Топаз

Три девицы под окном пряли поздно вечерком. А.С. Пушкин. Сказка о царе Салтане. Старкиллер взорван. Но к ситхам монструозную базу посреди льдов, которых больше нет (ни базы, ни льдов). Там вообще больше ничего нет, только образовавшиеся после взрыва обломки. «Молниеносный» уничтожен. Вместе с капитаном Моденом Кеннеди. А вот это уже серьёзно. Вот это мучительно больно. Невыносимо. Глаза жгут слёзы немилосердно. В груди разрастается пустота чёрной дыры. Боль всё длится и длится, превращаясь из острой в тупую, ноющую каждый день. Боль становится частью Джеки Кеннеди. Боль становится одной из граней Топаз. Ненависть и жажда мести — вот во что превращается боль, кристаллизуясь с каждой прошедшей секундой. Лейтенанту Жаклин Кеннеди не спится. Она практикуется в стрельбе по мишеням, представляя в качестве цели По Дамерона — пилота Сопротивления, из-за которого погиб её отец. Лазеры выстрел за выстрелом поражают цель, бьют без промаха. Nee choo kark. Умри, сволочь. Призывно пищит комлинк на запястье, привлекая к себе внимание. — Лейтенант Кеннеди слушает. — Топаз, генерал хочет тебя видеть, — раздаётся на том конце женский голос. — Уже иду. Топаз. Значит, что-то личное, приватное, происходящее за закрытыми дверьми каюты адепт-генерала. Скрытое от посторонних глаз, секретное, хотя до смешного простое в своей незамысловатой низменности примитивных желаний. Через несколько минут Джеки оказывается на месте. На дежурстве Алмаз — старшая из трёх помощниц Прайда — майор с белыми, словно снега Хота, волосами, и серо-стальным взглядом. Кажется, даже восприимчива к Силе, хотя в глазах нет ни следа от ситхского золота. Впрочем, Кайло по слухам также лишён этой особенности, что наводит на некоторые, весьма интересные мысли. — Один? — спрашивает Джеки. — С капитаном Пивеем, — отвечает женщина, выразительно щелкая пальцем по своей шее. Мол, пьют, господа офицеры. Начало не смешного анекдота: встретились как-то Эдрисон и Энрик, сидят, значит, пьют… и заходит к ним молодая девушка — Жаклин Кеннеди — составить компанию. На этом всё смешное заканчивается, дальше исключительно грустная история. — Джеки, присаживайся, — произносит Прайд, наливая девушке кореллианский виски. Очень грустный, тягостный повод выпить есть сегодня — смерть капитана Кеннеди. Старого друга. Отца. Пивей привез с собой запись происходящего на мостике. С откровенно идиотскими приказами Хакса продемонстрировать мощь и силу Первого Ордена вместо того, чтобы выпустить истребители в первые же секунды боя. С отвлекающим манёвром пилота сопротивления. Генерал Обнимашки — вот это смешно, на губах Джеки непрошенным гостем промелькнула на пару секунд улыбка, но тут же пропала. Несколько долгих минут, пока длится бой. Оставался всего один бомбардировщик, мать вашу! Один, сука, бомбардировщик! Который никто не успел сбить… Девушка плотно сжала губы, прикрыла на секунду глаза, смаргивая навернувшиеся слёзы: крупные, горькие. Но надо держать себя в руках, не показывать собственной слабости, по крайней мере, перед Пивеем. Она знала наверняка, что капитан Кеннеди до последнего оставался на мостике. Не предприняв попытки к спасению собственной шкуры, даже не допуская предательской и позорной мысли об этом. Благородный капитан, истинный офицер. Имперец до мозга костей. И она гордилась им, обещая закончить то, что он начал — разбить в пух и прах Сопротивление. Навести в галактике порядок. (Для пущего эффекта Кеннеди стукнул бы кулаком по столу, капитан, но не лейтенант). А ещё — провести чистку в рядах Первого Ордена, избавив от мерзких, недостойных идиотов вроде Хакса. Сноук хорошенько протёр генералом пол на мостике звёздного разрушителя. Вот это Джеки без сомнения пришлось по душе. — Я убью этого sleemo, — самое мягкое, почти безобидное, хаттское ругательство «слизняк» всё же слетело с её губ. Ругаться во флоте в принципе было нельзя, даже если начальство и знать не знало, как это переводится, скорее, интуитивно понимало, что ничего лестного за этим экзотическим словечком не скрывается. Но учитывая приватность собрания и ограниченное количество участников, каждый из которых был, мягко говоря, не в восторге от Хакса, эта вольность осталась безнаказанной. Они выпили ещё немного. А затем Джеки затянула старую альсаканскую песенку, которую много лет назад пел ей папа, всего пару раз, укладывая спать… Это даже не детская колыбельная, вполне себе взрослое произведение. Что-то там про суровость жизни, «какой альсаканец не пьёт виски» — что ещё мог спеть военный? Слова — на старом, вышедшем из употребления давным-давно галактическом высшем, на Альсакане, впрочем, до конца не забытом. Слова, врезавшиеся в память маленькой девочки. Память у неё оказалась отменной, фотографической. Она помнила всё, ну или почти всё, что попадалось ей на глаза или доходило до слуха. Раздался голос Энрика Прайда. Он тоже знал эту песню. Хотя и не разделял музыкальных пристрастий Модена Кеннеди, предпочитая нечто более изысканное. Но тут уж выбирать не приходится. Когда Пивей ушёл, девушка перебралась на колени к генералу, доверчиво прижавшись к Энрику. Вот теперь можно было не стесняясь плакать, чувствуя как мужчина гладит её по голове: мягкий, успокаивающий жест, почти отеческий. И от горького осознания, что это не папа гладит её волосы, становится ещё горше и тяжелее. — Я отдам тебе Хакса, — обещает Прайд. И добавляет после того, как Джеки поднимает на него свои полные слёз глаза, с промелькнувшей в этот момент в них надеждой, жаждой мести. — Когда настанет подходящее время. С тихим «спасибо» она прижимается к мужчине сильнее, отчаянно нуждаясь сейчас в ласке, сочувствии, тепле и понимании. Ища и находя всё это в объятиях Прайда, Энрика… Когда она просыпается окончательно, генерала рядом уже нет. Утренние сборы Прайда потревожили её совсем чуть-чуть, а заботливое «спи, ещё рано» было разрешением отдохнуть ещё парочку часов. Возражать генералу Джеки не стала. Проснувшись, она посмотрела на хронометр: до начала её рабочей смены оставалось ещё два часа. Как раз достаточно времени, чтобы привести себя в порядок: принять душ, высушить длинные волосы и заплести их в косы. Позавтракать здесь же в каюте — одна из привилегий адъютанта, вместе с возможностью заночевать в покоях генерала… Она надевает длинный шёлковый халат, естественно красный, ибо Прайд большой поклонник именно этого цвета. Находит, что её форма отпарена и аккуратно повешена, сапоги начищены до блеска — явно работа Изумруд (судя по расписанию их смен), ещё одной помощницы генерала. Здравствуй, новый день. *** На момент совершения маленького, но очень приятного проступка (забегая вперёд, скажем, оставшегося безнаказанным, ибо проступок пришёлся весьма и весьма по вкусу начальству, хотя само начальство и предпочитало более тонкие методы работы, изящные — как всегда корнями уходящие в аристократическое происхождение) в турболифте присутствовали следующие действующие лица: адепт-генерал Прайд, генерал Куинн, генерал Хакс и лейтенант Кеннеди с планшетом в руках. Планшет — это вам, кончено, не тапочек, но вполне себе подходящее орудие возмездия. В самом деле, не ладонью же шлёпать по заднице Хакса, ещё перепутает с харассментом сексуального характера. А военные планшеты — штуки крепкие, противоударные, водонепроницаемые и вообще не убиваемые. Словом, Джеки ударила генерала Хакса планшетом по заднице. Не смертельно, но обидно, даже уничижительно. Реакция в стиле «да как вы смеете?!» не заставила себя ждать. Генерал Хакс был ошарашен подобной наглостью со стороны лейтенанта. Да вообще просто наглостью, неважно с чьей стороны. Даже в арсенале Сноука не было подобной… примитивной низости. Конечно, было ужасно то, как одарённые позволяли себя обращаться с Хаксом, но чтобы простые смертные, какие-то сопливые девчонки позволяли себе что-то подобное, это уже слишком! — Это что вообще такое?! — взревел Хакс, в этот момент сожалея о том, что у него самого не такой громогласный голос, какой был у его батюшки, да сожрут его душу все демоны космоса. — Хакс не орите, — раздался нарочито спокойный, с нотками презрения голос Прайда. — Что вообще с вами случилось? Явная издёвка в голосе старого имперца, от внимания которого не ускользнула выходка Джеки. Прайд нисколько не изменился в лице, всё то же выражение вечного недовольства окружающими его идиотами оставалось на месте. Быть может, только во взгляде промелькнули злобно-весёлые искры, с лёгкой, почти невесомой, укоризной. Но эти тонкости различить может разве что только Топаз, изучившая за несколько лет, проведённых рядом с генералом, все тонкости каждого его взгляда, жеста, интонации в голосе, даже вздоха. — Вы ещё спрашиваете, что случилось… — справедливости со стороны адепт-генерала закономерно ждать не приходилось и потому Хакс обратился к Куинну. — Но хоть вы то, видели? — Видел, что? — переспросил Домарик. Он расходился в некоторых вопросах с генералом Прайдом, но всё же имперец был ему больше по душе, нежели выскочка Хакс, лет на десять его моложе, но занимавший один из высших постов в Ордене. Бездарный ублюдок, умудрившийся за какие-то несколько месяцев потерять Старкиллер, «Молниеносный», «Превосходство» и угробивший своими «приказами» ситх знает сколько офицеров и солдат. Так что уж лучше старый ворнскр Прайд, чем это безмозглое недоразумение: Армитаж Хакс — инженер, кстати, отличный, но командующий — банта пуду, как выразилась бы рыжая девица, имевшая наглость и молчаливое разрешение Прайда провести столь, в первую очередь, оскорбительный манёвр… В общем, Хакс оказался в меньшинстве, вынужденный проглотить обиду. Мысленно обещавший отомстить им всем. Как показало время — не получилось. Первым из лифта буквально выскочил Хакс, слыша короткий женский смешок, раздавшийся за его спиной. Не видя уже укоризненного взгляда, который бросил Прайд на свою помощницу, вмиг надевшую маску серьёзной сосредоточенности на лицо. Границы дозволенного всё-таки существуют. Следом вышел Прайд, Куинн и наконец, рыжий хвостик по имени Жаклин Кеннеди. *** Что случилось в битве при Экзеголе, вы наверняка знаете, поэтому отметим лишь существенные моменты, имеющие место быть в этой пространственно-временной плоскости. Сначала появляется всего лишь несколько отчаянных кораблей Сопротивления, вслед за проскользнувшим меж стаи звёздных разрушителей старым, видавшим лучшие времена, крестокрылом. Дерзкое нападение на навигационную башню, но у адепт-генерала есть запасной план. Ещё более дерзкое и совсем уж неожиданное событие: кавалерийская атака на «Непреклонный». Глушить спидеры не получается просто потому, что спидеров у противника нет. Есть только живой десант. Но солдат у новой Империи просто больше, они побеждают численностью, уничтожая всех солдат Сопротивления. Навигационная башня работает в штатном режиме и ей ничего серьёзного (несерьёзного, кстати, тоже) не угрожает. Звёздные разрушители начинают покидать орбиту планеты, поднимаясь в космос и включая дефлекторы. На подмогу Сопротивлению пребывает флот. Просто люди, как выразился адмирал Грисс. Вот к этому Прайд откровенно не готов, но уже через пару минут становится понятно, что это только вопрос времени, за которое Имперский флот разорвёт в клочья разношерстные суденышки противника. Что-то очень важное происходит там внизу, на Экзеголе. Но с этим Прайд решительно ничего не может сделать и потому беспокоиться ещё и об этом сейчас просто бессмысленно. На тактическом дисплее появляется ещё несколько точек — с десяток кораблей, опоздавших не только к началу, но даже к середине. И тут происходит что-то странное, нелогичное: новоприбывшие начинают стрелять по сопротивленцам, методично отстреливая красные, обозначающие противника Империи, точки. Раздается вызов и женский голос, что-то торопливо объясняющий на каком-то языке, явно не общегале. Звучит, однако, смутно знакомо для Прайда. Где-то он уже слышал отдельные словечки. — Кто это? — спрашивает генерал. Лейтенант Кеннеди позволяет себе улыбнуться и отвечает на вызов на том же языке, что и новые участники мероприятия, даже не пользуясь переводчиком, ибо язык ей знаком. Первый, на котором она научилась разговаривать, хаттский. — Союзники Империи просят не стрелять по ним и пометить как своих, сэр, — отвечает девушка из вахтенной ямы. — Союзники Империи — это конечно хорошо, но можно ли им верить? — задаёт вопрос Прайд. — И какие именно союзники? — Это моя мама, генерал, — отвечает Топаз. — И её маленький флот наёмников. — Вы уверены в этом? — Уверена, генерал. «Открывай, сова — медведь пришёл!». Фраза из детства вместо пароля. Капитан Кеннеди обнимает Алу крепко-крепко. Пара любопытных детских глаз подглядывает из-за угла, прячась. Успев снова отвыкнуть от папы за пару прошедших с прошлого визита лет… Мужчина целует женщину, а затем замечает, наконец, и маленькую девочку. Отпускает Алу и теперь раскрывает объятия для Джеки. Прижимает к себе, но теперь уже бережно, с отеческой любовью, поражаясь тому, как она успела вырасти. Флагманский корабль группы наёмников называется «Стальной тапочек», просто-таки напрашиваясь с таким именем на снисходительную усмешку. Но маленькая яхта, арендованная у хаттов, оказывается весьма манёвренным и опасным судном, хищно скалит «зубки», стреляя из всех орудий, а их оказывается не мало, по кораблям Сопротивления. Наёмники тоже отлично справляются со своими обязанностями. Бой окончен. Империя начинает своё триумфальное возвращение. Звёздные разрушители один за другим поднимаются в космос, свою обычную среду обитания. *** Женщине лет сорок — сорок пять. Чёрные волосы, не тронутые сединой, стянуты в узел на затылке. Одета женщина в оливко-серый мундир импреского образца с ранговой пластиной лейтенанта. Форма, явно с чужого плеча, перешитая специально для женщины, как выясняется позже, принадлежавшая ранее Модену Кеннеди. — Ала Фастнахт, — представляется она, протягивая тонкую руку в чёрной перчатке навстречу генералу. Ощущая крепкую хватку мужчины. Спокойно и уверенно встречаясь с ним взглядом, давая время холодному взгляду себя изучить, оценить и сделать выводы. Найти сходство с её дочерью, стоящей рядом. Прайд всё равно вынужден ждать, пока флот покинет орбиту Экзегола, поэтому находит время встретиться с матерью Джеки, любовницей его друга. Госпожа Фастнахт говорит на хаттском, Энрик, естественно не понимает ни слова из того, что она говорит. — Мама, — начинает Джеки также на языке слизняков. — Генерал Прайд не понимает по хаттски, говори на общегале, пожалуйста. Фраза, заставившая обеих женщин коротко улыбнуться. Фраза из прошлого. Шутка для посвящённых. — Сто лет не говорила на общегале. Ладно, попробую, — согласилась Фастнахт, но долго не продержалась, то и дело перемежая общегал с хаттским. Получалась ещё большая белиберда, чем до этого. Головная боль грозила вот-вот посетить Прайда. И тогда Джеки предложила выступить в роли переводчика. Теперь дело пошло на лад. — Вас прислали хатты? — спросил Прайд. — Нет, хатты меня не присылали. Хотя у меня и есть для вас послание от них, адепт-генерал. Предложение о сотрудничестве, когда вы доберётесь в их сектор в своём квесте по возвращению в галактику. Но я здесь по личным причинам. Услышав призыв Сопротивления, я не могла оставаться безучастной. Поймите меня правильно, адепт-генерал, я нисколько не сомневаюсь в военной мощи Первого Ордена, точнее уже Новой Империи, правильно? Но я не могла оставаться в стороне, зная, что где-то там, на одном из звёздных разрушителей наша с Кеннеди Джеки. И вот я здесь, внесла свой скромный вклад в победу. Я знаю, вы бы справились и без меня, но… мне стало как-то спокойнее, когда я оказалась здесь. Кстати, могу я увидеть капитана Кеннеди? В зелёных глазах Алы вспыхнуло яркое пламя страсти. — Боюсь, это невозможно. Капитан Кеннеди погиб несколько месяцев назад. Мои соболезнования, — произнёс Прайд, замечая как пламя вспыхнуло сильнее, теперь уже злость. Пальцы отбили короткую дробь по столешнице. — Полагаю, чего-нибудь такого и стоило ожидать, — произнесла Фастнахт, а Джеки эхом перевела слова матери на общегал. — По крайней мере, я застала свою дочь в живых. С вашего позволения, украду её на пару часов, адепт-генерал? — Можете быть свободны, лейтенант, — разрешил генерал. — Благодарю, адепт-генерал. Фастнхат глубоко поклонилась Прайду, в почти молитвенном жесте сведя вместе ладони, видимо так было принято прощаться с начальниками у хаттов. *** Джеки обнимает дроида-коммандос по имени Б-Икс. Как же быстро летит время… Всего каких-нибудь несколько лет назад верных телохранитель следовал за ней попятам, сопровождая повсюду на Нар-Шаддаа. Джеки показывает матери запись, которую оставил ей капитан Пивей. После такого хочется даже не выпить — они выпили уже достаточно — но закурить. В пределах досягаемости сигарет не оказывается и Ала собирается уже отправить на поиски Б-Икса, но Джеки вытаскивает из кармана пачку и зажигалку. — Ты куришь, Жаклин? — спрашивает Ала, полное имя звучит как «юная леди» — предвестником осуждения и чтения морали на тему о вреде курения. К употреблению крепких алкогольных напитков вопросов нет. — Конечно же, нет. Просто закуриваю обычно для генерала, — отвечает Джеки, доставая из пачки тонкую чёрную сигарету, украшенную едва заметным золотистым узором. Берет сигарету в рот, щелкает зажигалкой, подносит огонёк к концу сигареты, передаёт её, уже зажженную матери. — Генерал Прайд обещал отдать Хакса мне на растерзание, но в итоге пристрелил сам. — Раскуриваешь сигареты для генерала, — повторила Ала, начиная курить. Узнавая вкус альсаканского табака, более тонкий и мягкий, нежели те, что курил Кеннеди, но всё равно знакомый. — Что ещё ты для него делаешь? Джеки отвечает не сразу. В последний раз она видела свою мать десятилетней девочкой, теперь же она взрослая, молодая женщина. — Всё, что входит в обязанности адъютанта, — отвечает она, смотря на мать. — Не задавай глупых вопросов, если не хочешь получить глупых ответов… — примирительно произносит Фастнахт, прикидывая в уме, какая там разница в возрасте у Джеки и Прайда. Лет сорок, не меньше. На двадцать лет круче, чем было у неё самой с Кеннеди. — Не обижает хоть тебя твой генерал? — Не обижает, — с тёплой улыбкой отвечает Джеки. — Почти второй папа. И две сестрички в придачу. Алмаз и Изумруд. А я — Топаз. — Топаз? — Сокращение от «тапком по заднице», генерал предложил. — Хорошее прозвище, — Ала усмехнулась. Почти папа. Весьма многозначительное «почти», да ещё и пара «сестричек». — Могу себе представить, как проходят ваши «семейные» вечера. Впрочем, не буду. Ладно, тебе-то хоть чуточку нравится? Сверх условий контракта, имею в виду. Сапоги. Перчатки. Форма, как полный комплект, так и отдельные её элементы. Стек… — Ещё как! — Это хорошо, это главное. Будет обижать, знай, для тебя найдётся место на Нал-Хатта. Я перебралась туда пару лет назад. Ала закатала рукав и продемонстрировала дочери татуировку на запястье: символ каджидика Десилиджиков. — Почётный член клана, — прокомментировала она. — Поздравляю! — Так что… надеюсь, адепт-генерал достаточно мудр, чтобы согласиться сотрудничать с хаттами. — Я донесу до него эту мысль. Хатты живут сотни лет. Они пережили Республику, пережили Империю. Переживут и Первый Орден. Красная метка, связала её с хаттами теперь уж точно навсегда. Если золотую цепочку с эмблемой криминального клана ещё можно было снять и даже скрыться от хозяев где-нибудь в забытой всеми богами и демонами дыре, то метку на теле стереть сможет разве что смерть. — Знаешь, наверное, мне стоило уехать вместе с твоим отцом. Тогда быть может он и остался бы жив. И была бы настоящая семья у нас, — произнесла Ала, нервно кусая губы. — Прости, Жаклин, я была эгоисткой и думала только о себе, о своей карьере… — Тебе не за что извиняться, — ответила Джеки. — Я служила на «Молниеносном» ровно год, а потом сбежала к Прайду… Я думала, что будет здорово. Но папа переставал быть папой на своём корабле. Капитан Кеннеди. Особо суровый и требовательный к энсину Кеннеди. Я не жалуюсь, но наши отношения ужасно испортились за этот год, снова став нормальными после моего перевода. Мы стали реже видеться, но папа снова стал папой, а не капитаном. В любом случае, прошлого не изменишь. — Наверное, ты права… Я бы взывла от скуки в Неизведанных Регионах. Идеальной жены военного из меня тоже, боюсь, не получилось бы… А если бы ты оставалась на «Молниеносном», то погибла бы вместе с ним. Так что давай помнить всё хорошее, что было в Модене Кеннеди. Всё то, за что мы с тобой всегда будем любить нашего бравого капитана. *** По Дамерон и Роуз Тикхо рассказали всё, что знали и даже больше. Не по своей воле, естественно, но это было неизбежно, когда пленники прикованы к пыточной койке и даже если их не режут на кусочки, а только аккуратно, дабы не повредить информацию в их мозгу, вскрывают сознание Тёмной стороной Силы словно скальпелем. Для серых глаз не существует преград, с легкостью рушатся те немногие ментальные барьеры, которые есть у захваченных сопротивленцев. Дамерон… его уже препарировал Кайло Рен и остаётся только пройтись по уже проторенным тропинкам, расширить уже имеющиеся в сознании трещины и достать всё, что требуется. Имена, явки, пароли. Его учили сопротивляться допросам и он мог выдержать физические пытки, даже психологическое воздействие мелкого калибра. По выдержал бы и раскрыл не так уж и много секретов, точно не все, если бы с ним работал кто-нибудь из офицеров лояльности. Но вместо дознавателей в белом была женщина в чёрном: куда более опасный противник. Белые волосы вызывают нездоровые ассоциации с существами не принадлежащими этому миру. Что-то там про древние сказки и легенды о тех, свалился с луны и очень опасен для простых смертных. Роуз Тикхо — это совсем просто. На волне бушующей в девушке жажде мести за погибшую сестру проникнуть в сознание пара пустяков. Когда с допросами было покончено и вся интересующая Империю информация была извлечена, почётная обязанность казнить этих двоих была предоставлена лейтенанту Кеннеди. Слова Прайда: можешь делать с ними теперь всё, что захочешь, — как бальзам на душу. Он обещал отдать Топаз Хакса, но тогда было слишком мало времени, пришлось пристрелить шпиона, не откладывая казнь в долгий ящик. Сейчас, после Экзегола, времени было предостаточно. По Дамерон приходит в себя, всё ещё прикованный к пыточной койке, стоящей вертикально. Что-то решительно не правильно, чего-то не хватает… и от этой нехватки постороннего присутствия в его сознании становится легче. Он снова чувствует себя самим собой, а не безвольной куклой, в мозгу которой бесцеремонно копаются тонкие женские пальцы с острыми, стальными пластинами ногтей, разрезая на кусочки и вытаскивая, словно длинные нити, из него информацию. Он даже находит в себе силы шутить, замечая вместо блондинки брюнетку и рыженькую. Первая старше, в старой имперской форме, вторая младше, в доспехах штурмовика, шлем снят. — А что блондинки сегодня не будет? — в голове у Дамерона голос звучит как обычно, в реальности: хрипло. — Не будет, она вытащила из тебя всё, — зло произносит рыжая. — И кто же тогда ты? — спрашивает пленник. — Твой палач, echuta. Хаттское слово. Кажется, По снова проваливается в бред, в кошмары — волны ментальных пыток. Но кроме нелогичного в устах военного Империи слова всё остальное вполне себе имеет смысл. Закономерно. — Меня зовут Жаклин Кеннеди. Я дочь капитана «Молниеносного». А это моя мать, — представляется, наконец, рыжая. Ну вот, теперь всё понятно. Месть. Жизнь за жизнь. Только вот если так считать, то можно уйти далеко-далеко в прошлое, ища и не находя того первого убийцу и первую жертву. — Твой отец знал, на что подписывался, — произносит Дамерон. Не в попытке оправдаться и снять с себя вину за смерть хотя бы одного, конкретного человека, но скорее по инерции. Военные знают риски. Звучит как мантра, повторяемая снова и снова, и кажется, от этого теряющая свой смысл и всякое значение. Все всё знают. И продолжают стоять на своём. Важно лишь то, кто останется жив, кто станет победителем. — И ты тоже, — мрачная улыбка не сходит с её лица. — Вам не победить никогда, — откуда-то изнутри возникает эта пропитанная насквозь пафосом фраза. Легко говорить так, находясь в паре мгновений от смерти, а попробуй живым, цепляясь каждым вздохом за возможность продолжать существование. — Мы уже победили. Девушка надевает шлем, а стоящая рядом с ней мать, не сказавшая ни слова, респиратор, и делает несколько шагов назад, отходя на безопасное расстояние. И осталось совсем немного. Всего ничего, в самом деле, два метких выстрела, точнее два потока огня, сжигающих заживо две жизни. Месть, говорят, это блюдо, которое принято подавать холодным. Вранье! Нет ничего лучше хрустящей, не золотистой, но угольно-чёрной корочки сгоревшего тела врага. Есть, конечно, но в данном ключе, это лучшее, на что приходится рассчитывать. Невыносимая гарь и вонь — с этим справляются фильтры шлема, респиратора и система вентиляции. Что остаётся в памяти, так это крики, оказывается, гореть заживо: очень больно. Смерть при взрыве заметно быстрее, не столь растянутая как это мучение… но это непреодолимый соблазн — нажать на кнопку, выпуская на волю смертоносные потоки пламени. *** Джеки сказала матери, что обычно такими вещами она в Ордене не занимается. Подай-принеси при Прайде и ничего более. Никакого участия в карательных операциях, никаких пыток и допросов. Для грязной, отвратительной работы, существуют специально обученные люди. Ала не отговаривает дочь от выбранной ею самой роли палача. От роли садиста. Просто смотрит, пылая ненавистью. В конце концов, эта повстанческая сволочь убила её Модена. Но это не значит, что ей нравится слышать крики умирающих и после казни, в своей памяти. Она надеется только, что нервны Джеки крепче, чем её собственные. Бутылку альсаканского красного любезно презентовал адепт-генерал Прайд и теперь Ала пьёт в гордом одиночестве на своём корабле, все ещё стоящем в ангаре «Непреклонного». Она, наконец, засыпает, но и во сне тревожные мысли не дают ей покоя. Она видит Кеннеди в своём сне. — Твой Первый Орден превратил Джеки в садиста и палача, Моден! Мне не следовало отпускать её на твою войну. — И это говорит мне человек, сдавший свою собственную дочь в аренду хаттам. Ала невесело усмехнулась. — Да, никудышные родители получились из нас обоих. Тяжкий вздох. И осознание того, что теперь уж ничего не исправить. Поздно думать о том, что Сопротивление быть может было в чём-то и право. Остаётся надеяться, что Прайд (от Императора, что называется, ни слуху ни духу) всё-таки окажется разумным, здравомыслящим человеком, с которым можно договорится, а не маньяком, желающим утопить галактику в крови виновных и невиновных. — Энрик Прайд — самое адекватное, что случалось с галактикой за последнюю сотню лет, — слышит Ала голос Модена. — Надеюсь, ты прав, мой милый. Вместо ответа она чувствует призрачный поцелуй на своих губах. Отголосок прошло. Воспоминание. Она хочет верить его словам. Ей не остаётся ничего другого, кроме этой призрачной веры: Прайд — лучшее, на что может рассчитывать галактика. Энрик — лучшее, на что может рассчитывать её дочь.