Враги бывают разными

Меня рвёт. Деймон Сальваторе держит у меня перед лицом большой контейнер фирмы «Tupperware» – в нём я обычно ношу торты на работу. Чувствую слабый, въевшийся в пластик сладковатый запах сахарной помадки и яиц. Новый приступ рвоты. Запястье Деймона поддерживает мою полуживую голову, волосы он собрал в кулак. – Это так отвратительно, – говорю я между позывами. – Я так… я так… – Ш-ш-ш, – отвечает Деймон, и я засыпаю, вздрагивая и хватая ртом воздух, а он протирает мне лицо чем-то холодным и влажным. Когда я вновь просыпаюсь и сажусь прямо, на часах 1:08. Я испуганно вздрагиваю, замечая, что кровать рядом со мной прогнулась под какой-то тяжестью. – Это я, – произносит Деймон. Он сидит близко к изголовью кровати, вложив большой палец в каталог со смурфами. Обуви на ногах нет, ступни в носках небрежно скрещены. Другие книги аккуратной стопкой переложены на комод. – Мне так холодно, – стуча зубами, говорю я, кладу руку на голову – волосы всё ещё не высохли после душа. – У тебя температура поднимается, – качает головой Деймон. – Нет, мне холодно, – возражаю я. Я, пошатываясь, иду в ванную, оставляя дверь открытой. Писаю, смываю воду и тут только понимаю: леди так себя не ведут. Ну что же. Теперь он видел и слышал практически всё. Что ещё мне осталось? Разве что инсценировать собственную смерть и начать новую жизнь. Пальцем втираю на язык немного зубной пасты. Икаю. И ещё раз. Слышу, как разворачивается хлопковая ткань, щёлкает резинка, скрипит матрас, в щель двери вижу, что это Деймон стелет на кровать свежее бельё. Я взмокшая, отвратительная развалина, но всё равно с интересом глазею на его согнутую фигуру со спины. – Как дела? – Он смотрит на меня из-под руки и надевает простыню на резинке на последний угол матраса. Моему матрасу повезло – получил сеанс мануальной терапии. – О, просто здорово. А у тебя? – Я падаю на постель и закутываюсь в одеяло. Матрас рядом со мной тяжело прогибается, и на лоб мне ложится рука Деймона. – Ах, как приятно. Рука у него такой температуры, которой мне нужно стремиться достичь. Цель наших стремлений – не нарушать правила «зуб за зуб», поэтому я поднимаю руки и кладу их ему на лоб. – Ладно. – Он веселится. Я трогаю лицо своего коллеги Деймона. Это сон. Я проснусь с ним, сидя в автобусе, и он будет усмехаться, глядя на нитки слюней у меня на подбородке. Но минута проходит за минутой, а этого не случается. Я веду руки вниз, по наждачке на его щеках, вспоминая, как он держал в ладонях моё лицо в лифте. Никто никогда так не держал меня. Открываю глаза, и, могу поклясться, он дрожит. Трогаю его пульс. Он трогает мой. Теперь мои руки у Деймона на горле, и я вспоминаю, как однажды ужасно хотелось придушить его. Раздвигаю пальцы на его шее, просто чтобы проверить размер, он прищуривает один глаз и говорит: – Давай. Сделай это. Его шея слишком толстая для моих маленьких рук. Чувствую, как внутри его, во всём теле нарастает напряжение. В горле возникает какой-то звук. Ему больно. Может, я душу его. Горло его краснеет. Когда он пронзает меня взглядом, я понимаю, сейчас что-то будет. Но вот это происходит, и я оказываюсь неготовой. Мир взрывается от его смеха. Это тот же человек, на которого я смотрю каждый день на работе, но только он зажёгся. Он будто подключён к сети и наэлектризован. От него исходят веселье и свет, и его цвета начинают переливаться, как витражное стекло. Коричневый, золотистый, голубой, белый. Это преступление, что я до сих пор ни разу не видела этих складок от улыбки на его щеках. Губы Деймона слегка изогнуты, видны ровные зубы, а каждый из уголков рта взят, как в скобки, маленькой ямочкой. Смешки вырываются из него хрипловатыми, сдавленными порывами, как будто он не может удержать их внутри, и это так же очаровывает меня, как вкус его губ или запах кожи. Его восхитительный смех – это то, что мне сейчас нужно. Если бы я раньше замечала, как он красив, мимоходом или в моменты раздражения, то никогда не узнала бы, чем всё обернётся. Когда Деймон улыбается, он ослепителен. Сердце моё стучит, и я спешно сохраняю в памяти этот сумеречный момент. Другого такого у меня не было, хотя сейчас я и в горячке. Если бы только я могла продлить этот миг! Но я уже чувствую грусть, которая опустошит меня, когда он закончится. Мне хочется сказать: «Не уходи». Пальцы мои, наверное, сжимаются, потому что Деймон хохочет так, что матрас под нами начинает ходить ходуном. Бриллиантовая влажная искра света в уголке его глаза – для меня пуля в сердце. Этот прекрасный, невероятный момент я буду прокручивать в памяти даже в сто лет. – Ну давай убей меня, Печенька, – выдыхает он, вытирая глаза рукой. – Тебе ведь хочется этого. – Ужасно! – У меня тоже сдавливает горло, и я едва способна повторить то, что он однажды сказал мне: – Так хочется. Ты даже не представляешь.

***

Пижама взмокла от пота. Я чувствую это сразу после резкого пробуждения. В моей спальне находится третий человек. Раньше я никогда не видела его. Поднимаю визг, как раненая обезьянка. – Успокойся, – говорит мне в ухо Деймон. Я забираюсь к нему на колени, прижимаюсь щекой к его ключице и втягиваю в себя кедровый аромат с такой силой, что, наверное, могу вместе с ним вобрать в себя дух Деймона. Меня хотят отправить в отделение неотложной помощи, забрать из моего надёжного убежища – собственной постели и этих рук. – Не позволяй им, Деймон! Мне уже лучше! – Я врач, Елена. Когда Вы заболели и каковы симптомы? – Мужчина надевает перчатки. – Она с самого утра не была здорова. Румянец, рассеянность, и ей становилось хуже в течение дня. С обеда было видно испарину. И она ничего не ела. В пять вечера началась рвота. – А потом? – Доктор продолжает перебирать вещи в своём чемоданчике, выкладывая их на край моей кровати, и я смотрю на это с подозрением. – К восьми начался бред. Пыталась задушить меня голыми руками в половине второго. Температура поднялась почти до сорока, а сейчас у нее 39,2 Я зажмуриваю глаза. Незнакомые прорезиненные руки ощупывают гланды. Деймон утешительно поглаживает мне руку. Теперь я сижу между его бёдрами, ощущая за лопатками массивное тело. Моё личное человеческое кресло. Врач нажимает пальцами на мой живот, я тихо вскрикиваю. Верх пижамы задран на несколько дюймов вверх. – Что с ней случилось? При виде синяков они оба сочувственно вздыхают. – У нас на работе был пейнтбольный день. Но даже у меня спина не такая страшная, как это. – Пальцы Деймона гладят мою кожу, и я усиленно обливаюсь потом. – Бедная Печенька, – говорит он мне в ухо. Это не сарказм. – Вы ели в каком-нибудь ресторане? Копаюсь в мозгах. – Обедала в тайском, где дают еду навынос. Но не сегодня. Может быть, вчера. Когда врач хмурится, его лицо начинает казаться мне таким знакомым. – Пищевое отравление – это вполне возможно. – Но может быть и вирус, – возражает Деймон. – Времени прошло многовато. – Если ты так хорошо ставишь диагнозы, зачем было звать меня? Они начинают пререкаться по поводу симптомов моей болезни. Мне они напоминают двух парней, говорящих о спорте, а вирусы, которые в последнее время отмечены в городе, – это команды. Я слежу за ними из-под полуприкрытых век. Никогда не встречалась с врачами, которые приходят на дом, особенно в 2:39 ночи. Ему за тридцать, высокий, русоволосый, с зелёными глазами. Явно надел пиджак поверх пижамы. – Вы красивый, – говорю я доктору. Потеря способности фильтровать мысли и слова может стать вторичным диагнозом. – Вау, она, вероятно, действительно бредит, – едко замечает Деймон и кладёт руки мне на плечи, сжимая пальцами ключицы. От этого я замираю. – Забавно, обычно красавчиком называли его, – с кривой усмешкой говорит доктор, роясь в чемоданчике, который стоит в ногах кровати. – О, не беспокойся, Деймон. – Вы его БРАТ, – произношу я с детским изумлением, когда заржавевшие шестерёнки в моём мозгу снова приходят в движение. – Я думала, он неудачный эксперимент. Мужчины переглядываются, и брат Деймона смеётся: – А она милая. – Она… – Я чувствую, Деймон качает головой. Он придвигает меня немного ближе к своей груди, и мой лихорадочный мозг интерпретирует это как то, что мой спаситель льнёт ко мне. – Я жалкая. Это он мне постоянно говорит. Как вас зовут? – Я Стефан. – Стефан Сальваторе. Ну и дела! Значит, вы тот самый доктор Сальваторе. Я сижу между колен Деймона. Моя голова упирается в его шею, может быть увлажняя её моим потом. Пытаюсь отстраниться, но меня держат крепко. – Я действительно доктор Сальваторе. Один из них, во всяком случае. – Весёлость сходит с его лица, он откашливается и начинает отворачиваться. Я хватаю его за рукав, пытаясь разглядеть, много ли в его лице черт Деймона. Он послушно останавливается, но бросает быстрый взгляд на Деймона, который сидит у меня за спиной, окаменевший, как кирпичная стена. – Сожалею. Но да, Деймон симпатичнее. Повисает пауза, а потом оба брата разражаются хохотом. Стефан не обижен, руки Деймона расслабляются. – Можете рассказать мне о нём какие-нибудь постыдные вещи? – Когда вы почувствуете себя лучше, обязательно. Давай ей пить, Деймон. Легко может наступить обезвоживание. – Я знаю. – Вместе они ласково заставляют меня выпить какое-то кислое лекарство, потом укладывают в постель и оба выходят из комнаты, но голоса их до меня долетают. – Ты справился бы сам, – говорит Стефан, шумно роясь в чемоданчике с инструментами. – Ты всё сделал правильно. Деймон шумно вздыхает. Я уверена, он только что сложил на груди руки. – Не принимай защитную стойку. Теперь следующий тяжёлый вопрос. Ты собираешься отвечать на моё приглашение? Когда-нибудь? – Я собирался. – Он лжёт. – Ну что ж, ты можешь сделать это сейчас. И не притворяйся, будто не знаешь дату. Мне известно, что мама передала тебе приглашение лично. Мы не хотим, чтобы оно «где-то затерялось», как случилось с приглашением на вечеринку по случаю помолвки. Деймон, ты маленький плут. Стефан думает так же. – Отвечай прямо сейчас. Керолайн нужно знать. Хотя бы ради таких мелких деталей, как заказ кейтеринга. Рассадка. – Я сейчас занят, – пытается отбрыкаться Деймон, но Стефан его обрывает: – Представь, как это будет выглядеть, если ты не появишься. – Деймон не отвечает, и Стефан настаивает: – Я знаю, это будет нелегко. – Ты ждёшь, что я приду туда, как будто ничего не случилось? Стефан смущается: – Но ты приведёшь с собой Елену, разве нет? Я раздумываю об этом в темноте. С чего Деймону так трудно прийти на свадьбу к своему брату? – Она не моя девушка. Мы работаем вместе. – Деймон говорит раздражённо. Лучше бы эти слова не были для меня ударом ниже пояса, но они бьют, и больно. – Значит, ты обманул меня. – Да, но она ищет себе симпатичного парня. Разве не все они такие? Напряжённая тишина. – Сколько ещё раз я должен говорить тебе… – Больше ни разу. – Деймон как будто кладёт конец этому разговору. Снова тихо. Я почти слышу, как оба они смотрят на дверь моей спальни. Стефан понижает голос, и я ничего не могу разобрать, кроме того, что они обиженно спорят. Отчаянно ненавидя себя, я тихо сползаю с кровати, осторожно, чтобы не засветиться. Отвратительная маленькая шпионка. – Я прошу тебя прийти на мою свадьбу и порадовать твою мать. Осчастливить меня. Керолайн сама не своя от переживаний, что происходит какая-то семейная междоусобица. Деймон вздыхает, тяжело и пораженчески: – Ладно. – Значит, это «да»? «Да, спасибо, Стефан, я с удовольствием приду на твою свадьбу»? «Я принимаю твоё любезное приглашение»? – Да. Так. – Я внесу тебя в список и помечу «плюс один». Если она переживёт ночь. Я в ужасе хватаюсь за стену, но потом слышу, как Деймон саркастично произносит: – Ха-ха.

***

Время предрассветное, и в моей комнате царит голубоватый льдистый полумрак. Я сижу и неловко глотаю нечто похожее на лимонад. Деймон сходил в магазин через дорогу, что ли? Кисло-сладкий вкус ностальгии по детству и тоска по дому – из-за них я едва не поперхнулась. Деймон забирает стакан и снова опускает меня на подушки, поддерживая рукой за плечи. Вчера его прикосновения были неуверенными, но теперь он прикладывает ко мне ладонь и расставляет кончики пальцев без колебаний. Он выглядит усталым. – Деймон… В его глазах вспыхивают искры удивления. – Елена… – Елена, – едко шепчу имя, пытаясь звучать как он в обычные будни. Он отворачивается, чтобы скрыть улыбку, но я хватаю его за рукав. – Не надо. Я уже видела. – Мне его улыбка никогда не надоест. – Ладно. Могу точно сказать, Деймон смущён. И не он один. Я так долго смотрела на него, что он разложился на цветовой спектр. Он мои дни недели. Клеточки в моём календаре. – Белая, в бело-серую полоску, кремовая, неспецифическая по гендерной принадлежности желтая, отвратительная горчичная, светло-голубая, цвета яйца малиновки, голубино-серая, тёмно-синяя, чёрная. – Я загибаю пальцы. Деймон встревожен: – Ты бредишь. – Не-а. Это цвета твоих рубашек. Хьюго Босс. Ты когда-нибудь покупал вещи на распродажах? – Какая разница между белой и бело-серой? – Небелёное полотно. Скорлупа яйца. Они разные. Ты удивил меня всего один раз. – И когда же это случилось? – Он задаёт вопрос снисходительно, как няня ребёнку. Я сердито ударяю пяткой по матрасу. Почему я не в чёрной комбинации хотя бы? Никогда еще я не была столь непривлекательной. На мне какой-то «Соннозавр». Я опускаю взгляд. Красный топ. Вот чёрт! Он меня переодел. – Лифт, – выбалтываю я. Хочется перенести этот момент в то время, когда я была хоть вполовину привлекательнее. – Ты тогда удивил меня. Деймон смотрит на меня с осторожностью: – Что ты подумала? – Я подумала, ты хочешь навредить мне. – О, здорово! – Он откидывается назад в замешательстве. – Очевидно, мои приёмы несколько устарели. Я хватаюсь за его рукав с нечеловеческой силой и немного приподнимаюсь. – Но потом я поняла, что ты делал. Целовался. Разумеется. Я не целовалась уже целую вечность. Деймон хмурится: – О, ну да. Он смотрит на меня сверху вниз. Я так старательно подбираю слова, что голос дрожит: – Было здорово. – Меня не беспокоили ни кадровики, ни копы, так что… – Он замолкает, глядя на мои губы. Я накручиваю на кулаки его футболку. Она настолько мягкая, что мне хочется завернуться в нее целиком. – Моя кровать такая, какой ты её представлял? – Я не ожидал увидеть столько книг. И она несколько больше, чем я думал. – А как насчёт квартиры? – Это маленький свинарник. – Он не порочит меня таким отзывом. Это правда. – Ты думаешь, мистер Локвуд и Джозетт целуются в лифте? – Пока он отвечает на мои вопросы, я буду продолжать задавать их. – Даю гарантию. Уверен, они неистово трахаются из ненависти друг к другу после каждого квартального отчета. – Глаза Деймона становятся черными, он выкручивает из моих рук футболку, а я успеваю углядеть узкую полоску его живота – твердого и с волосками. Начинаю потеть еще больше. – Могу поспорить, когда ты принимаешь душ, вода льется прямо… сюда. – Я кладу палец на его ключицу. – Мне хочется пить. У меня будет обезвоживание. – Деймон вздыхает, и меня обдает потоком воздуха. – Давай будем как они, когда вырастем, Деймон. Мы можем начать новую игру. Представь. Мы можем играть в игры вечно. – Давай поговорим об этом, когда ты оправишься от лихорадки. – Ага, верно. Когда я поправлюсь, ты снова начнёшь меня ненавидеть, но сейчас между нами всё хорошо. – Я беру его руку и кладу себе на лоб, чтобы скрыть внезапное отчаяние. – Я не буду, – говорит он, убирает руку и проводит ею по моим волосам. – Ты так ненавидишь меня, я больше не могу этого выносить. – Я жалка. Слышу это по голосу. – Печенька… – Перестань называть меня Печенькой! – Я пытаюсь откатиться на свою половину, но он мягко давит ладонями на мои плечи. Я перестаю дышать. – Наблюдать за тем, как ты изображаешь возмущение этим прозвищем, – самое большое удовольствие за день. Я не отвечаю, тогда он отпускает меня, сдерживая улыбку. – Пора рассказать мне о клубничной ферме. Это больная тема, и, кроме того, он не первый раз заводит подобный разговор. Может, сейчас я дам ему пищу для шуток, которыми он станет дразнить меня ещё долго. – Зачем? – Мне всегда хотелось знать. Расскажи мне все о клубнике. – Его тихий, соблазняющий шёпот просто смерть для меня. Мысленно я почти там, под большим зонтом с оторванным краем полотняного купола, разговариваю с туристами, а их дети уже бегут вперед, клацая ведёрками. Знакомый, чуждый этому дому стрекот цикад наполняет воздух. Там никогда не бывает тихо. – Ну что ж. Альпийская, которую называют также «Миньонет», растёт во Франции в диком виде на склонах холмов, ягоды у неё крупные, с твой ноготь большого пальца. Для своего размера они удивительно ароматные. – Расскажи ещё. Я приоткрываю глаза. – Клубника – это не шутки. Говоря на эту тему, я могу положить на лопатки любого. – И это так привлекательно в тебе. Слово «привлекательно» неоновым огоньком вспыхивает в моей полутемной спальне. Я настолько взволнована, что начинаю трещать без умолку. – Ладно. Хорошо. Раноцветущая. Она растёт очень быстро. В один день ты идёшь на закате мимо зелёных грядок, на следующее утро – они в цвету. Маленькие красные бутончики становятся ярче. К обеду расцветают, как рождественские огни. Деймон вздыхает и на секунду прикрывает глаза. Он вымотался. – Какую ты любишь больше всего? – «Рэд гонтлет». Она росла на ближайших к кухне грядках, и мне было лень идти дальше. Каждое утро на завтрак у меня был большой розовый смузи. Деймон сидит молча, и глаза у него какие-то совсем незнакомые. Задумчивые, одинокие и такие красивые, что мне приходится закрыть свои. – Клянусь, я всё ещё чувствую застрявшие между зубов семечки. «Чадлер» – любимый сорт моего отца. Он говорит, что благодаря ему заплатил за моё обучение в колледже. – Какой он, твой отец? Его зовут Грейсон, да? – Ты же читал блог. Он так много работал, чтобы отправить меня учиться. Даже не могу сказать, чего ему это стоило. В тот день, когда я уезжала в колледж, он плакал на заднем крыльце. Он сказал… – Я замолкаю. Горло сдавливает, и продолжать говорить невозможно. – Что он сказал? От прямого ответа я уклоняюсь: – Я давно не вспоминала об этом. Дома не была уже 11 месяцев. Пропустила Рождество, потому что Джозетт уезжала во Францию навестить родных и я оставалась за неё. – Я тоже не ездил домой. – О да. Родители прислали мне огромную посылку. Я ела печенье, разворачивала подарки на полу в гостиной и смотрела рекламу по телику. А ты что делал? – Почти то же самое. Что он сказал тебе тогда? Твой отец, на заднем крыльце. – Он вцепился в эту тему, как собака в кость. Я не могу передать ему весь разговор, а то начну плакать. И мне будет не остановиться. Отец, локти на коленях, слезы оставляют светлые полоски на его загорелом, запылённом лице. Я сокращаю разговор до продезинфицированной оболочки: – Что его утрата – выигрыш для мира. А моя мама, она не переставала хвастаться, всем рассказывала, что её дочь уезжает в колледж… Она выводит новые сорта клубники, они все называются «Елена». – Судя по блогу, «Елена» номер двенадцать оказался достаточно хорошим результатом. Расскажи ещё. – Не понимаю, что тебя так увлекает в этом блоге. Мама была журналистом в газете, но ей пришлось бросить профессию. – Ради чего? – Ради моего отца. Она готовила статью о воздействии сильных дождей на сельское хозяйство и поэтому пошла в местный фруктовый сад. Отца она нашла на дереве. Он мечтал открыть клубничную ферму и не мог сделать это в одиночку. – Ты считаешь, она приняла неверное решение? – Отец всегда говорит: «Она сняла меня». Как яблоко, прямо с дерева. Я люблю их, но иногда думаю, что это печальная история. – Ты могла бы спросить её об этом. Возможно, она ни о чём не жалеет. Они до сих пор вместе, и благодаря этому ты здесь. – Отец всегда называет другие имена, которые начинаются с «Д», но никогда не произносит твоё настоящее имя. – Что? – Деймон выглядит встревоженным. – Ты рассказала обо мне своему отцу? – Он злится на тебя за то, что ты такой неприятный тип. Дэн, Дэвид и Джонни. Однажды он назвал тебя Джебедия, и я чуть не описалась от смеха. Тебе придётся подлизываться к моему отцу, это точно. Деймон выглядит таким взволнованным, что я решаю дать ему передышку и сменить тему. – Когда я скучаю по дому, то могу почувствовать запах тёплой клубники. И мне этого хватает с лихвой. – Я наблюдаю, как Деймон пытается выкарабкаться из этой мешанины бессмысленных фраз. – Ты там играла на грядках? Когда была маленькой? – Ты видел фотографии в блоге. Ясно же, что играла. Я отворачиваюсь. Вот я. Коленки измазаны розовым ягодным соком, копна растрепанных волос, глаза темнее и глубже ночного неба. Маленькая дикарка с фермы. – Не смущайся. – Деймон нежно прикасается кончиками пальцев к моему подбородку и поворачивает моё лицо к себе. – Ты в коротком комбинезоне. У тебя такой вид, будто ты целые дни проводила на улице. Вся грязная и дикая. Улыбка у тебя всё такая же. – Ты никогда не видишь мою улыбку. – Могу поспорить, у тебя был домик на дереве. – Был. Я практически жила в нём. Глаза Деймона разгораются, такого выражения я в них ещё не видела. На секунду прикрываю свои, чтобы дать им отдохнуть. Он щупает мне лоб – проверяет температуру, а когда убирает ладонь, я скулю. Он берёт меня за руку: – Я никогда не считал твоё происхождение низким. – О конечно. Ха-ха! Клубничная Печенька! – Мне было интересно, где ты родилась и выросла. «Sky in strawberry diamonds» – это лучшее место, какое только можно вообразить. Мне всегда хотелось побывать там. Я даже проложил путь по картам «Гугл». Забронировал билет на самолёт и арендовал машину. – Ты любишь клубнику? – Я не знаю, что ещё сказать. – Я люблю клубнику. Так сильно, ты просто не представляешь. – В его голосе столько тепла, что я ощущаю прилив эмоций. Не могу открыть глаз. Он увидит, что в них стоят слёзы. – Ну что ж, ферма ждёт тебя. Заплати даме под зонтиком и возьми ведёрко. Сошлись на меня, чтобы тебе дали скидку, но только учти: тебя подвергнут допросу, как у меня дела. Как у меня дела взаправду. Не одиноко ли мне? Нормально ли я питаюсь? Почему я никак не могу найти времени и приехать? Я вижу перед собой заявки на работу, как они лежат рядышком в бежевой папке, и вдруг ощущаю страшную усталость и головокружение. Мне хочется погрузиться в сон, уйти в это прелестное тёмное пространство, куда за мной не последуют тревоги и беспокойства. Начинаю ощущать медленное кружение. – Что ей сказать? – Мне так страшно. Скоро всё это закончится, так или иначе. Я вишу на волоске. И не представляю, принесёт ли когда-нибудь доход инвестиция, сделанная в меня родителями. Иногда мне так одиноко, что хочется плакать. Я потеряла лучшую подругу. Провожу всё время с огромным, устрашающим мужчиной, который хочет меня убить, а теперь он, вероятно, мой единственный друг, хотя ему самому этого не хочется. И это разбивает мне сердце. Его губы прижимаются к моей щеке. Поцелуй. Чудо. Тёплое дыхание Деймона обдаёт мою кожу. Кончики его пальцев проскальзывают в мои ладони, и мои пальцы сплетаются с его пальцами. – Печенька. Нет. Я пробираюсь сквозь бесконечные извилистые ходы и крепче сжимаю его руки. – У меня так кружится голова… – Да, но мне нужно закончить этот разговор. – Мне нужно тебя кое о чём спросить, – через некоторое время прорывается через дымчатую мглу голос Деймона. – Это нечестно – спрашивать сейчас, но я спрошу. Если я придумаю способ, как нам выбраться из этой запутанной ситуации, ты хотела бы, чтобы я его применил? Я продолжаю цепляться за него, как будто он – единственное, что может удержать меня от падения с этой планеты. – Какой способ? – Какой получится. Ты хотела бы, чтобы я это сделал? Если он останется моим другом до конца дней, этого будет достаточно. Это будет настолько восхитительно, что весь негатив улетучится. Хватит одной улыбки. – Это часть сна, где ты улыбаешься, Деймон. Он с досадой вздыхает. Спокойно держит мои руки, а я, уплывая по орбите в сон, шепчу сквозь дремотный туман: – Конечно хотела бы.