя, чтобы отведать свежесваренной пшеничной каши и травяного чая с медовым хлебом. Справедливости ради, Катла сама отказывалась подпускать мужа к делам на ферме, считая, что неуклюжий норд только навредит себе и хозяйству. Она позволяла ему разве что нарубить дров или спуститься с сыном к реке за водой, а по праздникам Снилину разрешалось приготовить фирменную охотничью похлебку из оленины, которой научил его старый друг-босмер. Пожалуй, это всё, что мог сделать супруг несгибаемой Катлы, не порвав рубахи и не отдавив себе ногу, да и то — без гарантий. Однажды Снилин уронил собственного маленького сына прямо в бадью с водой для скота. В тот день у Катлы точно прибавилось несколько седых волос, а растяпа еще неделю бросал виноватые взгляды на жену, которая запретила ему подходить к ребенку ближе, чем на длину меча. Нордка размяла плечи и повелительно причмокнула затянутой в упряжь лошадке. — Давай, Гнедой, немного осталось, — строго поторопила она, скользя взглядом по обочине. Сквозь стволы деревьев мелькала река Карт, яркой солнечной лентой извиваясь далеко под откосом. Погода в Скайриме обманчива: только что сверкало прозрачное небо, как уже налетел ураган, принеся на крыльях сумерки и коварный туман, поэтому Катла спешила управиться с работой и приехать на родную ферму засветло. В конце месяца обещалось ежегодное бурное празднование Дня рождения императора, популярной даты в имперской части Тамриэля, и у женщины было по горло забот: её ферма кормила всю столицу Скайрима. В преддверии крупных торжеств ко двору требовалось в два раза больше свежих поставок, и хозяйка фермы обращалась за помощью к ближайшим деревням Хаафингарского владения. Основные злаковые поля располагались при Вайтране, уже скоро оттуда потянутся обозы с собранной в прошлом месяце пшеницей, а вот картофель, зелень, репа и капуста прекрасно себя чувствовали в верховьях близ Солитьюда. Не такая заболоченная, как в низменностях Морфала, и не настолько промерзшая, как в окрестностях Виндхельма, мягкая плодородная почва меж хвойными лесами легко возделывалась и благосклонно принималась корнеплодами. Впрочем, во владения Хьлмарка из дворца тоже направили людей — по ягоды для пирогов. Для столичного обоза даже выписали дочку городской травницы Фиру: история знавала случаи, когда недалекие служки приносили с болот топлянку вместо терпкой сладкой красницы. Ягодки были схожи внешне, да вот только от первой через несколько часов схватывало такое жесточайшее отравление, что и неверующий всем богам взмолится. Чтоб добили. В действительности День рождения ныне правящего императора Тита Мида II не имел к празднеству никакого отношения, история гуляний уходила корнями в прошлые эпохи. Однако консервативные тамриэльцы редко изменяли традициям, и потому правитель старался посетить каждую провинцию лично и провести несколько грандиозных пиров наравне со своим народом. Впереди замаячил силуэт внушительного Драконьего моста — грандиозного творения, давшего название деревне у своего основания. Арку посередине венчал огромный каменный череп дракона с жутковатыми провалами глазниц, различимый даже с расстояния. Мост — гордость и хлеб местных жителей — служил единственной переправой через Карт для караванов на многие мили окрест. Катла приподнялась на облучке и вгляделась в туманные очертания деревни. Что-то было не так. Мерин глухо фыркнул и замотал тяжелой головой. «Дым», — догадалась женщина, напряженно опускаясь обратно. Не туман окутывал Драконий мост, а почти рассеявшийся дым. Нордка хлестнула Гнедого вожжами, заставляя перейти на тряскую рысь, и уже на подъезде почувствовала разлитый в воздухе запах горелого. Дом семьи Хоргейра походил на обугленный скелет. Поддерживающие крышу балки подломились и погребли под собой гостиную и кухню. У просевшего порога валялся почерневший котёл. Соседние хаты лишились крыш, огонь успел перекинуться даже на таверну «Четыре щита», что через улицу. Фейда, владелица заведения, как раз оттирала свою вывеску от копоти, сидя на ступеньках. — Фейда! — окликнула трактирщицу Катла, останавливая повозку. — Что здесь произошло? — Братья Бури здесь произошли, — сумрачно откликнулся мужской голос, и из недр таверны вышел смуглый воин в форме Пенитус Окулатус. Служба Пенитус Окулатус была окутана плотной пеленой тайн. После войны Клинков, которые занимались охраной императорской династии, распустили в соответствии с Конкордатом Белого золота — таково было требование Талмора наряду с запретом поклонения Талосу, любимому богу нордов. Обязанности упраздненных Клинков перешли к шпионам Окулатоса, и теперь эти натасканные и опытные разведчики ко всему прочему оберегали покой императора и его владений в качестве элитной стражи. В Драконьем Мосту располагался их пост — так шпионы могли контролировать стратегически важную развязку и дорогу к Солитьюду. Накануне визита императора штаб Окулатоса отправили в Скайрим для предварительной разведки и контроля ситуации: к поездкам в «дикие земли», которыми величали самобытный Скайрим в сравнении с рафинированным Сиродилом, процессии готовились с особым тщанием. Шпики наводнили самые неприметные домики во всех уголках Скайрима, обосновались на городских рынках и осели в деревнях. Ходили даже слухи, будто сына командира штаба, Гая Марона, — а перед Катлой стоял именно он — связали нежные чувства с трактирщицей Фейдой за время его вахты в деревне. Как видно, у слухов были основания. Фейда тяжело вздохнула и встала, расправляя подол грубого сотканного платья. — Они пришли со стороны леса, — женщина махнула рукой в сторону оврага, густо поросшего ельником. — Налетели, как стая обезумевших псов, начали жечь дома и кричать, что будут отрезать от Империи по кусочку, пока им не вернут «их Скайрим». Гай снял поцарапанный шлем и мягко приобнял Фейду жилистой рукой. С учётом слухов, невинный жест поддержки в исполнении этих двоих выглядел до неприличия интимно, однако лицо агента было мрачнее тучи. — Не ожидал я, что эти поганцы примутся за активные действия так скоро. Мы среагировали как смогли, спасли от огня большую часть деревни. Лесорубы таскали воду из реки, как проклятые, настоящие герои. К тому же, таверна почти не пострадала, — имперец прижал хозяйку «Четырех щитов» к себе.  — А мятежники?.. — сухими губами спросила Катла, окидывая взглядом пострадавшее поселение. — Мы гнали их до равнины, — жестко ответил Гай. — Там же и оставили на съедение животным. Эти сволочи даже сожжения не заслуживают. — Гай, — нахмурилась Фейда, отстраняясь от мужчины и заглядывая тому в глаза. — Фейда, они сожгли бы и твой дом, не задумываясь, — настойчиво прервал имперец, будто продолжая начатый ранее разговор. — Братья Бури — только красивое название и громкий лозунг, с которым они идут по головам. Посмотри, сколько людей осталось без крыши над головой. — Я понимаю, — понурилась обычно бойкая нордка. — Просто это так не по-человечески. — Видимо, речи Ульфрика окончательно затмили их взоры. Ты мягкая натура, Фейда, и я не хочу тебя пугать, но в провинции разгорается настоящая война. Эти стычки не должны сходить с рук отступникам. Катла зябко передернула плечами, несмотря на тёплый день. Запрет на почитание Талоса расколол Империю надвое, точно орех. Кто-то смирился с вынужденными мерами и молился своему богу за закрытыми дверьми, а кто-то встал на сторону Ульфрика Буревестника, чтобы вершить самосуд. Отчасти Катла понимала их рвение, ведь она сама была истинной нордкой и всю жизнь поклонялась Талосу. Иногда ей тоже хотелось схватить клинок и броситься отстаивать честь своей родины, но бывшая воительница понимала, что на самом деле Скайрим стал жертвой куда более запутанной игры, которая не по зубам птице её полёта. Братья Бури вообразили себя волками в окружении своры шавок и упорно не замечали, что их истинный враг вовсе не Тит Мид II, а Альдмерский Доминион. Имперские полководцы и генералы сходились во мнении, что враг им достался хитрый, точно матёрый лис: одним пунктом якобы мирного договора он запалил фитиль междоусобиц, другим подорвал доверие дружественного Хаммерфелла к Империи, вынудив отдать кусок его земли в лапы альтмерам. Если так пойдёт и дальше, Доминиону даже не нужно будет организовывать ещё один военный поход: Империя распадется изнутри, и Талмору останется лишь подмять под себя разрозненные провинции, как каджитские и босмерские королевства годами ранее. Катла сжала пальцами переносицу: все эти беспорядки и участившиеся набеги отнюдь не способствовали ладной организации праздника Дня рождения. — Кто-нибудь погиб? — спросила хозяйка фермы, сбрасывая наконец оцепенение и спрыгивая с козлов. — Да, — печально кивнула Фейда, вновь опускаясь на ступени своего заведения. — Хоргейра завалило в собственном доме, а Тамсин, сестра его, вытащить пыталась, да так и задохнулась в дыму. Дочка у неё теперь осталась круглой сиротой. Трактирщица горестно нахмурилась и покачала головой, сочувствуя трагедии ребенка. — Они с Тамсин так хотели посетить пир и гуляния в честь Дня рождения императора, погостить к Хоргейру приехали… Но, видно, на то воля богов. — Да упокоит Аркей их души, — сдержанно промолвила Катла, машинально перебирая пальцами спутанную гриву своего мерина. — Но ведь у девочки осталась тётка? Хоргейрова жена, Олда? Бездетная супружеская пара владела лесопилкой в Драконьем Мосту и горя бы ей не знать, если бы не пристрастие Хоргейра к выпивке. Мужчина просаживал кровно заработанные деньги в таверне, пока жена пыталась свести концы с концами и топила отчаяние в объятьях его брата, Лодвара. Не то чтобы Лодвар казался рыцарем в сияющих доспехах — бесхребетность была, очевидно, семейной чертой — однако желание заткнуть братца за пояс и прибрать вместе с его благоверной часть прибыли с лесопилки успешно делало из норда чуткого любовника. Об интрижке знала вся деревня, кроме самого Хоргейра. Не дождавшаяся честного семейного счастья Олда превратилась в поразительно склочную и нервную бабу, обвиняя всех вокруг в своей незавидной судьбе. Выносить её с грехом пополам удавалось только Лодвару, который, видно, утешался мыслями о скорой награде за свои страдания. Катле подумалось, что теперь овдовевшая нордка совсем с цепи сорвется и выжмет все соки из деревенских. — Свезло старой перечнице, — без особого уважения к чужому горю фыркнула трактирщица. — Она-то во время набега лук на задворках дёргала. Поголосила для приличия да к Лодвару в хижину у лесопилки перебралась. Сдаётся мне, хаты ей пуще мужа жаль было. Племянницу даже приголубить не пожелала, прямо при ней и сказала, что кормить ещё один голодный рот ей нечем. Губы Катлы сжались в тонкую нитку. Она представила, каково сейчас маленькой девчонке, у которой не осталось никого родного на всем белом свете. Сирот отправляли в приют в Рифтене, где они надеялись на лучшее и ждали чуда. Очень многие не дожидались. Солнце уже перевалило за зенит. Фермерша хотела было покончить со сплетнями и вернуться к делам, набрала воздуха в легкие… и выпалила: — Я могу забрать ее. Фейда уставилась на знакомую, как на восставшего драугра посреди своей кухни. — Но у тебя же и так дел невпроворот, да и семья, ты сама говорила… — Ничего страшного. Мы найдем девочке занятие, а еда в доме всегда есть. «И ей в любом случае будет лучше, чем с этими лодырями Олдой и Лодваром или в рифтенском приюте. Где угодно будет лучше, чем там», — мысленно добавила нордка. Трактирщица будто мысли читала. Задумчиво пожевывая нижнюю губу, она прикинула что-то в уме, и морщинка меж бровями разгладилась. — Хорошая идея, — тактично внёс свою лепту Гай Марон, прилаживая вывеску таверны обратно на кронштейн. Шпиону полагалось на раз ловить настроения, витающие в воздухе. — На ферме любые руки нужны, а девочка сможет следить за животными. Отличное подспорье. — Вот и порешили, — встряхнулась Катла, и спина у неё стала ровной-ровной. Женщина еще не до конца осознала последствия своего предложения, но когда нордка что-то решала, то ничто не могло ее разубедить. Не доверяй Катла своему чутью, ни в жизнь ей было б не поднять такое хозяйство. К тому же, она всегда мечтала о дочери. — Дело за малым. А теперь покажите мне, что уцелело от вашего урожая. Мне еще пир к торжеству готовить!

***

Сиротка оказалась худенькой десятилетней девочкой с бледной, полупрозрачной кожей и звонким именем Йора. Холщовое платьице не скрывало выпирающих лопаток, а руки, сплошь покрытые бытовыми ожогами и порезами, были не толще молодых веточек. Обычно не лезшая за словом в карман Катла на миг потеряла дар речи при виде заморыша, но быстро взяла себя в руки. Фейда привела ребенка после того, как деревенские мужики нагрузили телегу капустой, картофелем и пучками пряных трав. Фермерше оставалось только посадить Йору в повозку и попрощаться с трактирщицей перед отъездом. Фейда заботливо укутала тихую девочку в шерстяной платок и подошла к Катле, проверяющей груженый товар в кузове. — Будь с ней помягче, — шепнула Фейда нордке, привалившись боком к ящику с овощами. — Мать — это всё, что у нее было, отца девочка и не знала. Насколько я знаю, жили они небогато. — Да уж я заметила, — пробурчала Катла в ответ, накрывая нежную зелень мешковиной, чтобы не попортилась от дорожных условий. Если даже после плодородного лета ребенок выглядел как призрак, то очередную беспощадную скайримскую зиму они с матерью могли бы и не пережить. — На этом семействе что, проклятье какое лежит? Хоть один нормальный кормилец в нём был? Фейда только вздохнула и кинула косой взгляд в сторону Гая, отрывисто командующего группой дюжих лесорубов на окраине деревни. Мужчины разбирали погоревшие дома и оттаскивали обугленные балки на опушку. За кучей досок и бревен угадывались очертания двух прикрытых тканью тел. Лучи закатного солнца из-за горной гряды затопили Драконий мост золотистым светом, протягивая длинные причудливые тени от человеческих фигур. Марон оттер лоб тыльной стороной ладони и, заметив обращенное на него внимание, помахал женщинам рукой. С минуту нордки безмолвно наблюдали за кипящей работой, а затем Катла строго одернула фартук и повернулась к лошади, заскучавшей в оглоблях. — Мне пора, а то скоро совсем стемнеет, — взгляд нордки задержался на Йоре, по-птичьи нахохлившейся на облучке телеги. Солнечные лучи красиво подсветили ее медно-русые волосы, придавая косичкам цвет расплавленной смолы. Детский силуэт выбивался из привычной картины, словно новая деталь на давно знакомом полотне. — Хорошо, что ты решила взять девочку к себе, — шепнула напоследок чуткая Фейда, ободряюще сжав руку знакомой. — О такой наставнице, как ты, можно только мечтать. Жесткие уголки губ фермерши дрогнули и, слегка пожав ладонь трактирщицы в ответ, Катла уверенным движением вскочила на скамейку рядом со сжавшейся Йорой. Та не проронила ни слова и даже не подняла испачканного копотью лица. Нордка подхлестнула вожжами разомлевшего на солнце мерина, и телега со скрипом тронулась в гору по каменистому большаку.