Тёмная сторона психологии

* — Такой протягивающий и звонкий звук издаёт эта клавиша, лишь прикоснувшись к ней. Антон не увлекался этим музыкальным инструментом, да и воспроизведением музыки в целом, но тот открытый актовый зал, где было тихо, словно наблюдение за шумным городом через стекло, приманивал мальчика, и он зашел будто под гипнозом. Порождая что-то новое. Его манили лишь белые клавиши с черными полосами сверху. Легко проведя по прохладному инструменту, он вздрогнул, ощущая холодную поверхность под подушечками мягких пальцев. И его влекло сыграть свою собственную мелодию состояния внутреннего мира. * Психолог сидел на краю кровати, надевая просторную футболку на голое тело, Арсений пытался придать разуму трезвость после вчерашней ночи. Шастун все еще сидел в его комнате, наблюдая за действиями мужчины. Им явно было, о чем поговорить. — Мне понравился этот Новый Год. Он был...необычным. — Антон, — на лице психолога был румянец, и он отводил взгляд в сторону, лишь бы не смотреть на эти алые искусанные губы мальчишки, что так хотелось целовать. — Да, Арс? — меняя удобную позу в кровати, он привстал, дабы пододвинуться к мужчине. Его не сковывало смущение, и он перелез на его колени, зазирая в мутные голубые глаза. И Арс сдался. Он не мог выдержать давления, что оказывал на него Шастун. Все пошло не по плану, когда он отчаянно влюбился в эти русые волосы-барашки, что пахли пшеницей и ежевичным шампунем, в глазки, где он ощущал себя жителем таинственного зеленого леса, и его очаровательную улыбку, которую вызывал лишь своим присутствием. Он не устанет это повторять, снова и снова... Как по бесконечному кругу его маленького водоема, что не хотелось замыкать, только наполнять до краев. — Я хочу тебя поцеловать, Антон. И мне это желание не нравится, но я не могу смотреть на твои губы иначе. Они такие притягательные и манящие, что я вот-вот... И накрыла Арсения его волна океана с головой, заставляя вливаться в лесное озеро мальчика, когда тот, не дослушав психолога, нежно прикоснулся своими устами к его сахарным. Ожившие бабочки причиняли раздражение на стенках живота, вызывая щекочущее чувство потребности в Антоне. Быть ближе к нему. Мысли отчетливо пульсировали в голове, даже отдавая незначительной болью. Это явный конец чего-то, но все мы ведь знаем, что конец замыкает круг и порождает новое его начало. * И он снова здесь. Прям как в девятом классе. Всё происходило по кругу. Смахивая пыль с гладкой поверхности, парень оказался между черно-белыми клавишами. Между сном и реальностью иной параллели. Его снова влекло сыграть. И он не раздумывая заиграл. Плавно, но шустро перебирая тонкими пальцами по инструменту, зная ноты наизусть, набирая темп быстрее, подходя к развязке игры. Протягивающийся звук пронзал его сердце. Резкий, но одновременно плавный переход с бешеного ритма в плавный, и Шаст наконец сыграл своё последнее произведение. — Очень красивая мелодия, — Арсений подошел со спины, обвел тело юноши обоими руками сжимая крепче, до звонкого хруста костей. — Арс, отпусти, мне больно! — звонко расхохотался парнишка. — Арс...отпусти, мне больно. Мохитовые глазки уже пекли от горьких слёз. — Прости меня, солнечный мальчик. Твои лучи рано или поздно обожгут, и этого я боюсь. Сдавливая тугую верёвку вокруг тонких запястьев, Арсений все больше походил на больного пациента, что сбежал с психиатрической клиники. — Я жду, когда ты причинишь мне боль, но сам избегаю причинить её именно тебе, взамен на свои страдания. А я знаю, что делаю тебе больно сейчас...Только не оставляй меня. Я словно нахожусь в пылающем аду, — схватившись за голову обоими руками, Арс прорычал что-то невнятное, словно уже боролся с этим чувством ранее. — Зачем ты жалуешься, что горишь, в аду, если сам продолжаешь танцевать там с Дьяволом?! — Потому что, лучше с Дьяволом, чем где-то в одиночестве. Одному страшно и холодно, даже в самом горячем котле... — Я понял, что одиночество – это далеко не самое худшее чувство, мой Арс. — И какое же самое худшее чувство? Светлое, фарфоровое лицо мальчика с ярко-красными пятнами на щеках, делали глазам психолога больно. Взъерошенные волосы, что смахивали на солому, искусанные губы в кровь, повреждение на рёбрах и впалому животу. Это всё дело рук Арсения. — Убить и быть убитым любимым человеком. Ты поймешь это тогда, когда окончательно добьешь мое тело. Помнишь, я говорил тебе, что боюсь смерти, Арс? Но я готов навечно остаться с тобой, ты же этого хочешь? И он улыбнулся через боль с росой на глазах цвета травы в густом лесу, и с дорожкой крови у губ алого оттенка, что заставляла океаны глазах психолога с темным прошлым, биться о скалы, и топить себя, когда пришло осознание, что эта искренняя усмешка останется одним из теплых воспоминаний, что навечно подарит ему он. — «Я разрешу ему убить себя. Разрешу воплотить мой главный страх, позволю сделать это и не увидеть боль в глазах, которые он наполнил желанием жить. Смерть от его рук не прекратит моё существование, я буду обитать всегда рядом с ним. Ведь сожаления, что он позволил убить меня, будут мучать его до конца собственной кончины...» Глухой удар последовал мгновенно. Пульс умеренно умедлялся. Антон больше ничего не ощущал. Он не придавал признаков жизни и больше – никогда. Ультразвук пронзил черепную коробку. Моему взору предоставлено было лицезреть лишь густую темноту, что, казалось бы, заполняла не только комнату непонятных размеров, но и душу её владельца. Замигали самоцветы небес, показывая млечный путь, зазывая идти за ними, пожалуй, направление знал лишь создатель, что привел к осознанию сех событий. Раздался приглушенный голос, и это был голос Антона. — Всё так мгновенно исчезло, Арс... Говорят, конец порождает новое начало. Но увы, не в моём случае, ничто уже не вернётся в исходную точку, и не заставит возродить что-то новое. — Почему мне так холодно? Ты меня слышишь, Арс?! Отчаянные вопли Антона исчезали в никуда. Следы, что вели к телу юного Тоши, остались разводами в слякоти от растаявшего снега. Он больше не похож на того мальчишку, в чьих глазах пылал огонек впервые посетивши школьного психолога – Арсения Сергеевича Попова. Его глаза вообще мало что выражали. Вселенная, что так хотелось исследовать, – оказалось пустотой, куда затянула черная дыра. Психолог буквально слышал мысли Антона: — Всё так мгновенно исчезло, Арс… Мне так холодно... Ты меня слышишь?! Арсений игнорировал галлюцинации в его воображении, что играло против него. Но будто вставая на потресканный лед, посреди глубины морей, все же ответил. — Мне просто, мерещиться! Мерещиться...рещиться... — исказившийся голос Арсения звучал со всех сторон одновременно для мальчика. — Прости меня, я правда любил тебя... — Но если любил, почему тогда оставил там? Я ведь предупреждал тебя, смерть от твоих рук не прекратило моё существование, я буду обитать всегда рядом с тобой. Ведь сожаления, что ты позволил убить меня, будут мучать тебя до конца собственной кончины... Тот океан в зеницах психолога оказался только каплей в чистой луже, что он так отчаянно вливал в озеро Антона, желая заполнить до краёв. И те самые капли дождя всачивались в одежду мужчины, делая ее мокрой насквозь, пока тот безмолвно стоял посреди ночных улиц и пустым взглядом смотрел вдаль. В руках кроссовки, чья подошва была покрыта узорами из кругов. Он разбит. По бледным щекам пробегают мокрые дорожки от солёных слёз. Тонкие губы дрожат, искажаются от боли, издавая всхлип, заставляя выкрикнуть в пустоту его несуществующего имени. Он понял, что значат слова его Тоши. Он отбрасывает обувь в сторону и падает на колени. Прикрывает лицо холодными и дрожащими ладонями, во всю задыхаясь в рванных дыханиях, потому что эти ладони, запачканы в крови, что не отмоет даже вода... Ты не осознаешь боль потери, пока не потеряешь, именно поэтому мёртвым людям приносят больше цветов, чем живым, потому что, чувство вины, сильнее благодарности.