Укент

Валерия Фам.

Пока в стенах больницы одни люди искали покоя, за её стенами новый день начинался стремительно. Снова замигали сине-красные огни кареты «скорой помощи» на ещё пустынных улицах. Но на этот раз их путь лежал только в город, а не за его пределами. Конечной целью был маленький, совсем недавно выкрашенный в красный и белый дом, окруженный небольшим садиком из морозостойкой, но не слишком примечательной зелени. Он сам по себе был не слишком примечателен. А вот стоящая на его пороге репортёрша — очень даже. Огненно-рыжие волосы рассыпаны по плечам, контрастируя с бледным опухшим лицом, под глазами круги от бессонного утра, на плечи накинута куртка, меж пальцев застыла сигарета.Другая спрятана под курткой. Складывалось впечатление, что Валерии л е г ч е находиться снаружи, в стылом холоде норвежского утра, чем в тёплом помещении родного дома. — Спасибо, что не включили сирену. — Помолчав и понаблюдав за выбирающимися из нутра машины врачами, неожиданно сухо произнесла Фам. А потом чуть отошла, чтобы открыть людям дверь в дом. — Не зайдёте? — спросил один из врачей и тут же уточнил: — Нам нужно для составления протокола. Вместо ответа женщина зажала сигарету в зубах и вытащила из-под расстегнутой куртки файл с бумагами. И документами на Фам-старшую.

Свенн Торсен.

Кран на кухне содрогнулся и выплюнул полную ила воду, зашипев и начав биться в своего рода конвульсиях. Бледный, вспотевший даже не смотря на прохладу в хитте, спасатель с тоской смотрел на признаки забившегося колодца. В теории таяние снега и талая вода должны были заполнить грунтовые почвы и ключ, из которого насос качал живительную влагу. Но вместо этого… что ж, вместо этого было то, что было. «Повезет, если я не блевану и меня не пронесет» — взглянув на часы, Свенн прикинул сколько времени у него займет дорога до города, и так ли ему необходима чертова вода. Сколько там человек может без нее прожить, неделю? В последнее время родной дом стал странным местом. Буквально вчера, забирая машину из автомастерской и отдав до неприличия большую сумму за пустяковый ремонт, датчанин купил сочнейший кусок мяса, завернутый в целлофановый пакет. И сегодня утром он обнаружил воистину ужасающую картину: под холодильником собралась лужа крови, а пакет, в котором был стейк, отчего-то лопнул прямо в холодильнике. Стоило поутру провести в обнимку с туалетом несколько омерзительных мгновений, как металлический запах заставил плюнуть желчью прямо рядом с кровавыми пятнами. Об остальных продуктах, не спрятанных в упаковку, говорить не приходилось. Все пошло на выброс. Дом напоминал обитель бомжей или психа-убийцы. Невольно вспомнилась Теа, сравнившая Торсена с маньяком. Интересно, что сейчас подумала бы школьница, если бы увидела все еще не мытые полы, учуяла запах крови и грязи, да еще и после всего, что с ними случилось в лесу? Погруженный в одиночество и не испытывающий и капли умиротворения, Свенн, будто мало того, не получал никаких весточек от Марии. Его мнение о том, что начальница социальной службы оскорбилась, увидев видео с Валерией, укрепилось и превратилось в головную боль. В конце концов когда любовница ответила на одно из его сообщений, ответ был немногословен. Коротко она написала, что как и половина города заболела. Тогда и было принято решение ехать. Подальше от этой обители запустения и перманентно паршивого состояния. Спасатель, надевая чистую куртку поверх свитера, открыл перед уездом окно. Даже если какая-то животина заберется, вряд ли она доставит много хлопот. А вот вернуться в дом, продолжающий пахнуть болезнью и стухшим мясом, ему не хотелось совсем. Лучше рискнуть. Правда прежде, чем уехать, ему пришлось долго искать ключи. «Так недолго поверить, что все в этом мире ополчилось против меня.» Дождь барабанил по крыше джипа, дорогу размывало мутной дымкой. Вода шуршала под колесами, а навстречу пронеслась скорая с включенным маячком. Синие и красные вспышки заставили поморщиться и проводить карету скорой помощи в зеркало заднего вида. Не часто подобное увидишь в Укенте. Как бы на портале города не появилось сообщение о смерти пожилого жителя. Невольно задумаешься о собственных родителях. Переведя взгляд на дорогу, Свенн поймал себя на том, что ехать осталось совсем недолго. И неплохо было бы спрятать свой, мягко говоря, привлекающий внимание автомобиль подальше от дома супругов Ос. Вскоре капли дождя забарабанили уже по макушке. И как же это было хорошо! Оставив машину в начале «хорошего», как называли его все остальные, района Укента, спасатель шел по тартрату, подставляя лицо прохладным каплям. В определенный момент он даже высунул язык, не боясь выглядеть дураком на безлюдной улице. Он шел так некоторое время, ища взглядом строгий дом начальницы социальной службы. Будучи там однажды, Торсен подметил про себя, что все в доме Марии и Петера отвечало характеру пары: в первую очередь он был минималистичен. Ни одна комната, ни планировка — ничто из этого не было заточено под создание большой семьи с оравой детишек, как было у большинства в их возрасте. Там царил порядок, который боишься нарушить. Свет в панорамных окнах выдавал то, что внутри кто-то есть, и в такую погоду этому «кому-то» отчаянно не хватает света. Для чтения? Работы? Светлые занавески не были задернуты, позволяя увидеть женский силуэт в кресле в гостиной. Распущенные волосы женщины разметались по плечам, взгляд скользил по бумагам в руках. «Конечно, работает.» Свенн задержался на улице, рассматривая представшую перед глазами картину. Только спустя несколько мгновений ноги наконец донесли его до входной двери, а костяшки забарабанили по деревянной поверхности. Предчувствие осуждающей реакции в ответ на неожиданное появление в их с Петером гнезде заставило перемяться с ноги на ногу, но отступать спасатель не собирался. Открывшая Свенну женщина выглядела измученной и бледной. От Марии Ос здесь была только тень — никакой безупречной укладки, свежего, цветущего вида, минималистичной, стильной одежды. Светлые волосы неопрятно разметались по плечам, укрытым пледом. Под теплой накидкой угадывались очертания пижамного костюма, а лицо по бледности вполне могло соревноваться со стенами прихожей, выполненной в аскетичном скандинавском стиле. Глаза Марии расширились, стоило ей признать в пришедшем мужчине спасателя. — Свенн? — Она было совсем растерялась, из-за чего вопрос вырвался хрипом севшего голоса. Однако недоумение тут же сменилось тревогой и раздражением. — Что ты здесь… заходи! Быстро! Тебе повезло, что его не было дома, где ты бросил машину? Что ты вообще здесь делаешь??? Было видно, что она старается звучать угрожающе, но у главы социальной службы попросту не было сил для того, чтобы устраивать продолжительный и сильный «разнос». Она торопливым шагом отступила внутрь, впуская Торсена за собой, однако сдаваться так просто не собиралась. Во всяком случае он оказался внутри. Дверь за спиной закрылась, жар от тела женины рядом то ли был признаком лихорадки, то ли ее гнева на крайне опрометчивый поступок со стороны датчанина. Оказавшись в обители своей любовницы, Свенн внимательно посмотрел на ту. Ему стало почти жаль, что пришлось вырвать ее из мягких объятий кресла. — Если тебя здесь увидят, это серьёзно…да как ты не понимаешь? Половина соседей сидит по домам из-за этого…из-за этого гриппа! — Если они сидят дома из-за болезни, то вряд ли у них есть силы без отрыва смотреть в окна и следить за тобой, Мария. — Господи, ты явно никогда не имел дел со стариками, Свенн… — взмахнула руками Мари. Однако в том, чтобы переубеждать спасателя, женщина явно не видела никакого смысла. Она обернулась на него, сверкая холодными голубыми глазами, взирающими на гостя с болезненно-бледного лица. Впрочем, на мгновение в них промелькнуло беспокойство. — Ты тоже выглядишь неважно, между прочим… — добавила Ос, из упрямства окрасив эту фразу всё в те же раздражённые тона. Торсен тепло и коротко улыбнулся. Они остались стоять на границе прихожей и гостиной, смотря друг на друга до тех пор, пока с губ Ос не сорвалась фраза про внешний вид сегодняшнего гостя. — Спасибо. А ты выглядишь даже… легкий флер болезненности делает тебя непривычно хрупкой. Так и хочется обнять. Рука мужчины мягко легла на плечо собеседницы, сам же он заглянул ей в глаза. До объятий так и не дошло, он просто кивнул на кухню, чьи окна выходили во внутренний двор. Кажется там было самое лучшее место, чтобы поговорить. Когда оба были готовы, датчанин взял на себя непривычную роль того, кто задаст русло беседы. Его уделом обычно было слушать и выполнять указания, потакать желаниям Ос и отдаваться на откуп ее решениям. Но уже приезд сам по себе означал, что сегодня все будет немного иначе. — Я оставил машину в самом начале улицы, никто не узнает, что кто-то к тебе приехал. Мария… мы уже не подростки, и я знаю, что ты видела то видео. И не смотря на то, что… «Мы не пара» — эта фраза так и напрашивалась. Но даже воспаленное сознание спасателя твердило, что сказать такое вслух будет неправильно. Поэтому после небольшой паузы он продолжил. — Это был просто танец. По правде я был пьян, и мне показалось, что лучшим способом отбить желание у репортерши брать интервью у причастных к делу Ульсен — поставить ее в неловкое положение, втянув в танец под Хьюстон. В итоге она наоборот из-за этого обратила на нас с Дале внимание, но… Я не хотел тебя обидеть, вот к чему все это. И еще я хотел узнать, как ты здесь. — Так вот для чего ты приехал? — подняла она брови. — Чтобы оправдываться? И что там забыл Дал… А не важно. Глава социальной службы отмахнулась и, приобняв себя за плечи, взглянула в сторону окна. Её губы были сжаты в тонкую полосу, а холодные голубые глаза на бледном лице рассеянно изучали уличный пейзаж. — Ты не обидел меня, — пожала она плечами, но слова эти прозвучали суше, чем женщине хотелось бы. — Между нами… сам знаешь. Если у тебя появится другая, это будет… закономерно. Мы обсуждаем это в доме моего супруга, Свенн. Однако, судя по тому, что говоря это, Ос даже не взглянула на собеседника, всё же где-то внутри неё скреблась ревность. В конце концов, она не отвечала на сообщения, отправляемые Торсеном. — В общем неважно, — вздохнула женщина и резко посмотрела на спасателя, приподняв руки. — Я в порядке. Только этот грипп-или-что-это-там выжимает из меня все соки. — Мари хмыкнула и вздохнула, слегка поёжившись. Тонкие пальцы снова пробежались по выступам плеч в попытке побороться с пробравшим насквозь ознобом. — Я рада, что Петер в отъезде на пару дней. По крайней мере не заразится. А для тебя, я вижу, уже поздно. — Ос многозначительно окинула мужчину взглядом с ног до головы и, совершенно внезапно (возможно, из-за сочувствия), смягчилась. — Сними куртку. Я собиралась погреть себе суп. Он совсем жидкий, но надо же влить в себя хоть что-то, что не попросится наружу… Раздевайся и иди в гостинную. Заодно поможешь мне и пока уберёшь бумаги обратно в коробку — они завалили всю комнату. Ждёшь ещё одного приглашения? Давай, а то пока закончишь, всё остынет. Тон приказной и заботливый одновременно: так говорит мать, которая, только пытается казаться сердитой. «Начинай искупать вину, сынок» — вполне могло быть произнесено таким же тоном. Он где-то слышал фразу «холодные руки — горячее сердце». Мария Ос имела ледяные руки здравого смысла, не упуская возможности хлестануть ими прямо по морде оппонента. Но в то же время ей плохо удавалось скрыть за напускным безразличием и смирением отношение к поднятому вопросу. Лишенный возможности смотреть ей в глаза, Свенн наблюдал за позой женщины, за тем, как она ведет себя, разговаривая с ним о перспективах когда-либо перестать быть любовниками. О том, что никто никому ничего не должен, и если эти встречи прекратятся — то будет лишь естественный исход, но не более. Будто Ос, да и сам датчанин, мог себе представить ситуацию, в которой при мимолетной встрече они посмотрят друг на друга так, будто между ними ничего не было. Что бы то ни было, грипп или массовое отравление, Мария совершала глупость. Ей стоило отдыхать, развалившись в кровати и укрывшись одеялом. Стараясь игнорировать наличие необходимости порой встать и пойти в туалет, а не думать о беспризорных детях при их живых родителях. Внезапно в голове промелькнуло воспоминание о взгляде Сигри Ульсен, о ее маленьком ниссе, что должен был отправится со школьницей домой. Глупый подарок, если так прикинуть. Она уже не ребенок. Однако то, что у девушки появится еще одна причина побыстрее вернуться в дом, не могло не греть душу. В конечном итоге вместо того, чтобы пойти разбираться с документами в гостиную, Торсен, повинуясь желанию хозяйки этого дома, снял куртку и подошел к ней, обняв за плечи. Он и сам поступил глупо, приехав сюда в таком состоянии, но его ему подобное прощалось. Что взять со спасателя? — Нет. Я предлагаю нам немного поухаживать друг за другом, а не за бумагами в гостиной. К тому же там слишком большие окна, старики смотрят. Лицо Свенна разрезала улыбка. Сначала Мария в его объятиях напряглась, готовясь к сопротивлению. Однако затем расслабилась, позволив себе немного побыть слабой и согласиться с любовником. Он ощутил, как женское тело в руках обмякло, а теплое дыхание согревало грудь. Они провели так некоторое время: переместились в спальню, улеглись на кровать, проваливаясь то в дрему, то вновь бодрствуя. Пустые тарелки из-под бульона стояли на прикроватных тумбах, дождь все продолжал поливать снаружи. В определенный момент живот спасателя заурчал, то ли благодаря за скудную пищу, то ли требуя добавки. Бесцеремонное вмешательство чужеродного звука заставило задуматься о том, что Торсен мог спросить только у рядом лежащей женщины. Голод, холод и чужая кровать — он вновь вспомнил о юной подопечной Дале, с которым мысленно пообещал себе связаться. — Та девушка… Сигри Ульсен. Она же уже должна была вернуться домой, верно? Стоило навестить ее еще раз, но Аре запретил. Он считает, что мне не стоило… впрочем, я уже говорил. Сигри ведь не пострадала настолько серьезно, как мы думали. И пусть об этом еще будут долго говорить, все кончено, так? Мари обнимала его, уткнувшись носом в вязанку свитера. От мужчины пахло так насыщенно, так горько и копчёно, словно этот лёгкий жар, который они оба источали, был всего-лишь результатом костра, разгоревшегося в груди спасателя. Но когда его голос с тихой хрипотцой нарушил неподвижную тишину, женщина открыла глаза и, с недоумением и смятением взглянув куда-то в пустоту, приподняла голову. Она задалась только одним вопросом прежде, чем всеми остальными: Почему будучи в постели с ней, он думает о девочке Ульсен? — Неужели ты не знаешь?.. — Она уже видела ответ в его глазах. Мари резко стала чуть серьёзнее и с долей сочувствия решилась сообщить то, о чём трубил уже весь город. — Свенн, она не вернётся домой… Хальвар… его нашли мёртвым. Выражение на лице спасателя менялось, превращая то в маску. Любая эмоция покинула его с воспоминанием о том, как он обещал только что нашедшейся девушке, что та вместе со своим новым другом непременно отправится домой. Теперь ее дом превратился в место преступления, а единственный родной человек был найден мертвым. В душе появилась не свойственная для него по отношению к найденным тоска. Это минус маленького городка? Каждая спасенная жизнь больше не списывается со счетов после написания отчета, а остается рядом с тобой. А затем обухом по голове стучит новое, еще более ужасное событие, связанное с недавней жертвой леса и неудачных обстоятельств. Кажется, некоторым людям просто не суждено избавиться от рока несчастий и потерь, и таким человеком стала Сигри Ульсен. И Торсен ощущал скорбь по привычной жизни, по юности этой девушки, поняв, что она лишилась их навсегда. Свенн сжал Марию в объятиях чуть крепче, отведя взгляд в сторону. В комнате повисло напряженное молчание, прерываемое глубоким вздохом. Мужчина попросту не знал, как отреагировать и что сказать, стараясь не смотреть на Ос и скрыть свое замешательство. Пусть уж лучше железная Мария думает, что говорить здесь что-то попросту бессмысленно. От звенящей, гнетущей тишины их отвлекла вибрация смартфона на прикроватной тумбочке. Поначалу решив, что это телефон главы социальной службы, Торсен даже ухом не повел в сторону гаджета. Однако легкий хлопок по груди привлек его внимание, а затем и взгляд любовницы, направленный на его сторону кровати. Звонил мобильник спасателя. Дождь продолжал барабанить по окну, невольно акцентируя на себе внимание. Что могло произойти в такую погоду? Кто-то вновь исчез? Если так — то датчанин был готов утопиться в ближайшей луже, лишь бы не иметь дела с чужим горем и ложной надеждой. Только не сейчас. С дисплея на него взглянул ленсман, вызвав ощущение, сравнимое с ощущением от клубка змей, заменивших собственные потроха. — Где тебя носит? — Голос Аре ударил в ушную перепонку, оставляя с мыслью, что это хотя бы не похоже на официальный вызов. Змеи ненадолго ослабили хватку. — Я уехал в город. А что? — Я стою возле твоей хитты, свечу фонариком в твое окно, и вижу следы крови. Не объяснишь? — Прости, я расчленял очередного туриста… —улыбка начала разрезать лицо спасателя. — Хорош страдать херней, — …и улыбка слегка поблекла вместе с тем, как представитель полиции рявкнул в трубку, — ты делаешь очень много глупостей в последнее время. — Господи, Аре, все нормально, там просто пакет с мясом лоп… — Это правда про тебя и про Рёд? Торсен аккуратно сел в кровати. Клубок змей сжался, выдавливая из него внутренности. Или это была всего лишь тошнота, последствие гриппа-не-гриппа, свалившего весь город? В любом случае она сжала горло в тиски, мешая произнести хоть слово, оставляя только вариант уставиться в противоположную стену и начать думать. Мария, лишенная теплых объятий любовника, инстинктивно напряглась вместе с ним. — Значит правда. Какого хера Свенн? — ленсман. Это был ленсман, а не Аре. — Она пришла к моему дому. Теа хотела пойти в лес, а я не смог пустить ее одну. — Последнее что тебе сейчас надо делать — шататься со школьницами по лесу. Это последнее, что сейчас кому угодно надо делать. Ты должен был позвонить. — Куда, в полицию? «Помогите, школьница ходит возле моего дома»? — Да, блять, Свенн, в полицию. Ты должен был позвонить мне! —в этот раз Аре не просто рявкнул. Он практически выплюнул эти слова с криком, не размениваясь на выражения и не пытаясь сдержать кипящую внутри него злобу. После этого в трубке на некоторое время повисло молчание. Оно молотом висело над головой Торсена до тех пор, пока собственный, необычно тихий голос не разрезал его вновь. — Аре, что происходит? Это связано с… — Я предупреждал тебя, как это выглядит со стороны. Я знаю тебя, и знаю, что ты можешь быть придурком, вести себя как умственно отсталый дебил. Но ты не убийца, и тем более ты не похититель. Я в это могу поверить, я это знаю. Но об этом не знают городские судмедэксперты, и об этом не знает следователь, который едет сюда прямо с е й ч а с. Ответом на подобные откровения снова стало молчание. Будто кто-то перерезал голосовые связки спасателя. Медленно моргнув, Свенн продолжил смотреть в стену. Будто на ней мог быть нацарапан ответ. — У нас не хватает рук и ресурсов, — ленсман продолжил, не дождавшись внятного ответа от датчанина, — и в связи с тем, что дело оказалось серьезнее, чем все думали, к нам выслали подмогу. И он не будет страдать херней, и не будет спрашивать, какого черта у тебя кровь в доме. — …Аре? Что мне делать? — Начать слушать то, что я тебе говорю. Ты не должен оставаться наедине с этими школьницами, не должен ходить в лес в одиночку, не оставаться одному в принципе, чтобы у тебя всегда было алиби. И подумай хорошенько над тем, чем ты занимался во время исчезновения Сигри. Шутки кончились, Свенн. — …Я подозреваемый? — Пока нет. «Но скоро станешь, вот, что это значит» — Торсен тут же добавил это про себя. Еще не осознав, он моментально перевел этот ответ на язык, который был понятен каждому, но не был понятен ему с л и ш к о м долго. «У тебя, мать твою, проблемы» — Аре пытался вдолбить ему это в голову слишком долго, и Свенн по итогу пропустил все точки возврата. Смартфон оказался в руках. Вызов был сброшен, а взгляд направлен на темно-синее одеяло, под которым мужчина совсем недавно нежился с любимой женщиной. — Мне, наверное, пора. Он сказал это не поднимая головы. Словно набирался сил для того, чтобы просто встать и уйти. Прежде, чем Мария успела что-то сказать, Свенн вновь взял слово. Тихо, но вполне уверенно он произнес всего одно предложение. — Некоторое время нам, наверное, лучше не видеться. — Что? Что происходит, кто тебе звонил? — Мария Ос моментально включила «Железную Ос». Кажется, будто у женщины был какой-то особый переключатель, позволявший ей менять одно состояние на другое. — Аре. — Что он сказал? В комнате вновь повисло молчание. И лучше всего за Торсена говорил его взгляд, который тот наконец оторвал от постельного белья. Он взглянул на собеседницу. — Что ты сделал? — Ничего. Как бы ему хотелось утешить Марию. Сказать ей, что все будет нормально. Но правда заключалась в том, что Свенн был напуган. Напуган до чертиков. Город, который принял его с распростертыми объятиями, начинал выгрызать ему нутро. Воспользовался потерей бдительности, и тут же ударил в спину. «— Что ты сделал? — Ничего.​» С этими словами оставляют любимую женщину в одиночестве смотреть тебе вслед, когда капли дождя начинают барабанить уже не по окну, а по куртке? Нет. Но датчанин не был способен сделать ничего, кроме как сбежать. Сбежать — не такая уж плохая идея, разве нет? Красный джип несся по главной дороге Укента, разнося лужи под собой, разрезая стройный ливень перед ним. И каждый раз, когда взгляд спасателя падал на пешехода, который переходил дорогу, или простого прохожего, ждущего чего-то на краю тротуара… каждый раз ему казалось, что во взгляде незнакомца он видит подозрение. Презрение. Как люди могли узнать, кто мог видеть их с Теей в лесу? Пальцы до побеления сжимали руль, а привычный поворот на хитту вскоре остался позади. Бежать — вот инстинкт, который управлял им. Свенн больше не имел власти над собой. Частое дыхание, попытки уследить за вихрем собственных мыслей, все это заставляло его ехать дальше и дальше до тех пор, пока он не добрался до выезда на трассу. Единственная трасса, ведущая в город и из него. Нога сама нажала на газ больше, чем то требовалось. Скользкое дорожное полотно радостно приняло опрометчивого спасателя, неся его вперед. Торсен так бы и продолжал ехать куда глаза глядят: прочь отсюда, подальше от всех потрясений и страхов. Вот только под капотом, стоило проехать около десятка километров сквозь лес, что-то застучало. Он продолжал нажимать на газ, но автомобиль неумолимо терял скорость. Мужчина поймал себя на том, что на его лице появился отчаянный оскал, а руки начали колотить по рулю вместо того, чтобы обхватить его покрепче. Рано или поздно это должно было случиться. Колеса зацепили размытую обочину, и красный джип наконец встал. Двигатель заглох.

Сигри Ульсен.

Долго откладывать выполнение намеченного Дале плана не пришлось — меньше, чем через десяток минут, они уже были у его дома. Дождь к тому времени только усилился. Сигри находила ухудшение погоды достаточно символичным, пока сидела в тепле и сухости салона. И когда она вышла, то не поспешила бегом спасаться от наотмашь бьющего по лицу ливня. Наоборот, помедлив, задрала голову и закрыла глаза. Руки повисли расслабленно, плечи опустились. Где-то глубоко в лесу сейчас под дождём оседали последние шапки снега, омывались свежие молодые листья, размывались следы и появлялись новые — от вышедших на охоту в ночь. В реке беспокойно металась форель, и её бурный поток нёсся, как нёсся несколько сотен лет назад. А в Укенте, столь молодом на фоне леса, чернели переулки и зажигались тёплые огоньки в окнах домов. Даже такой короткой паузы хватило, чтобы забыть о насущных проблемах и снова вспомнить — ничего из случившегося не было трагедией. По человеческим меркам, смирение пришло слишком рано, гранича с бездушностью. Но ведь жизнь продолжалась за километры от неё и совсем близко. Как здесь, например. Опустив голову, Ульсен взглянула на здание перед ними. Было слишком рано, чтобы включились фонари, и от того мокрый кирпич не блестел и казался совсем тёмно-бордовым. Если бы не окна — квадраты размытого света, единственный признак жизни— оно бы потерялось в подступающей темноте. Кажется, вовсе не замечая, что волосы облепили лицо, а платье промокло до нитки, она повернула голову к Дале. Внутри что-то сжало. Ей не нравилось это здание, но как-то обидеть Лукаса тоже не хотелось. Да и она догадывалась, что соцработник сюда тоже не от большой любви к голым стенам (а то, что стены внутри были голые, для Сигри было неоспоримым фактом) переехал.

***

Они поднялись на нужный этаж, но в этот раз Дале не летел вперёд с той же лёгкостью, с которой сопровождал в свою квартиру Свенна. В этот раз, на одно его плечо давила ответственность, а на другое — скверное самочувствие. «Джентльменский набор» современного жителя Укента. Ключ провернулся в замке, дверь охотно поддалась мужской ладони и впустила пришедших в комнату, тонущую в дождливом полумраке. Щёлкнул выключатель, и то, что предстало поначалу довольно мрачной обителью, окрасилось в тёплые цвета грушевидной лампы на 2700 кельвинов. Мягкий свет размыл как тени, так и свет, принимая вошедших в свои радушные объятья. — Ну вот и оно, — махнул рукой социальный работник, закрывая входную дверь за Сигри. — Идём. Я покажу тебе здесь всё. Экскурсия заняла меньше времени, чем закипал чайник. Раздельные ванная с туалетом, гостинная/кухня/столовая в одном флаконе, и спальня, которая безапелляционно была отдана школьнице. — Тебе нужно своё пространство, — констатировал Лукас. Он несколько смутился коробок, стоящих неприступной стеной по бокам от кровати. Башенки из бурого картона закрывали собой тумбочки, которые, безусловно, тут были. Где-то. — Н-да, касательно этого… И вот не проходит и получаса, как социальный работник на пару со школьницей расположились в гостинной на диване, обложившись вышеупомянутыми коробками. — Так, ну та, на которой написано «электроника» вряд ли нам подхо-о-о-отя-я-я-я там могут быть зарядки. Надо взглянуть. Да, поставь в ряд с теми, которые нужно открыть. Одежда? М-хм. Ещё одежда… откуда у меня столько одежды? Затрещал скотч, разрываемый лезвием кухонного ножа — оказалось, что найти здесь ножницы не такая уж простая задача. В целом создавалось впечатление, что Лукас до сих пор живёт на чемоданах. Кажется, он ограничился лишь тем, что нашёл в привезённых с собой вещах немного столовой утвари, чайник, микроволновку, полотенце и набор сменного постельного белья. До остального руки мужчины, по видимому, не дошли. — Справедливости ради, половину из этих коробок даже не я собирал, так что там может быть что угодно… — пробормотал он за разбором и тихо усмехнулся. В ход пошли обещанные фланелевые рубашки. Субтильное телосложение Сигри сделало также вполне возможным перераспределение джинс и брюк — будь школьница хоть сколько-нибудь более выдающихся, женственных форм, вряд ли ей пришлись бы в пору мужские джинсы с достаточной узкими бёдрами. Лукас с девушкой даже роста были примерно одинакового, с разницей всего в пару сантиметров, так что его одежда пришлась как раз кстати в качестве временной замены. Всё осталось где-то там, за дверью. И за разбор коробок Ульсен тоже взялась едва ли не с энтузиазмом. Лукас наблюдал за тем, как девушка с упоением роется в коробках, и сам почувствовал некоторое умиротворение при мысли, что подобная мелочь отвлекает её от развернувшейся вне этих стен трагедии. Всего лишь разбор чужих, завалявшихся в картонных клетках вещей, но зато какое средство отвлечения… Или бегства? Ну уж нет. По мнению социального работника, Ульсен достаточно много времени провела, столкнувшись с реальностью нос к носу для того, чтобы назвать короткую передышку от захлестнувшего её водоворота «бегством». Порой она улыбалась — например, когда на свет показался рисунок маленькой Тины «я и моя семья». Или галстук из куска расписанной акрилом ткани её же авторства, очевидно подаренный отцу на какой-нибудь праздник. Или когда из недр ящика «работы» извлеклась фотография их с Теей на импровизированном показе мод в одежде из «театра» Клуба, по самую макушку перемазанных рассыпавшимися блёстками. — Это было я-я-явно не тем, что шло у нас по плану в тот день, — улыбнулся социальный работник, откладывая глянцевый снимок. Как были похожи девочки с фотографии, покрытые блёстками, и его дочь, расписывающая неуверенными движениями галстук, который её папа всё-таки надел на день отца. Про Тею она так и ничего не говорила. Всё же решила, что на сегодня её компанией станет только чай и Лукас. Последний, правда, нашёл себе иного компаньона — на свет из очередной коробки показалась пачка любимого сорта кофе Дале, чему тот как истинный норвежец, прихлёбывающий чай только из нежелания пить простую воду, несказанно обрадовался. Иногда наоборот, когда доставала очередную находку, то без слов отдавала ту на сортировку Дале. А сама делала вид, что оставшиеся в коробках вещи куда интереснее. Как, например, было с шайбой, на которой белым маркером написали несколько фамилий. Или со старой пачкой сигарет с маленьким синим жетоном внутри. Пока пальцы девушки разгребали предметы, сама она прислушивалась — что Лукас чувствует к этим маленьким приветам из прошлого? Радость? Светлую печаль? Сомнение, оставить или выбросить? И только потом спрашивала аккуратно, если Дале не хотел моментально спрятать вещицу: «откуда это?». Его полуулыбка поблекла, стоило в руки лечь тяжёлой шайбе, а за ней и мятой пачке сигарет с сюрпризом, о котором Дале было известно всё. Он мог узнать лежавший внутри жетон на ощупь — только по размеру и весу. Всё это словно было чужим, но одновременно таким знакомым. — Этот жетон давали бездомным для того, чтобы те могли получить обед на благотворительной кухне. Это было далеко отсюда, название города тебе ничего не скажет. Я… работал там некоторое время. Там мы познакомились с моей женой. Он не стал углубляться в рассказ, тем более, что вскоре венец коллекции не заставил себя ждать: из коробки вынырнула чёрная кожаная куртка. Для Лукаса в ней сохранилось в первозданном виде всё: скрипящая кожа, блестящие серебряные заклёпки, будто пропитанный запахом пива и сигарет воротник. Наверняка на дне карманов до сих пор найдётся пара листочков ссохшегося табака. Одна вещь вообще не требовала комментариев. Фотография, сделанная на территории школы Укента. Она не была постановочной, а потому запечатлела и сигареты, формально прикрытые широкими рукавами спортивных курток, и мрачность на лице молодого Дале в чёрной косухе. Его, окружённого белобрысыми товарищами в энном поколении таких же белобрысых норвежцев, невозможно было не узнать. Тея свою догадку чуть ли не крикнула на весь участок. Сигри же, передав Дале фотографию, улыбалась едва заметно. — Кажется, школа не менялась с момента постройки? — только и произнесла она и слегка пожала плечами. Ещё одежда, и ещё одежда. Росли ровные стопки свитеров и футболок. Но в какой-то момент Сигри замерла и наклонилась, разглядывая находку прямо в коробке. Она поднялась с дивана и натянула на себя куртку, которую уже увидела на фотографии, повертелась, не находя в комнате зеркало. — Можно.? — Сигри оборвалась на полуслове, разглядывая несоразмерно широкую в плечах кожанку на себе. Она подняла взгляд на Дале, внезапно понимая, как это было нагло. — Ну, куртка тоже дома осталась, а на улице всё же март, и… За логичными доводами скрывался банальный восторг подростка настоящей олдскульной кожаной курткой, делая их немного несвязными. Конечно, с каплей сомнения от собственной наглости — это же его, молодого Дале, куртка. Да и на фоне благопристойных фланелевых рубашек и джинс только она одна смотрелась действительно более-менее подходящей Сигри, чей гардероб состоял из контраста нежности и неожиданных всплесков яркости. Чего только стоили сушащиеся сейчас у батареи розовое с блёстками платье и ботинки, больше подходящие байкеру. Казалось бы — какая привередливость к одежде, почему она ведет себя так непринужденно, когда ещё этим же днём её жизнь повернулась с самой неожиданной стороны? Но, может, и стоило сейчас ей простить некоторую долю эскапизма и не задавать вопросов в духе «как ты теперь?». -… да. Да, конечно, — ответил он, помедлив, и поджал губы. — Просто будь с ней осторожна, ладно? В конце концов, это раритет. Такой же, как и я. Ты видела фотографии. Он взял вышеупомянутый снимок со школьниками в руки и начал всматриваться в знакомые лица. При взгляде на одно конкретное лицо, Лукас хмыкнул. Его вдруг, помимо усталости, охватила глубокая задумчивость. — Вы… знаешь, мы недавно говорили с Теей, и… Сигри, я хочу, чтобы ты знала: это может преувеличением, но я правда, — его мягкий голос стал чуть тише, а взгляд чёрных глаз, обращённых к школьнице — глубже и печальнее, — …правда знаю, какого это. Лишиться дома и всех, кого ты знаешь. Этот жетон… Сначала я приходил с такими на кухню, а не раздавал. Долгое время до того, как стараниями Аниты меня взяли туда работать. Он хмыкнул и снова взглянул на фото прежде, чем одним небрежным движением показать его девушке. — Ну ты видела. У нас с тем парнем мало общего. Но гораздо больше общего у него с тобой и Теей, так что… К чему я веду: просто знай, что у тебя есть место, в котором ты можешь жить, ладно? Куда можешь прийти, и человек, к которому ты можешь прийти. Вот и всё. Ты не одна, Сигри, я обещаю тебе это. Робкая, неуверенная улыбка и капля надежды на него во взгляде были ответом Лукасу. Ей вправду хотелось в это поверит. Сам смысл слов ободрял, желание Дале выполнить обещание грело так же тепло, как и горячий чай. Но для того, чтобы прочувствовать их всем нутром, убедиться в надёжности этого обещания… Ульсен было нужно время. Маленький ниссе сейчас охранял их покой, стоя на тумбочке около кровати. Но пройдут месяцы, прежде чем она осознает, что подарок действительно ей принадлежит. Уж слишком со многими вещами так происходило. Нужно было то самое время, которое лечит. Кого от ран внутри, а кого от гриппа. Дале слегка нахмурился и снова опустил взгляд на снимок прежде, чем положить тот в коробку. Хватит с него этого лица. Тошнота поднялась к горлу, бросило в жар. — Maldita gripe… — пробормотал социальный работник и решил, что кофе выпито определённо достаточно. Даже сверх меры. Девушка мягким движением поднялась с дивана, заодно прихватив пачку сигарет. Она вытряхнула на ладонь жетон, подкинула и поймала, зажав между пальцев. — Что ж, очевидно, раз жетон у меня, то и ужин на мне. — Негромко произнесла Сигри, прежде чем перевести взгляд на соцработника и пожать плечами. — Боже, ты себя в зеркало не видел. Наверное, надо ещё порыться в коробке с лекарствами, пока ты меня не заразил, — поспешила она добавить несколько смущённо (хотя и пытаясь звучать логично), прежде чем Лукас успел бы что-то возразить. А то, что он хотел это сделать, уже чувствовалось. Ответная забота? Не совсем то. Ульсен не привыкла оставаться в долгу. Хотя бы за кожаную куртку, потому что искренние намерения Лукаса одолжением теперь было считать глупо. А может, потихоньку просыпался привычный инстинкт быть перед Дале ответственной. В конце концов, с их первой встречи она только и делала, что исполняла какие-то его идеи. Порой понимая задумку с полуслова. — Честное слово, Лукас, с этим всё… — Сигри сделала пару шагов в сторону, белая дверца поддалась потягиванию и явила полное отсутствие какого-либо содержимого холодильного шкафа. — В порядке. — Взгляд метнулся к мужчине. — Что ты говорил про полуфабрикаты? Я схожу в магазин, пока не поздно. Ещё же завтракать надо будет чем-то, разве нет? Только что приобретенная кожанка поверх теплой рубашки, зарядившийся, пока они разбирали коробки, телефон и деньги в карман, зонт в руку — и она уже была готова. Вялые возражения по ходу не смогли вернуть перевес на сторону Дале. Получив наказ никуда не деваться и быть на связи и ответив на всё это полностью серьёзными кивками, Сигри выскользнула из квартиры. Зашлёпали ботинки по лужам, разбрызгивая капли наравне с не собирающимся утихать ливнем. Влажно мерцали фонари, и между ними тихо скользила фигурка сплошь в чёрном. До единственного круглосуточного «7-11» Укента было рукой подать, но Сигри уже хотелось вернуться обратно в квартирку.

Мортен Эрик Хольт.

Округ встретил его стеной дождя и дымкой тумана, затянувшей обочину. Бесстрастный взгляд зелёных, прикрытых в абсолютном равнодушии и скептицизме глаз, скользил по чернеющему, блестящему асфальту вместе с тем, как машина преодолевала один изгиб за другим. 80-90-100 километров в час, лёгкий подъём в гору и спуск вниз, заставляющий внутренности подкатить в горлу а стрелку спидометра ощутимо качнуться вправо. Уверенный хват руля крепкой рукой, на лице — всё то же равнодушие, а на лобовом стекле — мелкая морось, превращающая всё впереди в размытые пятна с неясными ареолами. Не попытка поймать адреналин или бросить вызов непогоде — всего лишь холодная уверенность в собственных возможностях. Гул двигателя, шипящие, словно ядовитые змеи лужи, расплескивающиеся в тот же миг, как их рассекали шины тёмно-синего седана. Салон вибрировал глубоким тоном ритмичного баса, источаемого сабвуфером на низких частотах. Окно со стороны водительского кресла слегка опустилось, впуская в салон промозглый воздух, мелкие капли и запах тины с примесью гнильцы. Загорелся огонёк сигареты, мужчина за рулём глубоко затянулся и выдохнул облако горячего дыма перед собой. Пепел, сброшенный за окно, разлетелся снопом огненных искр. — Х-м-м… — задумчиво протянул он себе под нос, глядя на красный пикап, застывший в полной беспомощности на обочине дороги. В этом коротком выдохе не было ни сочувствия, ни разочарования — лишь едва уловимое любопытство. Водитель продолжил бормотать сам себе под нос: Что же ты здесь забыл, человек? Взгляд болотных глаз скользнул с лобового стекла ниже — на экран навигатора. Граница пригорода Укента, едва ли не точь-в-точь, хоть карту сверяй. Заметная машинка, уезжающая прочь из городка, через которой нет сквозного проезда. Глушь в тупике, где градообразующее предприятие — лесопилка, медленно но верно подбирающаяся к границам заповедника, на которых её бурная деятельность по всем законам королевства остановится. Обречённый городишко с красным жуком-пожарником, решившимся нырнуть под стену дождя в попытке сбежать из-под сапога экономического упадка, подпортившейся репутации и не менее подпорченной рыбы, судя по запаху, вставшему в воздухе вместе с каплями дождя. Едва ли дальнейшими его действиями руководил альтруизм. Правая нога переместилась на педаль тормоза и медленно надавила на оную. Двумя алыми глазами загорелись стоп-сигналы, когда седан свернул к противоположной от пикапа обочине и остановился там. Тихо рычащая машина дала, наконец, каплям дождя достучаться до ушей водителя сквозь крышу транспортного средства. Музыка стихла. Всё замерло. С отстранённым спокойствием, водитель поставил машину на ручник и слегка откинулся в кресле, взглянув на отражение вставшего на обочине автомобиля. Пауза, лёгшая тишиной и выжиданием: что дальше? Понаблюдав ещё немного за красным пикапом через боковое зеркало, мужчина положил руку на руль и коротко посигналил.

Свенн Торсен.

Торсен уткнулся лбом в руль, с волос капала вода, но он словно бы и не замечал этого. Блаженная прохлада…казалось он наслаждается ей, а не потихоньку утопает в собственных мыслях и последствии выхода из машины прямо под ливень. Датчанин честно залез под капот и попытался сделать что-то прямо сейчас, прямо здесь. Но то ли мужчина не смог собраться, то ли поломка была слишком неочевидной — все выглядело как обычно, оставляя Свенна ни с чем. Оставляя его сидеть в поломанной развалюхе и думать о том, к чему вообще могла привести эта попытка сбежать. Без вещей, даже без паспорта, он бы не уехал далеко. Да и потом, куда ехать? «Я ничего не сделал.» С мрачной решимостью сотрудник «Falck» сжал кулак, лежащий на приборной панели. — Fuck dig. Короткий сигнал разрезал привычный шум бьющихся о кузов капель, заставив открыть глаза и уткнуться взглядом в баранку. Медленно оторвавшись от своего занятия, мужчина в первую очередь взглянул в зеркало заднего вида. Где-то скарю ему удалось уловить красный огонь габаритных огней, и взгляд автоматически скользнул по боковому зеркалу. Недалеко, на противоположной стороне, стоял автомобиль. Между бровей каньоном пролегла напряженная морщина, рука на автомате потянулась к промокшей ткани, пытаясь нащупать карман и документы в нем. — Хм. Ноги сделались студенистыми от влаги и слабости, а взгляд блестел из-за легкой лихорадки и заливающего глаза дождя. Свенн вышел из машины и направился прямо к автомобилю, невольно сравнивая себя с придорожной шлюхой. Если его попросят отсосать за несколько сот крон — он может даже согласится, если бонусом ему скажут о том, что все происходящее всего лишь неудачная шутка.

***

Костяшки побарабанили по стеклу со стороны водительской двери, взгляд встретился со взглядом хозяина машины. Спокойный и сухой — будто он останавливался возле таких бедолаг по пять раз на дню. Легкий кивок головы, призывающий сесть в машину и отменить внутреннее пари про минет, и вот спасатель уже обсыхает в теплом салоне чужого автомобиля. — Спасибо, что остановился. — М-м-м-м-хм, — протянул мужчина скрипуче, лениво, на нижнем регистре, на пределе возможностей собственных голосовых связок. Ещё немного, и непринуждённый, равнодушный клёкот превратился бы в отсутствие звука как такового. Не став ждать, пока незнакомец начнет разговор первым, Торсен убрал прилипшие ко лбу волосы. — Довезешь до города? Он недалеко. При одной мысли о том, что в Укент придется возвращаться пораженным и ни с чем, лицо спасателя осунулось, а взгляд стал усталым. Дорога вела только туда, черт возьми. Проклятый город! Стараясь скрыть закипающее внутри раздражение и отчаяние, Свенн отвернулся и посмотрел в окно, словно заметил что-то интересное. — Погодка в самый раз для того, чтобы застрять в глуши, — произнёс он размеренно, неторопливо, почти задумчиво. На самом деле не было до конца понятно, говорит мужчина о дороге посреди леса, или об Укенте в целом. Седан выкатил обратно на мокрый асфальт и начал постепенно набирать скорость. — Местный? — вдруг спросил водитель. Стрелка спидометра плавно поползла выше вместе с тем, как машина гудела всё громче, требовательно взывая к водителю «переключи передачу!». Снова сброс, снова ускорение. 70-80-90-100.— Ты бы эвакуатор вызвал. Свенн с задумчивым выражением лица смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья и короткие промежутки без них. Чем быстрее они ехали, тем строже становилась стена из леса. Он не сразу понял, что незнакомец ведет машину так, будто автомобиль — космическое тело, способное разгоняться бесконечно и не встречать естественных препятствий на своем пути. Но в их случае они были. Будь это резкий поворот или выскочившее на дорогу животное, а может быть водитель другой машины, решивший не сильно сбавлять скорость на повороте, и войти в него по широкой траектории с выездом на встречку. — Я так думал. Болотного цвета глаза перестали с равнодушием следить за дорогой и опустились вниз, тогда как правой рукой мужчина начал постукивать себя по карманам пальто. 110. Вой ветра и шорох колёс стали громче, проникая в салон какофонией шума. Дворники смахивали со стекла морось, делая дорогу хорошо различимой на десяток секунд. — Faen, где эта штука? — Ленивый вопрос с лёгкой досадой. 120. — Свистни, если увидишь зажигалку. Jævla pikk… — Даже ругательства спокойны и безэмоциональны. Правый карман, левый карман, слегка извернувшись на сиденье. Мужчина поморщился и залез широкой ладонью под пальто, изучая внутренние карманы следом за внешними. Взгляд его шарил по салону, не останавливаясь на лобовом стекле в принципе. Он оглядел себя и, снова чертыхнувшись, кивнул на бардачок. — Глянь там. По крайней мере после этих слов, он снова посмотрел на дорогу, но вторая рука так и не легла обратно на руль — она была занята пачкой сигарет. Мужчина ударил картонной коробочкой о приборную панель, из-за чего стройный ряд белоснежных раковых палочек был нарушен. Ту, что выглянула дальше всех, он вытащил губами и слегка покатал во рту, бросив уже ненужную пачку всё на ту же приборку. Стрелка спидометра доползла до 125 и пока что замерла там. Из открытого бардачка на спасателя чуть не вывалилась куча бумажек и черным глазом посмотрело дуло пистолета, заставив на долю секунды замереть. Пальцы поневоле дотронулись до холодного металла ствола и шершавой рукояти, и только затем полезли вглубь в поиске зажигалки. На щеках заплясали желваки, и будь Свенн в другой ситуации — неизменно бы напрягся всем телом и мыслями. Однако сейчас, на скорости чуть больше 120 км/ч, бесполезно было переживать по поводу огнестрельного оружия перед собой. Если его спасителю захочется убить своего попутчика — достаточно резко дернуть руль. Может быть незнакомец не переживал за то, что Торсен схватится за оружие и будет буянить, думая примерно о том же? Стрелять в водителя на такой скорости — идея крайне паршивая. Наконец зажигалку удалось найти. Она как назло спряталась в глубине, и пришлось достаточно долго рыскать вокруг пистолета. — Я из Дании, — спустя некоторое время спасатель снова заговорил, — так что нет. Не местный. Может быть в скором времени я вернусь домой, если этот чертов город мне позволит. Крышка бардачка хлопнула, зажигалка перешла в руки водителю. — Датчанин, — повторил мужчина, будто пробуя слово на вкус вместе с зажатым во рту кончиком сигареты. Кажется, он не удивился. Звякнула крышка бензинки, салон наполнился дымом от раскурки. После пары глубоких затяжек водитель всё же приоткрыл окно и, слегка прищурившись из-за едкого дыма, снова взглянул на дорогу. — Ты же лесничий или типа того. Ах да, спасатель. — Сбавь скорость, здесь могут быть дикие животные. Да и дорога перед городом начинает вилять. И… если ты не едешь грабить кафе Ланса и не наемный убийца… то скорее всего полицейский, которого прислали на помощь нашему ленсману. Верно? Он хмыкнул, что можно было принять и за короткий смешок. Будто всё встало на свои места после этого признания. — Расслабься, Торсен. Я вижу, что дорога скоро начнёт вилять. Признание в том, что он прекрасно знает о личности собеседника, сорвалось так непринуждённо, словно до этого они уже минут десять как обменивались подробными выдержками из биографий. Как на счет абсолютно противоположного? Свенн уставился на дорогу, начавшую вилять перед бампером автомобиля. В голове тут же промелькнули слова Аре, сказанные не так давно. Пожалуй, датчанин и вправду совершает слишком много ошибок, действуя не в то время и не в том месте. Но какова была вероятность встретить полицейского, который будет расследовать это дело, при абсолютно дурацкой и спонтанной попытке уехать из этого чертового города? «Тупой идиот. Тупой, тупой, тупой идиот. Идиот…» — Мортен Эрик Хольт, полиция Бьорнфаста, временное назначение из Осло. Я тут типа отпуск провожу, — флегматично усмехнулся он, выпустив дым носом. Будто пропажи, груды костей и жестокие убийства отцов-одиночек составляют классическую культурную программу хорошего санатория. Без спа, зато с запахом тухлятины. Благо, Мортен удержался от вопроса «у вас тут кто-то сдох?», базирующегося на стоящей в воздухе вони. Иронично получилось бы. — Ты засветился практически в каждом отчёте по этому делу. Единственный подданный Дании в Укенте, оказался не в том месте и не в то время. Список команды, занимавшейся поисками, адрес, на который была вызвана скорая помощь, журнал посещений в больнице… Везде. Работа такая, а? — Мое имя фигурирует везде, да… Наверное это так же странно, как фамилия ленсмана, появляющаяся в этих же документах. Такая работа. Снова расслабленный, скрипучий смешок. Обозначение полной осведомлённости. «Понимаю, как тесно ты влип в эту кашу, бро» — так и источала вся его фигура. — Я бы тоже решил свалить подальше ото всего этого безумия домой. Маленький городок умеет подложить свинью. В смысле, тебе платят за приглядывание за лесом и поиски грибников, а не сюсюканье с малолетней потеряшкой. Зачем тебя в больницу к ней загнали? Снова затяжка. Седан плавно вошёл в поворот, обозначающий скорый въезд в город. Они почти прибыли. — Я не собирался уезжать из Укента. В том смысле, что… я хотел прокатиться, проветрить голову. У нас эпидемия какой-то инфекции, эти события с Сигри и ее отцом… вождение меня успокаивает. Не тогда, когда двигатель начинает троить, и приходится останавливаться на обочине против своей воли. Но в остальных случаях — вполне работает. «Чем больше ты говоришь — тем больше похоже на оправдания, остановись.» Собственное сознание дало предупреждение, и датчанин решил повиноваться. Отведя взгляд от невольного попутчика, он уставился вперед. Вот оно. Пассажир разбил тишину оправданиями. Пристыженный школьник, открещивается от нежелательных действий, нежелательность которых осознаёт. «Да что вы, как можно?» — неважно даже, сделал или нет, подумал или нет. «Корыстный образ мысли» — сказала бы сухая учительница, замшелая пуританская ханжа из тех, что учит незрелых бедолаг схожему с собственным образу мысли. «Видишь в меру своей испорченности» — будто размышление было сродни совершённому преступлению. В её понимании — да. Реактивное образование, остервенелое отрицание, скрываемый полюс амбивалетности, свидетельствующий об одном: ты такая же, как мы, старушка, как бы отчаянно тебе не хотелось быть святой. Хорошие люди не только не делают зла. Они его не видят, не слышат, не произносят — маленькие обезьянки в сувенирной лавке. Невинность в противопоставление вине, утрированная так, словно это делает её крепче. «Да что вы, как можно. Я об этом даже не думал. А что, это правда так выглядит?» Замаячили крыши домов и главная улица, вывеска магазина и припаркованные автомобили других жителей. Час назад этот вид вызвал бы очередной приступ тошноты, сейчас же был спасением и вызывал облегчение. — Знаешь, я бы выпрыгнул возле магазина. До участка тебе по прямой, его не пропустишь. Плавно, будто под взглядом кобры, Торсен положил руку на ручку двери, готовясь выскочить из машины при первой же возможности. Что еще сказать? Пожелать удачи в поимке преступника, ответственного за этот переполох и первое убийство в городе за много лет? А если этим преступником сделают датчанина? Пальцы надавили на дверную ручку, и датчанину пришлось наклониться чуть вперед, чтобы скрыть это от внимания полицейского. Машина наконец начала останавливаться, и стоило даже просто подъехать к тротуару, Свенну вновь пришлось сдержаться и не покинуть транспорт слишком рано. После полной остановки он взглянул на приезжего и благодарно кивнул. — Спасибо, что подбросил. Кто знает, сколько я бы там торчал. Передавай Аре привет, хорошо? Допустив короткую, но недостаточную паузу для того, чтобы продолжить разговор, Торсен открыл дверь и вынырнул наружу, полной грудью вдыхая запах мокрого асфальта и дождя. — Эвакуатор, — чуть протянул Хольт вместо прощания, глядя на вылезающего Свенна. Затем он прервал этот зрительный контакт прежде, чем за спасателем захлопнулась дверь. «Ты же не хочешь, чтобы твоя красная машинка застряла на той обочине? Ты же совсем, совсем этого не хочешь». Вместе с хлопком пассажирской двери взгляд Торсена упал на силуэт девушки, идущей в магазин. В сумраке понять кто это было тяжеловато, но было в незнакомке что-то знакомое. Не старая кожаная куртка, а… — Сигри? Лицо, не смотря на редкие капли моросящего дождя, разгладилось. Удивление, а затем и смущение отразились на лице спасателя, когда он признал в девушке найденную недавно школьницу. А затем мысль о ее потере пробила осознанием, вызвав растерянность от внезапной встречи и незнания, что сказать. Она словно ждала его здесь. И вот две контрастные фигуры уже прячутся под общим зонтом: невысокая блондинка в чёрной одежде и взрослый мужчина в яркой оранжевой куртке. «Маленький городок может подложить свинью» Дворники продолжали ходить туда-сюда, смахивая морось с лобового стекла. Всё словно замерло в ожидании. Всё, что увидела Сигри с поливаемой дождём улицы — оранжевый огонёк, разгоревшийся чуть ярче прежде, чем через минуту машина тронулась с места и скрылась за ближайшим поворотом. Она остановилась тут же — вытянутый силуэт в несуразной одежде, вся в чёрном. Только белые волосы, распущенные по плечам, туманом мерцают в отблесках светящейся фирменной зелено-оранжево-красной вывески магазинчика. Девушка, о которой судачил весь город, девушка, которой точно не стоило сейчас быть одной. Даже без рюкзака, который лежал в участке. Застыла, спохватилась будто — бежать сразу или сделать вид, что не заметила? Вместо этого она вдруг шагнула вперёд, на ходу немного приподнимая руку с зонтом. Ещё шаг, и вот уже они оба скрылись под чёрным куполом, защищённые от воды, но не от чужих взглядов. Но тех Сигри не замечала. Её рот приоткрылся, губы застыли в среднем между растерянно застрявшими в горле словами и неловкой улыбке состоянии, глаза остановились на лице спасателя. Видно, что хотела бы обрадоваться, но… Так и надо было встретиться — около круглосуточного магазина, до чёртиков уставшими. Она вдохнула, и черты лица исказились. Девушка вздрогнула, обняла себя одной рукой за плечо, будто ёжилась у потухающего костра. — Что-то случилось? Ещё, — негромко произнесла Ульсен. Это «ещё» отдавало усталостью и горечью, слышимой и в самом Свенне. Как ей не хотелось и одновременно было плевать на то, что она вправду может от него что-то услышать. Для неё всё выглядело очевидно. Сигри склонила голову набок, смотря теперь на уезжающую машину — потенциального его коллегу по донесению «всяких» вестей. Сумерки не позволяли рассмотреть номерные знаки, да и сложно было придумать, кто из горожан сейчас хочет и может разъезжать по Укенту. — Что? Дождь теперь барабанил по зонтику, а спасатель только и мог выдавить рядом с девушкой это проклятое «что?». Она обезоружила его своим вопросом, будто выбить датчанина из колеи стало личным делом каждого встречного. Что это было: ожидания еще одного страшного удара или неполное осознание уже нанесенных? Взгляд вновь вернулся к Сигри и скользнул по ее лицу так, словно она была незнакомкой. Спасатель поджал губы и мотнул головой, уже не опасаясь, что их увидят вдвоем. Будто бы могло быть хуже. Ульсен будут избегать, как избегают всех, кто переживает тяжелую потерю. Это естественное человеческое поведение: они не знают, как себя вести, и избегают не только темы смерти, но и самого человека. Свенн же чувствовал на своей спине все больше проявляющееся клеймо подозрительного незнакомца, которого не спасут даже годы, проведенные бок о бок с этими людьми. Эти мысли и предчувствия сформировались в голове, превратились в неудержимое желание, которое мужчина после небольшой паузы решил реализовать. — Тебе же надо в магазин, да? Они почувствовали это ещё в магазине. Для неё — просто не могло быть, а уж для Сигри не просто нетипично, а даже страшно. Замороженные котлеты, бутылка минеральной воды — Ульсен укладывала их не думая и на автомате шагая к следующему отделу, где находился следующий пункт из списка покупок. Что ещё нужно Дале с его гриппом? Наверное, что-то зелёное. Овощная смесь. Себя она обнаружила, лишь когда гудение холодильников и холодных ламп прервалось шумным дыханием мужчины. Свенн стоял перед стойкой с алкоголем, и перед ней же Сигри отметила про себя, что было бы просто обычным делом протянуть руку и взять одну из самых дешевых бутылок. Словно она в каждое посещение магазина не выходила без пива, и так было сотни и сотни раз, так чему противиться? Не успела — Торсен набрал свою поклажу, они обменялись короткими взглядами и ушли к кассе самообслуживания. Выкладывая похрустывающие от льда внутри пакеты, Ульсен автоматически скользнула взглядом по ассортименту сигарет над ними. Нет. Не её это. Сигри не курила. Но каждое посещение магазина заканчивалось покупкой блока. Прошелестело «спасибо» в адрес Свенна вместо отрывистого «мне синие за 94 кроны». Дорого вышло бы — как ещё один пакет всех продуктов. Они зашли туда с пустыми руками, а вышли с пакетами, в которых звенели бутылки пенного. Свенн не хотел говорить сухое «мне жаль», или пытаться извернуться как змея, лишь бы не затронуть тему смерти мистера Ульсена. Он молча заплатил за все, что взяла для себя школьница. Сейчас же, оказавшись снаружи круглосуточного и вновь промокая под дождем (ведь какой смысл в зонте, когда ты насквозь мокрый?), Торсен вынул из пакета одну из бутылок с пивом. Крышка с хлопков отлетела, а над из горлышка тут же пахнуло солодом и хмелем. Спасатель чуть было не приложился к ней, но замер, взглянув на попутчицу. Он некоторое время переводил взгляд с этикетки на Сигри, прежде чем молча вручить ей открытую бутылку. Не принимая отказа и не размениваясь на скромные предложения разделить пенное. Свенн знал, каково это — оказываться вне своей тарелки, даже вне своего стола, и в его взгляде это чувствовалось. Сигри смотрела ему в глаза, когда отпускала ручки пакета и принимала запотевшую бутылку. Вот так просто. Стоило пиву оказать у нее в руках, вторая бутылка была с хлопком открыта, и в этот раз спасатель начал жадно пить. Несколько дней он чувствовал вкус исключительно воды, а теперь алкоголь буквально ласкал его вкусовые рецепторы. Мужчина оторвался от бутылки только тогда, когда половины содержимого не стало, а из груди не вырвался вздох облегчения. Взгляд скользнул по пустой улице, а затем вернулся к Ульсен. Он не чужак из тех, с которыми нельзя шататься по ночам. Он — свой, он спас ей жизнь, и от него снова начинает веять теплом, которое она втягивает параллельно глубокому вдоху перед первым глотком. Как всё просто. Выпей, позволь голове качнуться назад и изменить угол зрения на всё происходящее. Она сделала пару глотков и только после них заметила, что вкус незнаком — но привычен. И что на улице не так уж и холодно. — И все-таки мне жаль, Сигри. — Он сдался, выразив соболезнования самым банальным образом. Ему действительно было жаль, но иного способа выразить эмоции и эти сожаления датчанин не знал. Она смотрела на него снова, откинув голову расслабленно назад — взгляд спокоен, гранича с вопросом: «чему ты сочувствуешь?». — Уже ничего не сделать. — прошелестело за секунду до того, как Ульсен снова приложилась к бутылке. На этот раз глоток был почти символическим, в оправдание отсутствия ответа. Вновь повисла короткая пауза, во время которой мужчина продолжал задумчиво смотреть на собеседницу. — Хочешь проветриться? «Не делай глупостей, Торсен.» «Отвали и заткнись. Пошел в задницу.» — Пойдём. Никакого шума, кроме дождя и шлепанья ботинок по мокрому асфальту. Они шли тихо, не обмениваясь лишними словами, замечая разве что бутылки в руках. Ей было почти уютно. Так же уютно, как и в квартирке Дале, которая сейчас казалась ещё одним затянутым сном. Они шли не к ней, а дальше, дальше от жилых домов, то выныривая, то снова погружаясь в лужицы света от уличных фонарей. Да и большая ли разница, чьи темные силуэты тянутся вдоль них — построек или сосен? Или лесопилки? — Я всё же не сказала тебе спасибо. Надо было ещё в больнице. За ниссе. Он теперь тоже дома. — Неуклюже, где-то растягивая, а где-то напротив протягивая звуки, пробормотала Ульсен. Светлые глаза обратились от дороги под ногами к Торсену, уголки губ приподнялись в улыбке — откровенной, не натянутой. Как удивительно легко не говорить сейчас о том, что предшествовало этому самому спасению. Ответная улыбка вышла чуть более тоскливой, чем Свенн рассчитывал. Он всеми силами пытался вложить в нее искреннюю радость, но не мог найти в себе ничего, что помогло бы не думать о потерянном для Сигри доме. Место, в котором она жила, было только временным пристанищем. И если не найдут других ее родственников, если не разыщут тех, кто продолжит ее воспитывать в том месте, который после произошедшего надо будет постараться назвать своим домом… что ж, вряд ли строение будет дожидаться ее пару лет в первозданном виде. Укентцы будут считать его местом боли и потери, подростки будут пробираться туда в поисках призраков и адреналина, и по возвращении Сигри найдёт только тень той тихой гавани, которую знала. Если знала ее вообще. Место, в котором она росла, навсегда осквернено произошедшей там трагедией. Ей не вернуться домой, а придется искать новый. Бог знает, сколько времени это займёт. Именно поэтому на лице Торсена отразилась тень улыбки, сдавленная тяжёлым грузом подобного осознания и невероятной тоски от того, что ни одно из его обещаний в сторону Ульсен так и не обретет силу в реальном мире. — А почему… Ты сейчас не у себя дома? Чтобы выиграть время на раздумья, мужчина кивнул в сторону одного из строений лесопилки, в это время давно не подававшего признаки жизни. Свет был погашен, работники разошлись, но лавка для курильщиков под козырьком у входа могла служить прекрасным временным пристанищем и без действия основного комплекса. Оказавшись под навесом, Свенн сел на отсыревшее, но не промокшее дерево, и взглянул на мир чуточку лучше, чем до этого. Здесь было тихо. Почти так же спокойно, как когда-то спокойно было в лесу возле хитты: не потревоженный пропажей девушки, костями и страшной ситуацией с Теей, он был прекрасен. Сейчас удалось поймать пусть и мелкий, но сладостный отголосок былого умиротворения при взгляде на тёмное небо, не оскверненное световым загрязнением, а так же почти ласковым постукиванием дождевых капель о деревянный козырёк. В кармане завибрировал телефон, оповещая о пришедшей смс, но спасатель не обратил на это никакого внимания. Новость о том, что его временно освободили от работы, сможет «обрадовать» не менее сильно и позже. — Машина сломалась. А до дома идти и идти. Я думал проветриться сегодня… — «нам, наверное, лучше пока не встречаться», -… но вышло что вышло. По правде, мне совершенно не хочется идти домой, Сигри. Свенн сделал небольшую паузу, взглянув на собеседницу. А точнее на отблеск в ее глазах, практически единственное различимое в этой темноте. Не кощунство ли так свободно отказываться от того, чего нет больше у девушки? Пальцы, с которых стекала дождевая вода, коснулись возрастающей щетины на подбородке. В задумчивости мужчина и не заметил, как задержался взгляд на серебряных волосах Сигри. — Дом… понятие растяжимое. Может быть он все еще в Копенгагене, а может быть и в пяти километрах отсюда. В любом случае, это ощущается как равное расстояние. Легче дойти до лавочки и спаивать школьницу, чем сделать шаг в сторону этого «дома». Он грустно усмехнулся, стараясь скрыть упадок сил и духа, что последовали за этими словами. Произнося подобные мысли вслух, Свенн столкнулся с реальностью сказанного намного сильнее, чем просто раздумывая о причинах своего желания остаться здесь, на холоде, а не искать пути обратно. — Береги друзей, Ульсен. — Голос стал тише, а взгляд чуть серьёзнее. Его внимание резко перескочило с одной мысли на другую. Ту, что не станет терпеть отлагательств. — Друзья помогут, когда другие… будь то простая совместная поездка в «Рюмку», или очередной поход в «Интересные встречи». Игрушка, которая только у тебя появилась. Черт, даже забота со стороны человека, чья работа, казалось бы, о тебе заботиться. Друзей можно сосчитать по пальцам, и ты действительно поймешь, как они нужны, когда рискнешь остаться в одиночестве. Сейчас… С хлопком была открыта очередная бутылка. Изо рта вырвался пар вместе с коротким, горестным вздохом. — Сейчас тебе надо держаться за друзей. Всегда. Этот маленький город — удивительно хреновое место для того, чтобы переживать и без того ужасные вещи, которые с тобой случились. Но этот же маленький город может подарить ту близость с людьми, о существовании которой весь остальной мир может только догадываться. Ты не одна, чувствуешь? Не верь, если кто-то решит заставить тебя чувствовать иначе. Даже ты сама. Теа. Свенн говорил о друзьях, и, естественно, на ум Сигри приходила Теа, с которой она не говорила уже несколько дней. Сколько всего накопилось… Ульсен опустила взгляд на горлышко бутылки. Пиво подходило к концу. Им надо встретиться. Просто посидеть вот так рядом, как она сидела сейчас с Торсеном. Она и должна была сидеть здесь вместо Торсена. Сигри отметила для себя этот момент и расслабилась снова. Не сейчас же. Сейчас её здесь нет. «Почему ты говоришь со мной о друзьях, если сам сейчас без них?» «Потому и говорю» — мог бы он ответить ровно с той же тоской, с какой он пытался сообразить свои размышления вслух. Ульсен меньше всего сейчас хотела погружать Торсена в размышления о том, как судьба довела его до этого момента. Как они — оба не со своими друзьями, а в не совсем ожидаемой компании — снова погружались в обволакивающее молчание. Её и без того клонило вниз. Опорой для слегка кружащейся головы вдруг мягко стало плечо Торсена. Ульсен бесшумно дышала, рассматривая перед собой рукав куртки спасателя, кажущийся чёрным. Таким же чёрным, как её собственный. Кончики пальцев едва коснулись его мокрой ладони, и в этот момент Свенну стало немного легче. Новая ли порция пива повлияла или пустота, образовавшаяся в голове после всего потока слов — но легче. Спасатель и не думал сопротивляться, наслаждаясь этой крохотной частичкой человеческого тепла и небезразличия. Самый легальный и самый опасный способ ее получить — сидеть здесь, с Сигри, и пить пиво. Наверное Аре, увидев такую картину, начал бы рвать волосы на своей голове, а Мария смотрела бы на школьницу и датчанина тем же взглядом, которым провожала мужчину днем. Но это стоит того, потому что ничто не в силах заменить тепло, разливающееся в груди от таких простых, даже мимолетных жестов. Ему бы стоило поддержать ее точно так же, даже сильнее. Но куда делись силы для этого? Наверное окончательно испарились после ответа Ульсен. — Этот маленький город… Сигри чуть приподняла голову, но не отстранилась, смотря на Свенна исподлобья. — Он куда больше, чем ты думаешь. И когда придёт время, он разделит нас всех. Сейчас мы забились по домам в бессилии от болезни, а потом… Потом друзья, о которых ты говоришь, не помогут. Мы все всё равно будем поодиночке. Слишком очевидная на фоне всего случившегося метафора — свой конец не встречают в окружении крепких товарищей и любящих тебя людей. Она была в одиночестве в пещере, и Хальвар тоже остался один, когда убийца встал позади него. И почему она говорит так бесстрастно? Говорит как описывает факты, и плечи опущены, и веки не подрагивают, скрывая гипнотизирующий взгляд старых-старых глаз на лице молодой прекрасной девушки, в обрамлении светлых ресниц… Успокаивает будто. Свенн сначала молча смотрел на собеседницу, а затем стал посматривать на окружающие предметы, очерченные падающими каплями дождя и тусклым светом далеких придорожных фонарей. Его попытка подарить девушке чувство причастности и антипод одиночеству столкнулась с очередным недооцениванием ее же. Было это мрачное проявление подросткового максимализма или же моральной подавленности из-за происходящих событий, Торсен не мог не ощутить и собственного оклика в ответ на фразу о том, что рано или поздно они все останутся в одиночестве. «Мы все одиноки, когда приходит время умирать» — кто-то когда-то давно ему сказал. На короткое мгновение произнесенные Сигри слова стали предзнаменованием новой волны ужасов в маленьком городке, а по спине побежали мурашки из-за подобной ассоциации. — Но до этого — ты прав. — Ульсен сморгнула наваждение, и вот снова улыбка прорезается в линии тонких бледных губ. — Надеюсь, ты мне тоже друг, Свенн. Она шевельнулась, желая устроиться удобнее, и ей неожиданно помешала вибрация в кармане куртки. Мир снова расширился с маленького закутка на лесопилке до Укента. Девушка вытянула смартфон двумя пальцами. Вспыхнул в темноте экран, выхватывая бледное лицо и снова окрашивая чёрный рукав в ярко-оранжевый цвет. Через резь в глазах Ульсен едва различила имя звонящего. — Это Лукас, — с пьяным теплом в голосе сообщила она Торсену. Даже не думая о том, сколько они уже здесь торчали и как выглядит их «проветривание» для соцработника, школьница смахнула большим пальцем вправо и приложила телефон к свободному уху. Глухой голос на том конце провода, с тщательно, но всё же недостаточно скрываемым беспокойством, сразу обозначил суть звонка: — Сигри, где ты? Улыбка стала только шире, плечи приподнялись, придавая ей виноватый, но не слишком раскаивающийся вид — так юлят, пытаясь очаровать нарочито-сурового учителя, спрашивающего, где несданное домашнее задание. Сигри слегка прищурилась. — Ум-м… Я не знаю? — беспечность слегка растягивала звуки. — Где мы, Свенн? — сознание, что она вправду понятия не имеет о своём местонахождении, почему-то смешком задрожало в обращении к спасателю. — Сигри… — он осекся. Мыслей в голове социального работника явно родилось больше, чем был готов выдать рот за один присест. — Сигри, мы договаривались. Ты со Свенном? Как вы.что… Он вздохнул. — Не важно. Там льет как из ведра. Возвращайся. Еды по списку хватит и на Торсена, просто…просто прекращайте слоняться по… — Что-то явно было не так. Судя по тому, как менялась интонация мужчины, тошнота за последний час и не думала становиться слабее. — Mierde. Мне пора. Заходите, слышишь? — Оке-ей, — едва не пропела Ульсен, но оказалось, что говорит она уже с гудками — Лукас сбросил. Ещё немного посмотрев на экран, она потянулась и негромко, заговорщически сообщила Торсену: — Мне нужно идти. Очень-очень нужно. Пойдём со мной. Свою смелость и показное безразличие к «запретному» времяпрепровождению с «запретным» человеком, к удивлению самого спасателя, Свенн не потерял. Однако мысль о том, чтобы свалиться на шею Дале, Торсену не слишком льстила. Это станет еще одним поражением в этот бесконечно длинный день. В глубине души спасатель знал, что ему предстоит столкнуться с выбором: идти в ночи до собственной хитты, которую наверняка залило водой из-за открытого окна, или оставаться у социального работника на еще одну ночь. Злоупотребление гостеприимством кажется входило у него в нездоровую привычку. Прежде, чем ответить на предложение чем-то большим и осмысленным, кроме как «я тебя точно провожу», Свенн бегло взглянул на оповещения в собственном телефоне. Что если кто-то его ждет, ищет так же, как Лукас ищет свою новую подопечную? На экране сначала высветилось уведомление о списании средств за бронь в отеле, а затем и сообщение от Андреса о том, что на работу ему в ближайшее время выходить не надо. Взгляд спасателя приковался к строчкам беспощадных слов и цифр, и некоторое время пара сидела в тишине. Вместе с прерванным прикосновением девушки и этими оповещениями тепло ушло из груди, оставив только тепло от плескающегося в желудке пива. — Да. Пойдем. Пора было признать поражение во всем фронтам. Знакомые коридор и лестница, тишина спящего здания. Единицы в нем бодрствовали, запершись в своих квартирах и скорее всего проводя досуг так же, как его проводила половина города: сидя возле унитаза, выплевывая остатки еды или излишки алкоголя. Они с Сигри дошли сюда, умещаясь под одним зонтом и разделяя моменты молчаливой солидарности друг с другом. Путь занял у них чуть дольше, чем мог бы занять днем или в иных обстоятельствах. Ноги спасателя стали слегка ватными, а язык, если была необходимость говорить, скорее всего начал бы заплетаться. Словно ниссе, подаренный новой знакомой на досуге, он послушно следовал за школьницей туда, куда, казалось, сам должен ее вести. И вскоре нужная дверь в здании, стоящем практически напротив «Рюмки», была перед носом. Робкий стук, словно датчанин боялся потревожить соседей, оповестил Лукаса об их приходе. И когда дверь открылась, когда Сигри и ее временный опекун наконец увиделись, а пакеты перекочевали в руки социального работника, Торсен остался стоять снаружи. Он опустил голову и смотрел под ноги, его ладонь лежала на ближайшей стене, скрывая легкую неуверенность в собственном положении в пространстве. Они здесь, оба, и они в порядке. Лукас окинул взглядом пришедших и принял из их рук сумки с продуктами. На него тут же повеяло запахом хмельного. Сам Дале был бледнее обычного, а потемнения под глазами не оставляли поля для интерпретаций: мужчина был болен. «Эта куртка проклята» — Извини. — Скупое, тихое и с налетом пристыженности слово вырвалось изо рта датчанина, и последний сразу после этого тут же закрылся. К сожалению, не надолго. — Стоило хотя бы предупредить. Извини, Лукас. Они хотят обвинить меня. Повесить… черт знает что из-за того, что я вел себя как полный идиот. И я решил, что можно продолжить так себя вести. Будто может стать хуже. Ладонь легла на переносицу, когда датчанин вновь затих и поморщился. Лучше бы его прошиб привычный понос, а не словесный. Попытка не выглядеть жалко становилась чем-то абсолютно противоположным. — Мне жаль. — Что… Просто, просто заходите. — Он положил свободную руку на плечо спасателя и затянул того внутрь. — Чёрт. Социальный работник сделал долгую паузу, закрыв глаза и борясь с новым приступом тошноты. — Сигри, — обратился мужчина к школьнице и обернулся, — разбери пока сумки, ладно? И поставь что-нибудь погреться. На твой выбор. Свенн, на два слова. Несмотря на данную свободу в предпочтениях, в остальном по тону Дале было ясно, что это не тема для споров. Он говорил серьёзно, едва ли не мрачно, с трудом скрывая напряжение, недовольство, и лёгкое раздражение, сопутствующее укоренившемуся недугу. Когда за мужчинами закрылась дверь в спальню, Дале встал перед Свенном, положив руки на бёдра. — М, Свенн, что ты делаешь? — Вопрос с приподнятыми бровями и нескрываемым возмущением. Уточнять, касательно чего он задан, не было необходимости. — И что за чёртовщину ты там нёс? — мгновенно уточнил он, а от мягкости в голосе, которую он старался добавить хотя бы в разговорах с Ульсен, не осталось и следа. — Выкладывай. Тем не менее, до откровенного осуждения тут было ещё далеко. Лукас был сосредоточен, Лукас был недоволен, но он был готов слушать, а не накидываться с обвинениями. «Попробуй всё это объяснить» — говорила его поза со слегка сгорбленными плечами, взгляд черных глаз и немного приподнятые в выражении «какого хрена?» брови. Он поднял взгляд полуприкрытых глаз на собеседника, внимая его словам и вопросам. Определенно, у датчанина было острое желание вывалить все хоть кому-то, и пока Дале продолжал говорить, его гость вовсю пытался понять с чего бы начать. — Я чертовски удобный подозреваемый Дале, вот что. С самого начала, с самого исчезновения Сигри и до нынешнего момента, я делаю глупости, которые тут же фиксирует у себя в чертовом блокноте чертов Аре, а теперь будет и этот… я не помню, как его зовут, но будет тоже чертов полицейский. Удивительно, но стоило начать — и остановиться было крайне сложно. Слова полились из Свенна так же, как раньше вода изливалась в русле реки, ныне превратившейся в ручей. Торсен встал с кровати и подошел к социальному работнику почти вплотную, заметно понизив голос. В нем, однако, все еще слышались спешка и негодование, если последнее могло быть достаточно точной характеристикой отношения к сложившейся ситуации, что вряд ли. — Я нашел ее первым, полез в эту чертову пещеру так, будто знал, что она там. Хотя я всего лишь хотел убедиться, что мы прочешим каждый уголок леса. Я принес ее к себе домой, от которого Сигри была всего в паре километров, а потом пошел к пещере, и оставался там до самого приезда ленсмана, надеясь не допустить чьего-либо появления на потенциальном месте преступления. Вся пещера в отпечатках моей обуви, которую Аре попросил меня привезти в участок, и моих же отпечатках, Лукас. Никто не знает, чем я занимался возле гребаных пещер, потому что им сложно поверить, что я как дурак-иностранец решил упростить жизнь правоохранительным органам вашей страны. Мало этого? Слушай дальше. Мое имя записано в журнале посещений, хотя обычно я спасенных не навещаю. Теа приходила к моему дому и мы вместе ходили в лес. Там кто-то увидел нас вместе, и теперь в глазах горожан я как-то подозрительно часто оказываюсь со школьницами один на один в глухомани. Станет кто-то слушать, что она с а м а пришла, и отпускать ее одну гулять дальше было бы опасно? Половина города думает, что я извращенец, другая же половина — что я похититель. Рассказывать дальше? Сегодня Аре позвонил мне и сказал, что лучше бы мне не оставаться одному. Почему? Чтобы у меня всегда было алиби. Потому что в город приехал новый следователь, и знаешь за что он зацепится? За приезжего спасателя, который по удивительной случайности первый нашел пропавшую школьницу, проявлял к ней слишком большой интерес, торчал возле места преступления, которое было практически на заднем дворе его дома, и в конце концов пытался, черт возьми, сбежать из города. В его глазах. Этот следователь подобрал меня на трассе, по пути и з Укента, когда как сам ехал в Укент. Как там говорится? Мьерде? Мьерда? Дерьмо, Лукас. Словно отзеркалив собеседника и вывалив на него эту тонну информации, Свенн положил руки на бедра и уставился в нетерпении на социального работника. Будто Дале мог дать ему какие-то ответы или объяснить, почему все не так, как себе представляет Торсен. Очевидно, однако, что этого произойти не может. — И все это только потому… что я не хотел, чтобы одна девушка навсегда осталась пропавшей или погибла, а вторая не шлялась в лесу в одиночку. У меня даже алиби толком нет, потому что я проводил время с Марией, черт возьми, Ос. Петер был бы очень рад, как и она сама, если бы я начал рассказывать об этом ради спасения собственной жопы. Взгляд датчанина внезапно изменился. Откровение, вырвавшееся напоследок, пронзило грудь и легкие холодной иглой. — Твою… мать. Зарывшись пятерней в светлые волосы, Торсен развернулся и отошел от собеседника. Словесный поток наконец прервался. — ¡Mierda! ¿Qué diablos está pasando todo esto? — Первое, что неосознанно пробормотал Лукас побледневшими, пересохшими губами. Последовавшая тишина вышла более чем гнетущей, но социальному работнику были необходимы все доступные крохи времени для того, чтобы собраться с мыслями. Правая рука поднялась выше, пальцы с силой прошлись по лицу, словно он пытался прогнать затянувшийся дурной сон. Запах пива стал куда сильнее, когда Свенн, словно услышав готовую сорваться с губ Лукаса настойчивую просьбу говорить тише, встал с кровати и подошёл к мужчине вплотную, понизив голос. Последнее из впечатляющей, выбивающей дух череды откровений, и вовсе оказалось контрольным выстрелом. Лицо социального работника вытянулось, взгляд вперился в собеседника, разыскивая хоть малейшие признаки того, что тот шутит. — Твою…мать. Не шутил. Дале смотрел на него некоторое время, ссутулив плечи и нахмурившись. Затем он молча обошёл спасателя и быстрым, решительным шагом, преодолел то короткое расстояние, что отделяло беседующих от прикроватной тумбочки. Попавшаяся на пути полупустая коробка отлетела в сторону от случайного удара ноги, сопровождаемая тихим ругательством. Дале выдвинул верхний ящик и достал пачку сигарет с зажигалкой (отчасти хорошо, что так сложилось учитывая, что спать в этой комнате надлежало Сигри). Его замутило сильнее прежнего, а мозг отказался подкинуть вариант, в котором Лукасу позволено было бы выкурить сигарету не в спальне школьницы, не на кухне, и не под проливным дождём. Поэтому он развернулся обратно к Торсену попросту сжимая пачку сигарет в ладони. — Окей, во-первых, — выставил он руку, — касательно вас с Мари… я не хочу ничего знать. — Он разрезал ладонью воздух, смотря на Свенна исподлобья. — Понятно? Это меня не касается. И… чёрт возьми, Свенн. Петер… Не важно. Перед его мысленным взором тут же встала Анита с… — Mierda. — И реакция, и ответ на вопрос. Он тяжело выдохнул, снова собирая мысли в кучу, и продолжил: — Аре не дурак. Он умеет отличать виновных от невиновных. Другой вопрос — приезжий следователь. Ты пытался уехать из города?! — Я не пытался уехать из города. Вернее я не пытался из него уехать надолго. При мне ни вещей, ни паспорта, а под задницей только кресло поломанного автомобиля. Честно? Я и не думал, что заберусь далеко. Бывают моменты, когда ты чувствуешь, что обязан проветрить голову. Ну уехал бы я из этого города на пару часов, подписки о невыезде в тот момент еще не было. Внезапно спасатель осознал, что эта попытка покинуть Укент хотя бы на некоторое время на самом деле была пустяком. Действительно пустяком, который все равно угодил в копилку его прегрешений, от чего плечи в напряжении поднялись, а сам мужчина в раздражении отвел взгляд. Снова мысль перепрыгнула на другую, и крутящий живот соцработника вдарил режущей болью. — Тебе нужно вспомнить, чем ты занимался в день, когда Сигри пропала, — вернулся он к теме, беря себя в руки. — И зачем Теа ходила в лес? Зачем пришла к тебе? Чем вы там занимались? Однако главным было не это. Снова уперев руки в бока, Лукас взглянул на входную дверь задумчиво и мрачно. Понемногу начало приходить осознание: в этой ситуации Торсену могла помочь только Сигри и её рассказ о том, что случилось в день, когда школьницу потеряли. Но не задавать же ей эти вопросы тем же вечером, сегодня, когда убили её отца?! Погодите… разве не рассматривалась версия о самоубийстве? Почему-то в голову первой пришла не она. — Послушай… если бы я помнил, чем занимался в тот день, когда пропала Сигри — это ничего не решило бы. Все, что я помню: в тот день у меня был отсыпной. Что значит, что я вероятнее всего или отдыхал в хитте один, или бродил по лесу один. Чувствуешь, чем пахнет от такого «алиби»? А Теа… Черт, Лукас, у меня язык заплетается. Подняв наконец взгляд и притихнув ненадолго, датчанин посмотрел на Лукаса со значением. Свенн будто бы ожидал от социального работника чего-то, что могло как минимум спасти его жизнь. Решение внести ясность в свои ожидания и надежды вновь преобразовались в слова, начавшие звучать по настоящему тихо и напряженно. — Послушай… я знаю, что фактически мы друг другу никто. Максимум приятели, которые отлично провели время в «Рюмке». Но ты знаешь Сигри. Ты общался с ней столько же, сколько с ней общался родной отец, и ты не дурак, Лукас. Мне нужно, чтобы хоть кто-то в этом городе, помимо самой Ульсен, мне поверил. Не смотрел на меня так, словно я убийца/насильник/похититель — выбери нужное. Я не трогал ни Тею, ни ее… ни ее отца, если до того дойдет. — Спасатель приблизился, заглядывая в черные глаза собеседника. Этот разговор разжигал в нем пламя, желание сопротивляться, укреплял в нем собственную уверенность в своей невиновности и необходимости это доказать. Именно поэтому с каждым произнесенным словом он становился увереннее и прямолинейнее, чтобы наконец признать, что… — Мне нужен друг. Вы с ней — мой единственный шанс. И это будет той еще просьбой, но мне жизненно необходима ваша помощь, когда придет время защищаться. Если уже не пришло. Ему был очень хорошо знаком этот взгляд. Оранжевый свет фонаря, проползающий внутрь комнаты с чернеющей улицы прямиком через одинокое окно, освещал лицо Свенна мягким, тусклым светом, но глаза последнего блестели почти лихорадочно. Пьяно. Решительно, и при этом беспомощно. У него действительно заплетался язык и путались мысли — спасатель перепутал имена двух школьниц, которые подняли на уши весь город — но посыл, та мысль, которую он пытался оформить в слова, была предельно ясной. В конце концов, она прозвучала, когда Торсен оказался совсем рядом, вынуждая собеседника смотреть на него несколько снизу-вверх. «Мне нужен друг. Мне нужна помощь» Лукас смотрел на него долго прежде, чем опустить взгляд и ещё какое-то время его не поднимать. Напряжение стиснуло челюсти, смяло пачку. Это была не просто просьба. Этот момент, этот разговор, здесь и сейчас, бросал тень на дальнейшую жизнь Дале в этом городе. Прямо сейчас Свенн просил его выбрать сторону, обозначив «их» и «других». Кем были те «другие»? Аре? Мария? Валерия Фамм? Оддвард Хансен? Люди, которых он знал столько лет и датчанин, с которым познакомился не так давно. Социальный работник поднял мрачный, хмурый взгляд обратно на спасателя. Этот парень. Человек, с которым они действительно были друг другу никем. Максимум приятели, которые отлично провели время в «Рюмке». Лукас знал, какого было мнение многих о нём: сердобольный дурак, оборванец, превратившийся в жилетку для чужих слёз и подспорье в чужих бедах. Однако думали так только те, кому не доводилось общаться с ним чуть дольше. Поднятый на Торсена взгляд чёрных глаз был испытующим, внимательным, задумчивым. Жёстким. Он не давал невыполнимых обещаний. Не было в нём благотворительности, наивности, или слепой веры в лучшее в каждом человеке. Происходящее больше походило на суд Осириса, в котором вместо сердца Свенна на одну чашу весов легли его слова, а на другую — факты и вера тем, кто жил с норвежцем в Укенте столько лет. И порой ему приходилось говорить «нет». Однако сейчас… — Торсен, — открыл он, наконец, рот, и произнёс имя спасателя негромко. — Не заставляй меня жалеть об этом. Рука социального работника легла на плечо мужчины и слегка сжала то. Взгляд исподлобья вперился в датчанина спокойно и решительно. Рука на плече отдалась желанием закрыть глаза и долго, облегченно выдыхать. Наконец ощущение, что на стороне спасателя не только девушка, у которой в жизни и так происходит слишком много, но и человек, который способен действительно помочь. Если бы только Сигри верила ему, Свенн не был бы уверен, что у него хватит того, что требуется для преследования и распросов девушки из-за крохотного шанса соскочить с крючка. — Я тебе верю, — он опустил руку, чувствуя, как снова крутит живот. Тем не менее, Лукас был так захвачен происходящим, что ни одна мышца не дрогнула на его лице. — Значит будем разбираться с происходящим вместе. Всё, что происходит с Ульсен и Рёд… У нас есть Сигри, которую нужно защитить. У меня есть дочь, которую нужно защитить. Он сделал паузу, позволяя Торсену прочувствовать вес сказанного им. В повисшей тишине было слышно, как тикают его наручные часы. — Это значит, что пока все идут не в ту сторону, нам с тобой предстоит найти нужное направление. И ты прав, — кивнул Дале на дверь в спальню, — она — наш самый лучший шанс. — Взгляд снова обратился к Свенну. — Что значит, что не стоит давать скорбящему подростку столько пива. Лёгкий упрёк прежде, чем продолжить. Но теперь, если бы Лукас потребовал левую почку для укрепления этого альянса, Свенн вложил бы в его руку нож. — Нужно накормить её ужином и самим поесть. Пошли. Социальный работник не оставил места для споров. Да и о чём? Только что у Торсена появился настоящий союзник. Мужчина потянул на себя дверь, когда тело задремавшей Сигри начало вваливаться внутрь. Лукас едва не ударил её ногой, делая шаг вперёд, но вовремя остановился и резко присел, подхватывая девушку. Пришлось бросить сигаретную пачку на пол рядом. Осторожнее, медленнее. — Свенн, — позвал он натужно, негромко, — мне нужна помощь. Проснулась ли она? Он не видел со своего места, но знал точно, что если нет, то один её до кровати не дотащит. Только не сохранив содержимое желудка внутри собственного тела. В глазах появилось истинное осознание происходящего. Пепельные волосы, замороженные овощи, безвольное тело Сигри — все это открылось перед взглядом, предварительно спрятанное за занавесом собственных размышлений. Прежде, чем успеть сообразить что-то еще, мужчина держал школьницу за ноги, помогая Дале ту поднять. Один из них был трезв, но болен, а второй был более здоров, но пьян. Со стороны смешно, что два мужика тащат хрупкую школьницу на кровать вдвоем, но черт, у обоих были причины не отказываться от помощи. Стоило Сигри оказаться на кровати, а кусочку замороженного брокколи быть выуженным из ее волос — социальный работник и спасатель оставили девушку в комнате, укрыв ту и выключив свет. Спальня стала помещением, похожим на многие комнаты в доме этой ночью: тихим, мирным, не терпящим вмешательств внешнего мира и его проблем. С неосознанной почтительностью к ее новому статусу, дверь тихо закрылась, оставив Ульсен сну и покою. Расположились Лукас и Свенн по негласной договоренности: социальный работник застелил себе диван, а спасатель был уложен на пол. Осталось только одно дело, не дающее им спокойно лечь спать. Пачка сигарет, уроненная было при незапланированном появлении Сигри в дверях, вновь заняла почетное место в руках Дале. А бутылки пива, изначально предназначенные Свенну и школьнице, перешли, будто в эстафете, Свенну и Лукасу. Оба испытывали желание допить алкоголь сейчас, и для этого переместились на крохотный балкон. Дале это давало возможность курить, а Торсену ночная прохлада наверняка не даст вырубиться от усталости и опьянения. Поющие снаружи птицы, тихий скрип сосновых веток, раскачиваемых прохладным весенним ветром. Одинокая девочка, бледное лицо которой едва различимо в тусклом оранжевом свете уличных фонарей, мирно спящая в крохотной комнате, заставленной коробками. Двое мужчин, чужих ей и одновременно самых близких, сидящие на узком балконе, глядящие прямо на чёрную стену леса неподалёку — там, где граница города обозначена крайней улочкой, на котором работают даже не все из редко расставленных фонарных столбов по соседству с невысокими, двухэтажными зданиями. Холодная, сырая, весенняя бесконечность под затянутым облаками небом. Тихая, наконец, спокойная ночь. Колени мужчин упирались в ржавые перила, а усевшись, они практически прижались друг к другу плечами. Не смотря на все еще царствующий холод, свойственный ранней весне, тихая улица пропускала робкое и далекое пение ночных птиц. Не было слышно машин, не было слышно других жителей многоквартирного дома, да и обитатели «Рюмки» не давали о себе знать. В этой тишине Свенн невольно погрузился в воспоминания о подобных ночах. В такие моменты двое могут разделить между собой тайну, рассказать все что угодно, и вечер все это поглотит. Будучи единственным сыном своих родителей, живя в шумной столице родной страны, он мог оценить святость таких мгновений и крепко усвоить, что такое покой и шагающая с ним в ногу искренность. Будь они с Дале более харизматичные и языкастые, эти мгновения были бы невозможны. И в сидящем рядом датчанин начал разглядывать не только доброту, но и сметливость. Был ли Лукас из-за своей доброты наивным? Определенно нет. Усердный трудяга, не хватающий звезд с неба, но отдающий себя делу полностью. Способный почувствовать куда дует ветер из-за природной чуткости и близости к судьбам людей, повторения которых он не хотел для своих подопечных. Торсен взглянул на предмет своих размышлений, с неохотой прерывая тишину. Ему казалось, что он должен рассказать о себе еще что-то, что поможет Дале понять. Что-то помимо того знания, что приходит вместе с тишиной. — Я никогда не хотел становиться спасателем. Не в детстве, во всяком случае. Хотел быть космонавтом. В таком случае точно не оказался бы в Укенте, даже и не заметил бы его с Луны. Вялый смешок вырвался из груди, взгляд уткнулся в горлышко бутылки. Голос датчанина был тихим, речь слегка невнятной. Он словно постоянно забывал о том, что пьян, и вспоминал об этом только тогда, когда слова из-за заплетающегося языка звучали не так, как мужчина привык. — Но я обожал походы. Мои родители не могли найти время на то, чтобы уезжать из города надолго, и я стал ездить с их друзьями и дочерью. Мы были у курганов к югу от Скелхойе, ходили вдоль озера Беллинг, и в конце концов попали в заповедник Стенхольт Сков. По сравнению с Укентским заповедником, тот — целое королевство, состоящее из дубов. Они не ожидали никаких проблем, никто из нас не ожидал. В тот день поехали только Сесиль и ее отец. Тобиас. Мы должны были растянуть поход на пять дней, решили глянуть на знаменитый овраг. Я даже не помню, как он называется. Хотя казалось, не забуду никогда. Мне тогда было десять, Сесиль исполнилось одиннадцать. Именно поэтому ее родители не стали откладывать поход даже не смотря на то, что мама Сесиль не смогла поехать. Это был ее подарок в честь недавнего дня рождения. Где-то по пути к оврагу, Тобиас неудачно оступился. Местность уже была неровной, стали попадаться сплошные холмы и небольшие овраги, в один из которых он и свалился. Мало того, что отец Сесиль сильно ударился головой, у него еще и открытый перелом голени был. О том, чтобы продолжать куда-то идти, и речи не было. Единственный взрослый человек среди нас чаще проваливался в бессознанку, чем был действительно с нами. Сесиль и я уже имели некоторые навыки разведения костра и приготовления пищи в котелке, ничего сложного в этом не было. Мы чувствовали себя… уверенными, понимаешь? Не первый поход, взрослые часто полагались и на нас в обустройстве лагерей. К вечеру нас так никто и не нашел. Не стал бы искать еще пару дней, потому что маршрут был долгий, и до его окончания нет смысла попросту начинать. Мобильных телефонов не было, не было вообще ничего. Ни одного туриста рядом. Солнце село, а мы все еще оставались на месте, неуклюже перевязав ногу Тобиаса и пытаясь согреться у огня. Тогда Сессиль сказала, что помнит дорогу обратно. И что если не привести помощь, ее папа может умереть. Кто-то должен остаться с ним, а кто-то пойти искать помощь, и она взяла на себя последнее. Ведь она была старше и умнее, да? На короткий промежуток времени Торсен замолчал, прикусив нижнюю губу. Затем он отпил из бутылки, сделав несколько жадных глотков. Будто снова оказался в лесу, и его мучила жажда. — Она отправилась искать кого-нибудь еще до рассвета. Я остался с ее папой, пытаясь сделать хоть что-то для него. И в конце концов Тобиас очнулся только для того, чтобы узнать, что его дочь одна ушла в бескрайний лес. Он кричал и плакал, и я не придумал ничего лучше, чем пойти вслед за Сесиль. Я слышал, как он плачет за моей спиной, не знает что крикнуть: чтобы я остался, или чтобы пошел искать его девочку. Для него это был чертовски тяжелый выбор, и я сделал его за него. По итогу в заповеднике я провел еще три дня, блуждая между дубов и ища свою подругу. Я понял, что заблудился, но надеялся, что это наоборот поможет мне ее найти. Как оказалось, Тобиаса, спустя пару часов после моего ухода, нашли другие туристы. Его спасли, а мы с Сесиль были потеряны. Нас искали день и ночь, и я не хочу думать о том, что переживали наши семьи. Мама с папой никогда мне особенно не рассказывали о том, что происходило пока нас искали. По итогу, ослабевшего и замерзшего, меня обнаружили и вывезли из заповедника. Спасатели стали для меня героями, святыми. Я смотрел на них как на богов. Но стоило спросить у них про Сесиль, все молчали. А увидев Тобиаса я понял, где-то в глубине души я понял, что он не меня ждал увидеть. Сесиль к тому моменту еще не нашли. Прошло еще два дня прежде, чем ее тело обнаружили в одном из многочисленных оврагов. Она умерла там, пытаясь найти помощь для отца. Тихий голос резко контрастировал с тем, как громко Свенн прочистил горло после этих слов. По ощущениям что-то встало поперек него, казалось вот-вот, и придется кашлять чтобы унять этот внезапный спазм. Счастливые концовки не вдохновляют так, как это делают трагедии. Никогда. В конечном итоге каждый из них просто пытается что-то исправить. — Нам нужно было остаться там и ждать помощи, а не разделяться и умирать поодиночке. Рано или поздно нас бы нашли. Я пошел в спасатели для того, чтобы помочь людям избежать подобного. Ненавижу читать лекции по безопасности, но чем больше людей их усвоит — тем больше будет шанс, что они никогда не попадут в подобную ситуацию. А если попадут — мы сможем найти их достаточно быстро. И я полез в ту пещеру в первую очередь из-за того, что знал, просто знал, что Сигри может там быть, и что нужно проверить. А уж потом шли все остальные причины. Понимаешь? Сесиль не смогла, но это не значит, что все остальные должны повторить ее судьбу. Ты понимаешь? Я бы ни за что… никогда… я бы не сделал того, в чем меня могут обвинить. — Я понимаю, — вмешался он, наконец, решительно, но осторожно перенимая ведение разговора у Торсена. — Свенн, я верю тебе, — повторил он своим мягким, негромким, полным спокойной уверенности голосом. — И мне жаль, что это случилось с тобой и… и с Сесиль. Лукас не сразу повернул голову к датчанину, а когда сделал это, слегка приподнял бровь в немом вопросе. Его глаза уже были слегка прикрыты от усталости и выпитого, а бутылка в руке была настолько холодной, что пальцы, обхватывающие её каждый раз, когда ту приходилось поднимать с пола, немели. Дале опустил голову и, дабы заполнить повисшую тяжёлым камнем на сердце тишину, пригубил из бутылки. Не стоило бы этого делать, учитывая его состояние, но Лукас уже не верил, что ему может стать хуже. Разумеется, он подумал о Тине. Всё то время, что Торсен рассказывал о потерянной девочке, он видел лицо дочери. — Боже, — выдохнул он с невесёлым смешком и, поставив бутылку на пол, выудил сигарету. Всё это время мужчина не смотрел на Свенна, но чувствовал, как плечо датчанина упирается в его собственное. Он просто не знал, что ещё сказать. — Кто знает, что было бы с Ульсен, не будь тебя здесь и…там. Просто… просто держи это в голове. Возможно то, что случилось с Сесиль тогда, спасло жизнь Сигри, Свенн. Я знаю, что, может быть, неправильно так рассуждать, но… — он выставил руки прежде, чем поджечь сигарету. Огонёк зажигалки и первая затяжка ясно осветили его лицо в полумраке. — … но это так, — закончил социальный работник. Он затянулся, задержал дыхание, а затем с тихим выдохом выпустил в холодную ночь облако табачного дыма. Взгляд чёрных глаз устремился к небу, а затем снова остановился на черноте, тянущейся до горизонта. Море сосен, окружившее город. Свенн только тихо поддакнул и кивнул, не в силах бороться с жестокой логикой и отражением произошедших событий. Нашли ли Сигри без его участия? Возможно, Бетховен все же отреагировал на пещеры. Но вдруг нет? Если бы не упрямство и желание лезть среди валунов и запаха смрада, сколько бы она еще там пролежала? Это походило на попытку найти смысл в смерти подруги детства, дать трагедии какую-то цель. Вяло, аккуратно, но от того становилось легче, пусть ему было уже не двадцать, когда подобные мысли имели намного больше силы. — Столько всего, — едва ли не прохрипел Лукас немного, слегка прищурившись в задумчивости. — Словно ничего ещё не кончено. Для Сигри… для всего города. Сначала её пропажа, затем Хальвар. Он не был идеальным отцом, но он старался… — Пара задумчивых кивков самому себе, лёгкое искривление губ и снова задумчивый прищур. — Он бы не бросил дочь. Скоро ей заинтересуется опека. Так что… пусть спит. Пусть у неё будет хотя бы пара дней на то, чтобы спокойно оплакать отца. Грипп, отравление, радиация, — сопроводил он свои слова невесёлым смешком, — я уже понятия не имею о том, что происходит. Потом постоянные жалобы на шум и возможное проникновение в жилища — каждую ночь, на одной и той же улице. Мать Валерии… ты слышал об этом? Тур говорит, что новая зараза подрывает здоровье стариков, но здесь дело было вовсе не в этом. Пару дней назад я видел Фам, и она выглядит как призрак. Валерия, Свенн, выглядит как чёртово привидение. Сначала она потеряла мать, а потом эти жалобы… Они поступают с её улицы, я не сказал? Будто все беды решили разом обрушиться на Укент. Даже этот чёртов лес…словно обступил теснее. Торсен не стал распрашивать про события, произошедшие с Валерией, ровно как и про взломы на их улице. В глубине души он даже… испытал облегчение. Пронырливой журналистке сейчас просто не хватит времени на то, чтобы что-то писать о расследовании и подозреваемых в нем. Подобные мысли вызвали острое желание врезать себе, но вылились только в побелевшие пальцы, покрепче сжавшие горлышко пивной бутылки. Сжимавшие сигарету пальцы то и дело переминались, а Лукас поёрзал на стуле. Он снова усмехнулся, потоптавшись ногами по бетонному полу и попытавшись занять хотя бы подобие удобной позы. Новая, чуть более нервная затяжка. — Не обращай на меня внимания. Это всё пиво, но просто… — Он осклабился, мол, была не была, и выпалил то, что давно крутилось в голове, указав ладонью на хвойное море, простирающееся до горизонта. — Будто он не хотел… возвращать её нам, а мы всё равно её отняли. И это его не устроило. Этот… этот чёртов лес, понимаешь? Sueno como un loco… — Он слегка съехал на стуле и, опомнившись, добавил уже по-норвежски: — Бред. Но когда разом сваливается столько всего, ты волей-неволей начинаешь искать объяснения. Почему бы не свалить всё на деревья и подлесок, да? Он всегда казался мне… когда ты смотришь в эту черноту… Всякое выражение лица исчезло, оставив только тёмные, совершенно серьёзные глаза, блестящие в полумраке, задумчиво смотрящие вперёд. — Иногда возникает чувство, что и на тебя оттуда кто-то смотрит. Однажды мне показалось, будто я видел там себя. Его голос стал глуше, а затем Дале замолчал вовсе. Только сигарета продолжала вяло тлеть в его пальцах, но он и не думал подносить её к губам. Он просто смотрел туда, вдаль, охваченный глубокой внутренней тревогой и предчувствием приближающейся беды. Будто уже пришедших было недостаточно. — Лес, заповедник… Там происходят странные вещи. Тихо, очень медленно, спасатель заговорил. Казалось, он хочет сказать что-то еще, но горло вновь сжало спазмом, заставив глотнуть немного хмельного, чтобы избавиться от этого ощущения. — Когда Теа пришла к хитте, и мы немного отогрелись, она захотела пойти дальше. Изначально девчонке нужно было найти рюкзак, который Сигри оставила в пещере. Его, как я понял, забрали как вещественное доказательство, но говорить это Рёд мне не хотелось. Вместо похода к пещере я захотел ее отвлечь рутинной прогулкой по лесу. Мы должны были просто посмотреть, все ли хорошо. Не потерялся ли кто, не охотится ли кто, и… не разлилась ли река. К последней мы дошли достаточно быстро. Я взял с собой ружье, как всегда беру. Заповедник совсем рядом, и нужно суметь защитить себя в случае… в любом случае. В реке мы увидели труп. Олень, привязанный к одному из деревьев веревкой, болтался там как мешок с костями и мясом. Он не д о л ж е н был быть живым. Я решил его вытащить. Торсен взглянул на собеседника, найдя в себе силы оторвать взгляд от сплошной стены леса. Он отставил бутылку и приподнял руки в сдающемся жесте, предупреждая возмущения социального работника. — Это не проблема! Особенно, когда к туше уже привязана веревка, и не надо ловить его по всей реке или снимать с порогов. Все что нужно было сделать Тее — помочь мне с этой проклятой веревкой. Когда мы вытащили тело на берег, мне кое-что показалось странным. Я не заметил этого тогда, но понимаю сейчас. Что-то… сочилось из его рогов. И знаешь, когда говорят, что оленьи рога похожи на ветки? У него они были на них с л и ш к о м похожи. Не прошло и нескольких секунд, как животное вскочило на ноги. Тот олень, что болтался на сильном течении, что не подавал никаких признаков жизни, вдруг начал биться за собственную свободу. Я впал в короткий ступор, Тея же… она схватила ружье и выстрелила в него. Несколько раз до тех пор, пока он снова не упал на берег. Все вокруг было не просто в грязи. Он словно… словно его кровь была черной, и она сочилась даже из рогов. А потом стало тихо. Короткий вдох. — Тихо как на кладбище, как в могиле. В лесу не бывает так тихо, Лукас. Мы пошли оттуда прочь, оставив животное там, где нашли. Никто не должен был знать о произошедшем: мы были на территории заповедника, и девушка взяла в руки оружие. То самое, которое не должен был из рук выпускать я. И она убила оленя, пытаясь меня защитить. Но пока мы шли, даже когда уходили… не пели птицы, даже река перестала так шуметь. Я хотел списать это на собственный шок или воображение под впечатлением от произошедшего, но мы двигались дальше. И все, что нас окружало — всеобъемлющая тишина. Этот лес… даже то, что Сигри все это время была в трех километрах от хитты. Этот олень, это чувство, о котором ты говоришь. Я все больше начинаю ощущать то же самое, хотя раньше считал лес своим домом. Пять лет все было нормально. И… Свенн замолчал и уставился перед собой. Его словно посетило озарение слишком крупное для того, чтобы сознание вмиг его переварило. — Ты знаешь… я боялся. Когда мы обнаружили тушу в реке, я боялся, что вода будет отравлена трупным ядом и гнилью. Стоило свалить этого оленя еще раз, как течение уменьшилось, а вся та черная дрянь полилась с берега в воду, уносясь все дальше. С тех пор со всем городом какая-то чертовщина в плане… У меня практически полностью пересох колодец. Пришлось было пить воду из канистр, которая была на случай, если насос сломается. А когда я начал пить ту, что… Из груди вырвалось то ли тяжелое рычание, то ли вздох, сдобренный досадой. Мужчина откинулся на стуле и приложил руки к занемевшему лицу. — Ладно, это уже… это уже ненормально. Бредятина, у нас стоят фильтры, вода обрабатывается. Максимум, кто мог заболеть, так это туристы. И то те, которые берут воду из реки и никак ее не обрабатывают, а значит с оленем или без — здравствуй сальмонелла. Я все это к чему. Свенн оторвал ладони от лица и съехал по стулу чуть вниз, упираясь коленями в перила еще сильнее. Руки легли на живот, а расслабленный взгляд уткнулся в Дале. — Я понимаю все, что ты говоришь о лесе. Можешь считать это бредом, но я понимаю. И Теа наверняка тоже понимает, как и Сигри. Есть же… интуиция, верно? — Свенн… — начал он негромко, явно подчёркнуто сохраняя усилием одной лишь воли обретённую хладнокровность. Прямой взгляд теперь был обращён к спасателю. — Как много ружей по-твоему зарегистрировано в Укенте, и как быстро по гильзам, патронам, или как там это делают, выйдут на тебя, если найдут этого оленя? Потому что, держу пари, твоё — зарегистрировано. Резонный вопрос унёсся в тишину весенней ночи вместе с паром. Сигарета своё уже давно оттлела. — Может и глупости про воду, но… Ты ведь сам сказал, это был необычный олень. Вдруг он был болен какой-то дрянью, из-за которой у него были проблемы с рогами и кровью? Чёрт, Свенн, вдруг то, что происходит действительно… Он поджал губы и перемялся на стуле, резко и сухо взглянув в сторону леса. — Мы должны найти этого оленя. Вернуться туда, оттащить его тело подальше от реки, найти пули, оболочки от гильз. И перестать пить воду из-под крана. Дале покосился на собеседника. Озвученное явно не было предметом дискуссий. Ко всему прочему, социальный работник выглядел очень уставшим. Всё же те разговоры, которые они завели, не способствовали бодрости духа. — Нужно взять пример с Сигри. — Лукас положил руку на плечо спасателя. — Идём. Завтра долгий день. Когда они поднялись, социальный работник ощутил, что ноги у него сделались такими же ватными, как и голова, как и живот, как и всё тело. Мужчины расстелились, и Дале занял почётное место на диване — то самое, которое уже довелось опробовать Свенну. Впереди была долгая ночь, проведённая в беспокойном сне, посещениях туалета и проклятьях в сторону выпитого пива, чая и кофе. А дальше — новый день. Действительно долгий и совсем не простой — в этом Лукас не ошибся.