Окурки тлеющие

К восьми утра у нее поднялась температура. Ран чувствовал, как нагревалась ее нервно вздымающаяся грудь, как хмурились во сне брови и сжимались кулаки. Беспокойная, она отвернулась от него — он заботливо накрыл ее одеялом. Какой она была до того, как узнала о своей смертельной болезни? Счастливее ли, беззаботнее? Наверняка веселилась. Задняя мысль: времени — навалом. Как и всякий человек считала, что смерть — это что-то далёкое и бояться ее дыхания на щеке — последнее дело. Ран застал Макото смирившейся со своей незавидной участью. Это неинтересно. Какая трагедия без внутреннего конфликта? Невкусная. Через полчаса, потянувшись, она проснулась и принялась собираться. Он притворился спящим, но тайно наблюдал за ней: первым делом она ожидаемо отыскала нижнее белье. Девушки, которых он провожал после бурной ночи, уходили нехотя, но Макото стремилась скрыться с глаз долой. Конечно, она догадалась, кто он такой. Конечно, она не подавала вида, что боялась. В момент, когда человек полагает, что остался наедине с собой, можно увидеть его истинное лицо. Макото сомневалась, переживала и трепетала. Она была беспокойнее, чем казалась. Чем хотела казаться. Она шмыгала носом и замирала на несколько секунд, уставившись в одну точку, словно думала о чем-то серьезном, и постоянно прикасалась к своему рту в напряжённом ожидании нового приступа. Ран рывком поднялся с постели, не отрывая от нее изучающего взгляда. Она повернулась к нему — и вздрогнула, не ожидая того, что он проснулся. — Испугал, — она схватилась за сердце и прикрыла глаза. — Значит, ты не спал? Мерзавец. — И куда ты собралась в таком состоянии? Он красноречиво посмотрел на ее румяные щеки — Макото тотчас потрогала их, убеждаясь в его правоте: она пылала огнем костра; не настолько сильным, чтобы охватить лес, но достаточным, чтобы обжечься. Пламя неизбежно оставляет ожоги. Макото закатила глаза и с неподдельной усталостью плюхнулась в кресло. Она сгорбилась и опустила голову. На ней была вчерашняя юбка, но не рубашка. Рану нравилась ее маленькая подтянутая грудь и вкус в нижнем белье. Она одевалась неброско и в то же время утонченно. Ее удобная одежда не была лишена женственности. Полуголая и опечаленная состоянием своего здоровья, Макото выглядела хрупкой, как пойманная в силок птичка. Пока на свободе — летает, размахивая крылышками, а когда попадает в плен, то чахнет, что сорванная роза. «Должно быть, ей обидно, — рассуждал Ран без всякого сочувствия, сухо констатируя факт, — ведь ей и так осталось недолго: она хочет жить, а не тратить время на простуду». — Мы переспали, а значит — это больше не твоя забота. Она помассировала виски, не поднимая глаз. Думает, между ними все кончено. Это то ли позабавило Рана, то ли рассердило. Обычно после одноразового секса девушки чувствовали себя использованными, но в этот раз все наоборот: Макото вела себя так, словно, отдавшись Рану, сделала величайшее на свете одолжение. И, пожалуй, это все-таки злило. — По-твоему я настолько бессердечный, что отпущу больную девушку на улицу? — Ты уже продемонстрировал уровень своей жестокости. Поэтому отвянь. — Ты помнишь только плохое? Какая жалость. Ведь если меня хорошо попросить, я могу и добреньким прикинуться. — Больно надо, — она раздраженно повела плечом и встала, неловко расхаживая вокруг кресла. Судя по тому, как она ёжилась ежесекундно, ее знобило. — Белый шкаф, на плечиках свитшоты и водолазки. Возьми себе что-нибудь. Макото с благодарностью кивнула, приятно удивленная его наблюдательностью, и послушно надела серую, под цвет ее глаз, кофту. Ран фыркнул, почему-то довольный, что она выбрала именно ту вещь, которая ей подходила. — Я не знаю, чего хочу больше — спать или умереть, — пожаловалась она простодушно прямо, но не рассчитывая на жалость — не более чем мысли вслух. — Тебе осталось недолго, поэтому лучше поспи, — он похлопал по простыни рядом с собой. Место, где она спала, ещё помнило тепло ее тела и запах, а Рана гложила тоска. Если бы не ее болезнь, он был бы не против заняться с ней любовью и утром. — Ты так утешаешь. Ты первый человек, который, узнав, что у меня смертельная болезнь, не сюсюкается со мной. — А смысл? — Смысл в том, чтобы подарить мне иллюзию надежды. — Вот видишь, ты сама все прекрасно понимаешь. Хорошо подумай, нужны ли тебе иллюзии. Ран ненавидел нравоучения, но ему понравилось, что она задумалась над его словами.