Школа для генсека

      Сигрид сидела перед рабочим ноутбуком уже третий час. Был обычный воскресный вечер начала марта. В Осло ещё вовсю ощущалась зима, хоть по некоторым признакам и можно было сказать, что холодный сезон на исходе. Темнело позднее, рассветало раньше, чаще обычного показывалось ещё не гревшее, но по-весеннему яркое солнце. Весна вот-вот должна была вступить в свои права. Ещё каких-нибудь пара недель, и она придет по-настоящему, чтобы окончательно воцариться и зазвенеть птичьим пеньем в прохладном влажном воздухе над фьордом, омывавшим берега столицы. В этом году всегда любившая весну Сигрид ждала её с особенным нетерпением. Это была её тридцать седьмая весна, грозившая, благодаря внезапно разразившейся в центре Европы войне, стать последней для всех на планете. Опасность была реальной. Сигрид, которая уже шестой год трудилась в качестве корреспондента обозревателя во влиятельном столичном издании «Вечерняя почта», понимала это особенно отчетливо. И в это неспокойное время она сидела перед экраном ноутбука, вместо того, чтобы проводить уютный воскресный вечер в доме живших в Экеберге родителей или отправиться с лучшей подругой в их любимый паб в Грюнерлокка. Все это, как казалось впечатлительной Сигрид, осталось где-то в другой реальности мирной жизни, оставшейся в прошлом. Сейчас, когда вся Европа и мир каждый день ждали новых тревожных и мрачных событий и леденящих кровь новостей из мест боевых действий, у неё было, чем заняться… В пятницу их главред, Винснес, с утра огорошил Сигрид неожиданным заданием. На следующей неделе ей предстояло вылететь в Брюссель, чтобы взять интервью для статьи у одного из самых видных политических деятелей Норвегии последних десятилетий в день его рождения. Речь шла о Йенсе Столтенберге, человеке, от воли и решений которого во многом зависел существующий миропорядок. Начиная с того момента Сигрид непрерывно спрашивала себя, почему Винснес поручил эту важную и ответственную работу именно ей, Сигрид Олсен, все пять лет писавшей о социальных проектах муниципалитета и рассказывавшей читателям «Вечерней почты» истории неординарных личностей прошлого, а также местных чудаков, вроде старушки, любящей носить красное и ездить на велосипеде в непогоду, или активистов движения за права животных. Когда ей было объявлено о новом поручении, Сигрид не протестовала. Не в её правилах было возражать начальству и отказываться от работы, даже если сама она считала, что с этим заданием намного успешнее справился бы коллега Гундерсен, отвечавший за политические новости. Винснес, в подкрепление своего решения, пробурчал что-то вроде «С женщиной он будет откровенней…», однако Сигрид хорошо знала, что откровенность была одним из последних требований к её будущему собеседнику. Иначе говоря, ей предстояло выполнить так называемый «общественный заказ», написав в будущей статье по итогам интервью ровно то, что, по мнению следовавшей политической конъюнктуре редакции в лице Винснеса, желало прочесть из уст генсека Столтенберга большинство читателей. «Он выбрал меня, потому что я всегда была предельно далека от политики…» — подумала Сигрид, предпочитавшая отмалчиваться, когда на корпоративной вечеринке или в кругу её друзей начинали высказываться и спорить о партиях, выборах, глобальных событиях, видных мировых лидерах и прочем, что относилось к политической сфере. Убеждённая пацифистка, она считала, что политика не то, о чём следует праздно разглагольствовать. Сама основа существующей политической системы была глубоко чужда свободолюбивой одиночке Сигрид. Мир, основанный мужчинами для удобства мужчин, позволяющий им играть в политику, рискуя благополучием и жизнями миллионов ради собственных амбиций, вызывал протест и возмущение. Своего респондента Сигрид, будучи норвежкой, разумеется, знала заочно, несмотря на то обстоятельство, что никогда до сего момента не следила за его карьерой. И все же она хорошо помнила его лицо, которое время от времени мелькало в новостных выпусках, обычно проходивших фоном к основному её занятию — завтраку и сборам на работу. У Столтенберга, как она помнила, были живые привлекательные черты, выделявшие его среди прочих. Они приковывали внимание и запоминались благодаря неожиданному присутствию там, где все привыкли видеть одни вызывающие неприязнь, словно рубленные топором, физиономии или ничем не примечательные, лишенные гармонии черт, постные лица. Сидя перед ноутбуком, Сигрид, стараясь изучить не только внешний вид, но и психологический портрет генсека, просматривала видеоматериалы со Столтенбергом, читала статьи о нем, находила факты политической и личной биографии, взятые ранее интервью, архивные фото с другими политиками и членами семьи, стенограммы его публичных выступлений. Ей хотелось узнать о нем как можно больше, препарировать его личность, попытаться найти подход. Мысли крутились вокруг предстоящего разговора — Какие вопросы она задаст? Как он, скорее всего, ответит? Как будет настроен?.. Это не должно было стать очередным дежурным, никому не интересным интервью. Необходимо было использовать выпавший шанс и подготовить действительно эксклюзивный материал, который нашёл бы отклик в умах читателей и помог им лучше узнать человека, управляющего самым могущественным на планете военным блоком. Увлеченная и увлекающаяся, Сигрид энергично взялась за работу и посвятила почти все выходные подготовке к беседе с генсеком НАТО. К вечеру воскресенья она ощутила накопившуюся усталость. Она выражалась в том, что время от времени глаза Сигрид закрывались сами собой, а голова наклонялась, так что острый подбородок упирался в основание шеи. Давали о себе знать две бессонные ночи, проведенные накануне в мыслях о предстоящем ей деле. Сигрид понимала — необходимо выспаться, но Столтенберг не выходил у неё из головы. Не верилось, что совсем скоро она окажется с этим человеком лицом к лицу.

***

      Приехав в офис редакции в понедельник утром, Сигрид почти не могла работать. Не получалось сосредоточиться — её не покидало волнение. Уже на следующий день ей предстояло вылететь в Брюссель, а в среду — в первый раз в журналистской карьере взять интервью у одного из самых влиятельных норвежцев мирового политического истеблишмента. — Я должна готовиться к завтрашнему вылету! — заявила она коллеге, принесшей стопку распечатанных материалов для свежего выпуска, и жестом указала на край своего рабочего стола, куда следовало положить бумаги. Винснес и политический обозреватель Курт Гундерсен заглянули к ней после обеда, чтобы проинструктировать и дать свои напутствия. Их слова почти не доходили до разума Сигрид, делавшей вид, будто внимательно слушает, и даже пытавшейся конспектировать основные идеи, высказанные Куртом. На душе у неё было неспокойно, как у любого одинокого и ответственного человека, которому впервые предстоит сделать нечто очень важное. Сигрид привыкла к одиночеству и рассчитывала только на себя, а потому волновалась особенно сильно. «Я справлюсь!» — твердила она, в который раз проверяя вечером все документы для пропуска в штаб-квартиру НАТО: аккредитацию, пасс, удостоверение сотрудника прессы и прочие журналистские атрибуты, полагавшиеся вхожим в учреждения с самым высоким уровнем безопасности. Она тщательнейшим образом продумала свою одежду и макияж, основывая выбор на практичности и прогнозе погоды в Брюсселе. Её не слишком яркая нордическая внешность оживала под действием теней, подводки и туши для ресниц. В среду утром, уже готовясь к выходу из отеля, Сигрид долго колебалась, прежде чем подчеркнуть губы светло-коралловой помадой, подходившей по оттенку к тону её рабочего блейзера. Она знала, какие чудеса может творить с её лицом умело нанесённый мейкап, и пользовалась этим невинным трюком в редких случаях, когда необходимо было выделяться и для придания самой себе уверенности. И все же, оказавшись ровно в одиннадцать утра в просторном холле главного офиса североатлантического альянса, Сигрид ощутила трепет. Это необычное волнение только усиливалось, пока вышедший ей навстречу помощник Столтенберга по фамилии Брунтланн вел её к лифту, а затем вдоль длинного внутреннего коридора на двенадцатом этаже. Несколько разделенных между собой небольшими пространствами перегородок из прозрачно-голубого стекла отделяли их от таких же прозрачных внешних стёкол во всю стену. Проходя мимо них, Сигрид подумала, что обилие стекла должно символизировать прозрачность политики альянса. Наконец они вошли в огромный залитый солнечным светом кабинет генсека. Здесь тоже были стекла вместо двух стен — той, что располагалась напротив двери, и той, что была слева. Помещение больше напоминало гостиную, совмещённую с обеденной зоной и рабочим кабинетом, настолько оно было огромно. Ярко-синим пятном на стене справа выделялся огромный прямоугольный ковер с изображением эмблемы НАТО. Сигрид оглядывалась вокруг, одновременно нащупывая на дне рабочей сумки смартфон — не забыть включить аудиорегистратор. При этой мысли сердце участило ритм, а дыхание перехватило. Наступал ключевой момент её бельгийской командировки. — Ожидайте здесь, мисс Олсен, — прежде, чем удалиться, напутствовал ее Брунтланн. — Мистер Столтенберг скоро подойдет. Поблагодарив его, Сигрид уселась на одиноко стоявший напротив удобного кресла полубарный стул и приготовилась ждать. Почему-то ей подумалось, что ожидать своего собеседника придется долго. Этот человек наверняка не признаёт пунктуальности, особенно, когда речь идет о встрече с какой-то неизвестной журналисткой, пусть и норвежской. Зато у неё будет время, чтобы мысленно проговорить вопросы и немного освоиться в рабочем кабинете генсека… Внезапно распахнулась дверь, и он вошел… Совершенно неожиданно, без малейшего шума или предупреждения. «Доброе утро, фру Олсен!» — гулко прозвучал его поставленный приятный голос. Строгий темно-серый костюм, идеально накрахмаленный белый воротник рубашки, тонкий галстук с изящным узлом, туго охватывавший худую шею. Три широких шага, и вот Столтенберг уже напротив нее, смотрит прямо в глаза своими серо-бирюзовыми глазами, кажущимися больше из-за эффекта увеличивающих линз в его очках. На секунду Сигрид смешалась, слегка поежившись и поджав накрашенные помадой губы. Она ощутила запах древесно-пряного одеколона. Сердце зашлось, заколотилось, как от сильной тревоги. — Мистер Столтенберг, как ваши дела, сэр? — от волнения обратилась она по-английски и добавила, перейдя на родной. — Можно просто Сигрид… — Что ж, тогда называйте меня просто Йенс, — улыбнулся он, присаживаясь в кресло напротив. — Похоже, я застал вас врасплох… И снова эта снисходительная, но доброжелательная улыбка… «Он и вправду очарователен…» — вдруг подумала Сигрид, улыбнувшись и кивнув в ответ. К ней уже вернулось самообладание, что позволило заметить позу собеседника — Столтенберг сидел, слегка расставив ноги, чуть наклонившись вперед и сцепив руки в замок. Казалось, он с нетерпением ждет и готов ответить на любые, даже самые каверзные вопросы. При этом изучающий взгляд его скользил по всей её фигуре. «Мужчина всегда остается мужчиной…» — стараясь не подать вида, что смущена, отметила Сигрид и спросила: — Ваша родина — Осло, но вы уже девятый год живете в Брюсселе, не скучайте по столице? — Всегда, — блеснув на нее глазами и тонкой оправой очков, с чувством кивнул Столтенберг. — К счастью, в последние месяцы мне приходится часто летать туда по делам, связанным с моей новой должностью в Центральном Банке. В Осло у меня дом, друзья, родственники, там мои корни, и мне всегда радостно возвращаться туда… Вам удобно на стуле? — неожиданно последовал его вопрос. — Мы можем поменяться местами или пересесть на диван… И он кивнул в сторону стоящего справа от кресла широкого кожаного дивана. — Благодарю, мне удобно, — машинально ответила Сигрид. — Что вы можете сказать об итогах вашей восьмилетней работы на посту генерального секретаря НАТО? Она не хотела задавать этот вопрос, однако он был необходим, чтобы направить беседу в нужное русло. — Мы с вами сходу приступили к работе и обсуждению серьёзных тем, что меня вполне устраивает, — в который раз улыбнулся своей обаятельной улыбкой Столтенберг. — Я всегда говорю «Поесть и выпить мы ещё успеем, а сейчас за работу!» Но, может быть, вы хотели бы что-нибудь выпить для начала? Он словно бы говорил «обычно я не обращаю внимание на такие условности, но для тебя я готов сделать исключение…». Подумав, что собеседник, очевидно, не настроен общаться на заданные в её плане темы, Сигрид не сразу нашлась, что ему ответить, и замерла с приоткрытым ртом, вопросительно взглянув на непринужденно улыбавшегося Столтенберга. — Желаете воды или, может быть, кофе? Какой кофе вы любите? — продолжил он как ни в чём не бывало. — С молоком, но без пены… — покачав головой, словно под гипнозом, ответила Сигрид. «Что я говорю?!» — сверкнуло в её мыслях, но Столтенберг уже проворно вскочил с кресла и подбежал к двери, чтобы просить ожидавшего в приемной помощника принести им кофе. — Я тоже люблю такой, — с улыбкой обратился он к Сигрид, стоя в залитом весенним солнцем проёме. — С сахаром, и чтобы не слишком крепкий… Его выразительный взгляд, остановившийся на ней, искрился живым интересом. Кофе принесли почти сразу же, и Столтенберг, взяв с принесенного помощником подноса свою чашку, подошел к окну во всю стену, превратившись в четко очерченный черный силуэт на фоне яркого светло-голубого неба. Казалось, он задумался, созерцая что-то снаружи, и уже забыл о присутствии гостьи. Сигрид ничего не оставалось, как подняться со стула, взять чашку и тоже подойти к окну. Непривычно яркий свет резал глаза, заставляя щуриться. — Сегодня прекрасное утро, вы не находите? — не глядя на неё, тихо спросил Столтенберг. Вынужденная приблизиться, чтобы отчетливей слышать его, Сигрид кивнула и быстро взглянула на лежавший в сумке смартфон. Аудиорегистратор телефона фиксировал их разговор. — Как вам наш кофе? — осведомился генсек НАТО. От этого вопроса у Сигрид возникло отчетливое ощущение нереальности происходящего. Её собеседник все также продолжал смотреть в окно. Внизу под ними раскинулась довольно неприглядная промзона брюссельского пригорода и только безмятежное небо радовало глаз своей ничем не нарушаемой чистотой. — Неплохой, но я не ценитель кофе, у меня от него кружится голова… — проговорила Сигрид, стараясь не смотреть вниз. — Мы можем вернуться к разговору о вашей работе на посту генсека? Я читала о вашем необычном хобби — посещать поля сражений прошлых войн… — Да, — покачал головой Столтенберг. — Я стараюсь в частном порядке посещать места самых драматичных и кровопролитных сражений Первой и Второй мировых войн и военные кладбища, где покоятся павшие в них солдаты. Они напоминают о том, что мир, в котором мы живем, не данность и не нечто само собой разумеющееся. В прошлом состояние войны было ежедневной реальностью европейцев, даже у нас в Скандинавии. Сейчас большинство из нас просто не представляет себе настоящую войну… А тем временем мир сходит с ума… — Посещая поля битв и могилы солдат, вы осознаете что-то для себя, чему-то учитесь? — допытывалась удивленная глубиной его рассуждений Сигрид. — Именно так, — согласился Столтенберг. — Это отличная школа для генсека. Опасно десятилетиями находиться в состоянии безмятежной дремы, так теряется ощущение ценности мирного неба над нашими головами… И он поднял голову, прикрывая глаза, подставляя лицо лучам яркого солнца. Сигрид глядела на его гордый чеканный профиль. — Что бы вы могли сказать своему преемнику на посту генерального секретаря НАТО? — спросила она, вглядываясь в бледное лицо Столтенберга. Тот поджал губы, скорбно опустил голову и ответил: — Я бы сказал ему «Не забывай, что мир — это то, за что нужно бороться каждый день. Учись у истории, помни прошлые ошибки, помни о жестокости войн, о потерях. Думая о будущем, объективно оценивай возможные риски и старайся сохранять единство альянса». — Каковы, по вашему мнению, шансы на то, что начнется глобальная война с применением ядерных вооружений? Столтенберг оживился, как если бы ждал от Сигрид этого вопроса. Он повернулся к ней, щурясь из-под очков, разглядывая ее лицо: — Мы — единственная причина, по которой за последние семьдесят шесть лет в Европе не было больших войн. Наша стратегия сдерживания военных и политических амбиций таких государств как Россия, Индия и Китай, до сих пор приносила плоды. Однако мир хрупок, и необходимо действовать согласно определенным правилам, которые устранят любую неопределенность и установят стабильность. НАТО так и делает, способствуя разрядке и желанию всех сторон наладить диалог. И не важно, сходит мир с ума или нет… А у вас очень красивые глаза… Последняя фраза лишила не ожидавшую очередного домогательства Сигрид мимолетного ощущения, что ей неплохо удаётся выполнять свою работу. Генсек же приблизился к ней почти вплотную, показывая, что желает лучше разглядеть ее лицо. Сигрид замерла, скованная нежеланием показать собственную неуверенность. Повисла пауза. — Фру Олсен… Сигрид… — произнес наконец Столтенберг, опустив взгляд в пол и вдруг легко коснувшись ее державших блюдце пальцев. — Сегодня мой день рождения и, волею случая, я оказался совсем один, вдали от родных… Мне было бы очень приятно, если бы вы согласились составить мне компанию за ужином… Что вы об этом думаете? Он говорил приглушенно, вполголоса, мягким, доверительным тоном. Как если бы Сигрид была его давней знакомой, верной соратницей, подругой детства… И она невольно склонила голову, прислушиваясь к его волнующему тихому голосу, стараясь различить малейшие оттенки интонаций. Тактильный контакт и ощущение совсем рядом его дыхания действовали опьяняюще. Сигрид казалось, что она может различить биение сердца Столтенберга и чувствовать исходившую от него особую энергетику, под властью которой она оказалась всего за час с небольшим, что длилась их беседа.

***

      Выйдя из главного офиса НАТО около половины первого, Сигрид не помнила, как вернулась в отель. Всю дорогу в такси она вспоминала те тихо произнесенные слова Столтенберга и свой молчаливый кивок. Она кивнула ему почти против воли, машинально. Должно быть, в ней сработал какой-то неведомый рефлекс или подсознательное желание лучше узнать генсека. Или это было нечто другое, чему сама Сигрид не могла дать названия. Они условились, что в восемь за ней заедет машина. Водитель позвонит ей на мобильный и пригласит спуститься к главному входу. Незадолго до условленного часа Сигрид поймала себя на том, что даже не знает, куда они отправятся ужинать. Оставалось надеяться на высокое положение Столтенберга, которое не позволит ему действовать рискованно по отношению к соотечественнице. Об этой её поездке и встрече с генсеком НАТО знали слишком многие, что, впрочем, не отменяло рисков. Обычно крайне осторожная, Сигрид хотела рискнуть. Чем он смог взять её? Чем вызвал к себе этот навязчивый, почти гипнотический интерес? — спрашивала она себя, прослушивая запись их утреннего разговора и переодеваясь к ужину в строгое чёрное платье. Ответ напрашивался сам собой — все тем же привлекательным внешним видом, красивым породистой красотой лицом, мужественным подбородком, живым взглядом серо-бирюзовых глаз в темных ресницах. Статный, стройный, прекрасно сложенный, пышущий здоровьем в свои шестьдесят три, он казался Сигрид нереальным. Не верилось, что этот человек с благородно серебрящейся головой, гордо сидевшей на высокой шее, с обаятельной улыбкой, обнажавшей великолепные зубы, с аккуратными мягкими ладонями, не выдававшими возраста, в действительности является кем-то вроде представителя мирового зла на земле. По крайней мере, таковым он был для не желавшей принимать жестокие правила его военно-политических игр Сигрид. И в то же время, ей казалось, что она ещё не встречала более очаровательного человека. Природную харизму генсека дополняли деликатная вежливость, приятный глубокий голос и дурманящий древесный запах одеколона. Когда Сигрид снова увидела его вечером, сидевшего на освещаемом неярким теплым светом заднем сиденье приехавшей за ней представительской машины, ей невольно пришло на ум, что у Столтенберга много общего с драгоценными камнями. Бирюза, сапфир и алмаз блестели в его глазах, но, если приглядеться, можно было разглядеть в них аметист и нефрит. Его насыщенные тонкие губы — гранат, впалые щеки и выдающиеся скулы — светлый коралл, а где-то в кольце на руке и на булавке галстука призрачно поблескивают янтарь и хризолит. — Вы все-таки пришли… — улыбнулся ей Столтенберг, жестом приглашая сесть рядом. Не произнеся ни слова, Сигрид устроилась на самом краю обтянутого светлой кожей сиденья. Дверца щёлкнула автоматическим замком, и автомобиль тронулся с места. Беспокойство от ощущения, что может произойти нечто непредвиденное, начинало овладевать ею. Только сейчас пришло осознание того, насколько необдуманно было принимать приглашение на ужин. — Куда мы едем? — осторожно поинтересовалась Сигрид, стараясь запомнить улицы, по которым они проезжали. — В ресторан. Он здесь почти рядом, — меланхолично ответил Столтенберг и откинулся на мягкие подушки спинки. Видя его расслабленную позу, она немного успокоилась и замолчала, надеясь продолжить разговор о политике за ужином. «О чём он думает?» — спросила себя Сигрид, бросив взгляд на полулежавшего рядом генсека. Вскоре они подъехали к ресторану «Godiva», располагавшемуся на террасе и нижнем этаже сверхсовременного здания, занимаемого отелем Hilton Grand Palace. Сигрид была уверена, что праздничный ужин состоится там. Однако всё оказалось не так просто. Администратор ресторана проводил их к зеркальному лифту, который вмиг доставил всех троих на седьмой этаж, где обнаружился второй за сегодняшний день стеклянный коридор. Коридор вёл к комнате за номером 16, дверь которой администратор широко распахнул перед Сигрид: — Прошу вас, мадам, — обратился он к ней по-французски и склонил голову, пряча ухмылку. Набрав в легкие побольше воздуха, Сигрид уже собиралась сказать следовавшему за ней генсеку, что вовсе не желала ехать в отель. Но администратор «Godiva» предупредил её негодование, указав жестом на полутемную, освещенную мягким светом напольных и настольных ламп, приемную, открывшуюся за дверью. Посреди неё стоял накрытый на двоих стол. — Я подумал, нам будет удобней разговаривать здесь, — отстраненным тоном сообщил стоявший рядом в тускло освещенном коридоре Столтенберг. Шумно выдохнув, Сигрид решилась: «Рисковать так рисковать!» и шагнула в комнату. Генсек бесшумно вошел следом. Впрыгнувший за ним администратор тут же начал интересоваться у неё, что бы она хотела выпить, какую предпочитает закуску и как относится к мясу и вину. Как только он, получив все интересовавшие ответы, оставил их вдвоем, Сигрид настороженно спросила: — Вы всегда приглашаете незнакомых женщин на приватные ужины в номере отеля? — Со мной это впервые, — рассмеялся Столтенберг. — А вам часто случается принимать подобные приглашения? — Не ваше дело! — разозлилась Сигрид. Ей показалось, что генсек смеется над ней, желая унизить намеком на её безрассудный поступок. — Вы правы, — согласился он. — Но я счастлив, что вы приняли моё. Поверьте, здесь вы в безопасности. Мы просто будем ужинать, и с вами не произойдет ничего, чего бы вам не хотелось. — Обеспечение безопасности в Европе — ваше профессиональное кредо, — парировала Сигрид. — Поверьте и вы, я в состоянии о себе позаботиться! А вас я считаю бездушным, холодным и расчётливым!.. Она хотела добавить «чудовищем», но осеклась, увидев, как Столтенберг, хладнокровно поджав губы, вынимает из ведерка со льдом бутылку шампанского, откупоривает и наливает в бокалы пенящуюся жидкость. — Что ж, на этой прекрасной ноте предлагаю выпить… С каменным выражением на лице он протянул ей запотевший бокал. Взяв его, Сигрид севшим голосом пробормотала «С днём рождения…» и сделала глоток. — Спасибо, — покачал головой генсек и залпом осушил свой бокал. Оставаться рядом с ним сделалось невозможно, но и оставить его сейчас казалось немыслимым. Сигрид, отставив бокал, ушла вглубь просторной комнаты, чтобы оказаться в отделенной подсвеченной изнутри перегородкой спальне, посреди которой стояла огромных размеров кровать. Столтенберг, помедлив, последовал за ней. — В такой тяжёлый для Европы и мира момент, когда от вас и вашей организации зависят миллионы жизней и ход мировой истории, вы не нашли ничего лучше, чем за мной приударить? — увидев его приближающийся темный силуэт, с вызовом спросила Сигрид, усаживаясь в изножье кровати. — Я никогда не изменял жене, — с грустной иронией констатировал в ответ Столтенберг. — А увидев вас, решил, что настал подходящий момент… В конце концов, учитывая сегодняшнюю ситуацию, другого шанса сделать это может больше никогда не представиться… Сигрид покачала головой и вздохнула. Видимо, её поза выражала крайнее отчаяние. — Не переживайте так, — вкрадчивым голосом попросил генсек, присаживаясь рядом с ней на край широкой кровати. — Хотите меня поцеловать? На эти слова Сигрид, возмущённая его невозможной наглостью, вскинула голову и дернула подбородком, однако не отстранилась от наклонившегося к ней Столтенберга. Она действительно хотела его поцеловать, но признаться в этом самой себе, а тем более ему, было ниже её достоинства. Сигрид чувствовала себя уязвленной его потребительским отношением к её внешним данным, но в то же время ожидала от главы НАТО чего-то подобного. А кроме того, внутри нее тихий голос шептал: «Ну и что с того, что он видит в тебе лишь игрушку для удовольствий? Ведь он тебе нравится! Воспользуйся этим! Так у вас совпало, ничего не попишешь. Поэтому делай то, что хочешь, и будь что будет!..». Прошло уже почти три года с тех пор, как она целовалась в последний раз. Сигрид искренне считала, что тот раз был последним. И вот этот новый поцелуй — неожиданный, невообразимый, но втайне ожидаемый, показался ей прекрасным. Он целовал совсем как застенчивый неумелый подросток — очень нежно, прикрыв глаза, прерываясь и снова целуя, приближаясь и отдаляясь, вдыхая запах её духов, прижимаясь щекой к щеке, касаясь лбом её лба. Ошеломленная его нежностью, Сигрид подумала, что Столтенберг наверняка уже давно никого так не целовал и не соврал, сказав, что никогда не изменял жене. Ей вдруг захотелось заплакать. Сигрид не понимала, отчего так больно в груди, а слёзы сами наворачиваются на глаза. За окнами отеля был по-весеннему тёплый вечер, в комнате царил уютный полумрак, а рядом с ней, аккуратно оглаживая её щёки и целуя, находился привлекательный мужчина, который в свободное время ездит по полям сражений и военным кладбищам, называя это «школой для генсека». В тот момент Сигрид почувствовала, что сейчас она в самом расцвете своей женской привлекательности, на пике сил. Но уже завтра утром или этой ночью все могло исчезнуть. Если бы началась большая война, весна превратилась бы в лютую зиму, тёплый вечер — в холодную ночь, мягкий полумрак — в непроглядную тьму, а привлекательный мужчина — в жестокого монстра. И сама Сигрид стала бы другой женщиной: ожесточившейся, отчаявшейся, обречённой, как и миллионы других, на ужасную скорую смерть. Женщиной на войне… — Йенс, — всхлипнула Сигрид, отстраняясь, чтобы аккуратно снять с него очки. — Йенс, скажите… Скажи мне, что войны больше никогда не будет! Устало потерев переносицу, Столтенберг бережно обнял её и ответил: — Война уже идёт, и все мы давно стали солдатами, сражающимися на информационном поле боя. Напиши об этом в твоей статье, и не нужно плакать, лучше поцелуй меня ещё раз… — Пусть это будет уроком в твоей школе для генсека, — прошептала Сигрид, первой касаясь его рта полураскрытыми губами. Они оба хотели одного и того же — лежать, тесно обнявшись, на кровати и целоваться. Именно целоваться и обниматься, не переходя границ, не сближаясь окончательно, но лишь настолько, насколько это было нужно каждому из них. Сигрид лишь ослабила туго затянутый узел его галстука и придвинулась ближе, вся прижимаясь к нему, успокаиваясь в крепких объятиях. Теперь она мысленно называла его «Йенс», как близкого человека, не друга и не любовника, но надежного защитника, опору, красивого мужчину, которому удалось её впечатлить. Столтенберг обнимал её крепко, уверенно, как родную женщину, которую он знал давно и которая была очень ему дорога. Во всяком случае, Сигрид чувствовала себя именно такой женщиной, удерживаемая и согретая его руками. Думая об этом, она незаметно задремала, поджав колени, уткнувшись в грудь Столтенберга и тоже обняв его плечо, а когда проснулась, за окном уже начинало рассветать. Столтенберг казался спящим, и Сигрид некоторое время смотрела на него, освещенного первыми бледно-оранжевыми лучами восходящего солнца. Она испытывала благодарность и умиротворённо слушала его спокойное глубокое дыхание. — Мне пора, — услышала Сигрид его приглушенный спросонья голос. — Мне тоже... У меня в десять самолет… — На следующей неделе я планирую быть в Осло, и, надеюсь, мы увидимся… Мне не нравится думать, что что-то должно заканчиваться... Прощальный прищуренный взгляд Столтенберга снова скользил по её фигуре. Сигрид снова кивнула, слабо улыбнувшись и кутаясь в покрывало. Она всеми силами старалась задушить в себе надежду на новую встречу с ним. Уже прибыв в аэропорт, в ожидании посадки, она попыталась составить примерный план будущей статьи, но мысли то и дело возвращались ко вчерашнему вечеру и ночи, проведенным в компании генсекретаря НАТО. Произошедшее казалось Сигрид невероятным и, возможно, одним из самых удивительных событий за последние годы. Поминутно ловя себя на желании снова увидеть его, Сигрид решила, что займется статьёй сразу по прилету в Осло. Когда самолет приземлился и она включила телефон, на его экране появилось уведомление о сообщении с неизвестного номера: «Я надеюсь, ваше обратное путешествие будет удачным, как, уверен, и ваша статья. Если вы согласитесь дать мне ещё один урок, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы дать миру ещё один шанс».