Нелюбимый, будто неродной

      Он ненавидит этот город, этот дом, эти солнечные или дождливые дни. Ему принадлежат только ночи, тёмные и лунные, спокойные и ненастные. Но теперь делать особо нечего. Всё сгнило. День когда-то победил ночь.       У него даже и имени своего нет. Родители не позаботились.       Их у мамы должно было родиться двое. Близнецы – День и Ночь, Августин и … тот, кто родился мёртвым. А, возможно, наоборот, Ночь родилась, а День не смог. В Энканто всё возможно.       Августин – имя для Дня. Ночь бы давно сбежала за горы, будь у неё своё тело. Кто знает, чтобы случилось с ней там: в Сан-Хиле или Букараманге, Медельине или Боготе – скорая смерть, счастливая жизнь, пьяное горе – всё лучше Энканто.       Они долго боролись за власть над жизнью. День получал тычки и несчастья, "случайно" спотыкаясь о кочки, пропуская молотком гвозди, целясь в пальцы, теряя управление над топором. Ночь путалась в словах, упускала шансы, забывала друзей. У Августина было всё: любящие родители, верные товарищи, красивая жена, замечательные дети. Впрочем, дети у них общие и одинаково любимые, а вот Джульетту Ночь не любила. Слишком милая, приторная, она не вызывала никаких эмоций кроме пренебрежения, но старшая из тройняшек Мадригаль знала, какое выражение прорисовывалось на лице её мужа, когда все спали.       Порой День просил власти после захода солнца, и Ночь великодушно дозволяла воспользоваться лишними часами во благо супружеского долга или дани семейству Мадригаль, предупреждая о цене.       Clarividente.       – Мне жаль, – искренне произнёс ночью после помолвки младший из тройняшек Мадригаль Августину, вложив в руки стопку из табличек.       Одно за другим, зелёные стёкла-предсказания показывали одновременно и счастье, и несчастье. В одном из замерших мгновений радостный День у алтаря целовал жену, а раздражённая Ночь, в шаге от новобрачных прожигала взглядом распятие. В другом – День играл с детьми, а Ночь довольствовалась спящими силуэтами. В третьем, в четвертом, в пятом – везде их было двое, и один благославлён, а другой проклят.       – Мне очень жаль, – повторил Бруно. – Я поговорю с Джульеттой.       “Не надо,” – воскликнул День внутри Августина. – “Останови его.”       “Цена?”       “Всё что хочешь.”       – Он, – очертила пальцем свой силуэт Ночь, – спит всегда. Он безвреден. Но, если позволишь, я сам расскажу твоей сестре. Она поймёт.       Младший Мадригаль кивнул.       – Спит?       – Да. Он проиграл, его ценности, идеи, мечты – пустой звук по сравнению с Энканто, и теперь он просто ждёт конца.       – Мои соболезнования, – подумав, пробормотал Бруно и тихо удалился.       “Спасибо. Цена?”       “Объявлю, когда решу.”       Curador всегда приторны и благодетельны, а Джульетта, как яркий их представитель, добра и всепрощающа. Её любви хватило бы на двоих, и День будет счастлив до конца своих дней, вот только Ночи этого не надо. Она наблюдала за потерянным для Энканто пророком, потухшей звездой, священного созвездия Мадригаль, и однажды решила, что этот белый карлик ей по нраву.       Бруно видел обоих Августинов, различал их так, будто знал всю жизнь.       – Плохо спится? – грустно и немного неловко поинтересовался младший из тройняшек Мадригаль, пробравшись однажды ночью на кухню.       Набрав еды, он сел за стол напротив шурина и добродушно улыбнулся. Ему отчаянно не хватало друзей уже очень давно. Последние отвернулись после особо едкой сплетни старухи Эсмы. Старая карга обиделась за что-то на Альму и отчаянно травила всех её детей. Успехом, правда, увенчалась только кампания против Бруно. Что ж, беседа не навредит никому.       – Есть такое, луна слишком ярко светит в окно.       – Странный ответ для того, кто спит всегда, – младший из тройняшек Мадригаль пожал плечами, и болезненно потянул шею.       – Он и спит.       – И ждёт конца... Кто из вас настоящий Августин? – Бруно откусил немного от кукурузной лепёшки и с интересом посмотрел на собеседника.       – Мы не знаем, – ответила Ночь.       “Зачем ему?” – с опаской спросил День.       – Праздное любопытство может убить, – дополнили оба ответ.       Пророк потянулся постучать по деревянному столу и, скорчившись, снова зашипел.       – Я-я ничего такого не имел виду. Я… Мне интересно… Кто у кого… Ну… Как бы украл половину жизни, – он снова откусил немного от лепёшки и уткнулся взглядом в стол.       – Не проходит? – Августин поднялся со своего места и медленно обошёл стол, с интересом наблюдая, как младший Мадригаль сжался на своём стуле, поёжился, и снова немного сморщился.       – Возможно, – начала Ночь, встав Бруно за спину, – эта лепёшка приготовлена другой твоей сестрой. Возможно, – она положила руки пророку на плечи на плечи, и тот вздрогнул, – магия покидает еду через какое-то время. Возможно, – Августин настойчиво смял мышцы возле плечевых суставов, – небольшой защемленный нерв не воспринимается магией как травма.       Повторив свои действия несколько раз, Ночь услышала еле различимый стон. Бруно расслабился и пробормотал что-то про гамак. Потерял бдительность. Хорошо.       – Можно поинтересоваться, – Августин почти неощутимо прошёлся пальцам по коже от ушной раковины к адамову яблоку и, перехватив одной рукой шею, заставил младшего Мадригаля посмотреть на себя. – Но нужно помнить, любопытство губит.       Удивленные зрачки сузились, и Ночь подумала было, что добилась нужного эффекта, но тёмно-зелёная радужка пророка налилась светом.       – Вы получите, что хотите, но не раньше, чем всё рухнет. Чудо. Вместе. Защищать, – монотонно проговорил Бруно, затем веки его дрогнули, он закрыл глаза и, обмякнув, рухнул на пол.       Оба: и Ночь, и День перепугались, и, мысленно перебивая друг друга, опустились на колени возле младшего из тройняшек Мадригаль. Августин осторожно повернул пророка на спину и, отметив взглядом тонкую красную нить из носа, бездумно погладил мягкие чёрные волосы.       “У меня готово условие. Я хочу его,” – заявила Ночь.       “Что?!” – всполошился День.       – Бруно, – нежно прошептал Августин.       “Ты сам будешь объясняться с Джульеттой.”       Различать День и Ночь получалось только у Бруно и Джульетты. Но у двух Мадригалей это получалось так по-разному.       – Тино, – старшая из тройняшек Мадригаль нашла мужа, сидящим на крыльце каситы.       – Тино спит, – Ночь выдавила из себя самую светлую улыбку.       Джульетта покачала головой:       – С Бруно всё хорошо, это бывает. Странно, что ты раньше не попадал не блуждающие видения.       – Блуждающие видения?       – Так бывает, когда будущее приходит раньше времени само. Тино, что случилось?       – Тино спит. Я же сказал, есть только Гус.       Склонившись перед Августином, старшая из тройняшек Мадригаль погладила того по щеке.       – Я вижу, что в тебе что-то изменилось, но я могу отличить своего мужа от…       – От кого же?       – Было бы легче, если бы ты полюбил меня так же, как твой брат, – она вздохнула и опустила руку.       – Вы, curador, вечно носитесь со своим комплексом спасителя как курица с яйцом. Радуйся, наседка, что я не нашел себе какую-нибудь цыпу за пределами этого дома.       – Значит нашёл внутри?       – Не переживай, курочка. Нас только двое, кто не может спать ночью.       – Не смей. Он стал очень хрупкий последнее время, прямо как его предсказания. Ты его разобъёшь. Не трогай его, пожалуйста.              “Как она была права,” – шептал День каждый раз, когда взгляд Августина падал на потухшую дверь.       “Какая ты сволочь,” – упрекал День, когда ночами Августин садился на полу у подножия лестницы в башню.       “Как это нечестно,” – соглашался День, когда Августин прятался в том, что осталось от комнаты пророка. В той черной гнилой каморке, которая раньше была залита светом двери, наполнена полками с книгами, двумя креслами и самой удобной кушеткой в мире.       Всё сгнило…       Ночь утопила всё во тьме…