Пастух филина

К зелени примешалось золото, а затем и багрянец. Воздух наполнился сладковато-терпким запахом опадающих листьев. Высоко в небе послышались тоскливые крики-прощания — птицы собирались в стаи и улетали на юг. Осень вступала в свои права. Однако на душе у Рейнира было гораздо теплее и солнечнее, чем в разгар лета. Их команда наконец как следует отоспалась, отмылась, отъелась — даже Эмиль, обеими руками сжимая кружку горячего чая, заявил, что со впадением в спячку он, пожалуй, повременит. Царивший в маленьком поселении покой загладил пережитое, набросил на него покрывало, как будто те ужасы произошли давным-давно и остались далеко-далеко позади. А главное — Онни тоже был здесь, никуда не уходил (по крайней мере, больше чем на сутки) и... постепенно оттаивал? Рейнир не был уверен, что не выдаёт желаемое за действительное. И всё же Онни как будто начал хмуриться чуть меньше, говорить чуть больше, иногда даже с Рейниром. Самый долгий их разговор — настоящая беседа! — состоялся, когда Рейнир решил взять пример с Онни и тоже углубиться в лес: даже если ничего магического и не найдёт, зато уж наверное отыщет грибы или ягоды. Онни ушёл рано утром на юго-юго-восток; Рейнир отправился в путь после завтрака и просто на восток — чтобы случайно не наткнуться на Онни, не отвлечь его от чего-нибудь важного, не вызвать у него подозрения, будто Рейнир следит за ним. По идее, они никак не должны были встретиться. И всё-таки они встретились: продравшись сквозь очередные заросли, Рейнир вывалился на маленький участок открытого пространства, светлый, почти идеально округлый, высокие деревья окружали его по периметру как колонны, но ни одно дерево, даже ни один куст не осмеливались прорасти в пределах чистого круга. В центре которого кто-то сидел. Спиной к Рейниру, но эта спина была ему знакома так же хорошо, как и лицо, — он сразу узнал Онни. Потревоженный маг резко обернулся, его глаза обожгли Рейнира своим нездешним сиянием, похожим на холодный блеск снега под полной Луной. — А, это ты, — напряжение ушло из позы и выражения лица Онни, он моргнул, и магическое сияние его глаз угасло. — Извините, — Рейнир почувствовал, что стал помехой, и раскаиваясь попросил прощения, прежде чем вспомнил, что Онни не любит извинений. Тот только махнул рукой, отворачиваясь. Но почти сразу спохватился, снова вперился взглядом в глаза Рейнира: — Что-то случилось? — М? — непонимающе приподнял брови Рейнир. Однако понимание быстро его нагнало, и он замотал головой: — Нет, нет, всё в порядке, не волнуйтесь! Я просто... гулял. Онни что-то пробурчал себе под нос. Скорее удивлённо, чем сердито, и Рейнир решился переспросить. — Что-то не сработало, — повторил для него Онни в полный голос. И добавил, обращаясь скорее к себе, чем к нему: — Странно, прежде эта анти-поисковая магия работала без сбоев... — Но я и не искал вас! — поспешил приободрить его Рейнир. — Так что с магией всё нормально! ...ну, наверное. Онни не выглядел приободрённым. Скрестил руки на груди, смерил Рейнира тяжёлым взглядом. И всё же со вздохом признал: — Что ж, в этом есть смысл. А Рейнир, успев тщательно обдумать его слова, и сам растерял бодрость духа. Онни использовал анти-поисковую магию — не хотел, чтобы его отыскали. Чтобы Рейнир его отыскал. После того случая в гроте, да и вообще... Не надо ходить по пятам за тем, кому это не нравится. — Ну, я пойду, — Рейнир слабо кивнул на прощание и полез в колючие кусты — те самые, из которых он пару минут назад вывалился в убежище Онни, нарушив его уединение. — Погоди, — донеслось ему в спину тихо, но вполне отчётливо. — Ты заблудился? — Да нет, — Рейнир удивлённо оглянулся на Онни. Запрокинул голову, посмотрел из лесного «колодца» на кружок чистого неба, прикидывая, где сейчас солнце. Здешние деревья всё-таки были гораздо выше, а леса — гораздо темнее, чем в родной Исландии. — Наша гостиница во-о-он там. Онни только покачал головой. Помолчал ещё немного. И, похоже, приняв какое-то решение, поднялся с земли и направился в совсем другую сторону: — Вообще-то, нам туда. Пойдём, а то закат скоро. Онни действительно принадлежал лесу. Эти окрестности не были ему родными или хотя бы давно знакомыми, он поселился здесь лишь пару недель назад, как и вся команда. Но ориентировался так, будто провёл здесь всю жизнь. Ни разу не завёл ни в заросли, ни в бурелом, шёл ведомым лишь ему извилистым путём — и при этом неуклонно к цели. Рейнир бродил по лесу полдня; Онни вывел его к поселению чуть ли не через полчаса. По пути Рейнир спросил Онни про лесных духов. И вообще про духов, о которых тот говорил когда-то. Онни глянул искоса: — Эта магия не твоя, она тебе не пригодится. — Но она повсюду! — запальчиво воскликнул Рейнир. И постарался пояснить: — От того, что я этих духов не вижу, они ведь не исчезают, верно? Они всё равно где-то здесь, и я бы хотел если не увидеть, то хотя бы знать про них... А кстати, почему духов людей я при этом вижу, и датских, и финских? Да и Лебедя Туонелы... Онни молчал так долго, что Рейнир успел десять раз пожалеть о своих расспросах. А затем Онни заговорил. Он рассказывал о хенки, луонто, итсе, халтийе, об особенностях, сходствах, различиях и о многом-многом другом. Его речь, обычно сдержанная, текла свободным потоком, и Рейнир слушал его, затаив дыхание, боясь упустить хоть каплю. Онни, в отличие от Рейнира, не был в магии новичком, уже не испытывал первооткрывательского восторга от каждого сработавшего заклинания. Но он всё так же любил магию, всё так же был крепко с ней связан: она была частью него, он был частью неё. Размышляя, рассуждая, рассказывая о том, что было ему столь близко, Онни становился то ли учителем, то ли сказителем, и даже его исландский начинал звучать ровнее и с меньшим акцентом. Заслушавшись, Рейнир не следил ни за временем, ни за дорогой и спохватился лишь тогда, когда Онни умолк, а они оказались на тропе, ведшей прямиком к гостинице. Тем же вечером, сочиняя письмо родителям, Рейнир помимо извинений за побег и очень краткого, о-о-очень смягчённого пересказа их приключений успокаивающе написал, что теперь уже всё хорошо. Абсолютно искренне — он действительно чувствовал так. *** Ко всему можно привыкнуть. Или почти ко всему. К командирским — даже здесь, на отдыхе — окрикам Сигрюн; к спокойной доброжелательности Миккеля, мешавшей понять, серьёзно он говорит или опять шутит в своей неповторимой манере; даже к Эмилю, который, похоже, твёрдо вознамерился выучить финский и теперь практиковался на каждом, кто не успевал убежать. Впрочем, справедливости ради, Эмиль оказался неплохим партнёром по картам. И забавно дулся, когда проигрывал. А вот к близости Рейнира Онни не привык до сих пор. Нет, тот не ходил за Онни как привязанный — наоборот, даже вроде как стал меньше его «пасти». Но одного его присутствия было уже слишком много. Оно влияло на Онни — как-то неожиданно, неправильно. Взять хоть тот факт, что в присутствии Рейнира Онни становился болтливым, как сорока, говоря гораздо больше, чем привык и чем собирался. Не проверь их на выходе из Тихого мира дозорный маг и не заяви, что они все чисты, Онни заподозрил бы воздействие какого-нибудь зловредного колдовства... Хотя нет. Рейнир всегда таким был — с самого начала. Вламывался в чужие сны и в чужие судьбы, везде совал свой любопытный нос, вечно порывался помочь... и помогал. Расспросив Лалли, Онни узнал, что происходило во время битвы с каде — внутри самого каде. Что Рейнир натворил кучу глупостей: первым заговорил с Лебедем Туонелы, и полез к ней по телу чудовища, и нырнул в туннель, и погрузился в глаз... Тут Онни не выдержал и перебил Лалли, переспросил, решив, что не так понял, хотя уж они-то говорили на одном языке. — В глаз, — повторил Лалли. И для наглядности указал пальцем в собственный зрачок. — Этот болван залез в гигантский глаз и достал оттуда скелет каде-первоосновы. Вот уж и впрямь болван — Онни был полностью согласен с Лалли. Какой человек будет творить такое, если он не самоубийца? И даже не ради себя или своих родных... Глупый, невыносимый, невозможный Рейнир! Онни пытался выкинуть мысли о нём из головы. Но те неизменно возвращались — такие же настырные, как сам Рейнир. Они никак не желали от него отвязаться. Когда Рейнир там, в лесу, сказал, что не искал его, а просто гулял, Онни вполне поверил ему. Проще было списать их встречу на случайность или на подсознательное проявление исландской магии, чем на сбой в собственном колдовстве. Если бы Онни и магический дар потерял, то что бы вообще от него осталось? Надо было всё-таки внимательнее петь то анти-поисковое заклинание, вкладывать в него больше силы. Или уж не петь его вовсе — всё равно это была излишняя перестраховка, пустая предосторожность. Онни пропел его просто на всякий случай, чтобы уж точно никто не помешал ритуалу вызова лесных духов. Но вместо духов к нему пришёл Рейнир. А духи не спешили откликнуться на зов: всё-таки близость зимы сказывалась, да и лучшее время для магии — полночь или рассвет. От одной только мысли о том, чтобы проводить ритуал в лесной чаще посреди ночи, когда и добрые, и злые духи особенно сильны, по коже пробежал мороз. Да, эта местность считалась безопасной... но не потому ли Онни решил призвать духов, что подозревал иное? И не просто подозревал — был почти уверен. С каких это пор навигация прекращается в конце лета и аж до следующей весны, если холодное время года — наоборот, самое благоприятное для путешествий, ведь твари впадают в спячку? Что-то тут было не так. И несколько искажённых каде душ, ускользнувших от Лебедя Туонелы, оптимизму отнюдь не способствовали. Онни должен всё выяснить. Должен быть готов, должен защитить. Пока не оказалось слишком поздно. *** Вообще-то, Рейниру был уже двадцать один год. Но порой он ощущал себя так, будто ему вдвое меньше; и что ещё хуже, вёл себя соответственно. Словно что-то подзуживало его глупо пошутить или устроить шалость — вот бы бросить в Онни шишку, а! Ведь нельзя же быть таким хмурым, даже Лалли стал общительнее и дружелюбнее (ну, по крайней мере, он не встаёт из-за стола, когда Рейнир подсаживается к нему пообщаться, — по сравнению с их взаимодействием в Дании невиданный прогресс!). А Онни... Сычом глядит, иначе и не скажешь. Хотя он вроде не сыч, а филин — или это одно и то же? Этого Рейнир не знал. Зато знал, видел, чувствовал, как финские маги похожи на своих луонто. В Онни сходство пока не отпечаталось столь крепко, как в дозорном маге Вяйнё Вяянянене с его чаячьими глазами; но когда Онни охватывали гнев или страх, сходство с филином усиливалось. Оставалось лишь надеяться, что однажды он не раскинет крылья, не обрастёт перьями, не крикнет по-птичьи и не улетит от них прочь. Снова возникло эхо горечи от того, что тогда, в Исландии, Рейнир не остановил Онни. Или не вызвался пойти вместе с ним. А собственно, куда сегодня подевался Онни? Не то чтобы Рейнир его искал... но всё же нашёл — неподалёку от причала. В настроении ещё более пасмурном, чем обычно. Пасмурном настолько, что Онни ему вообще ничего не сказал. *** Надо было спросить причального кассира раньше. Это оказалось проще, быстрее и информативнее, чем спрашивать лесных духов. Вот только Онни в последнее время привык больше полагаться на магию, чем на людей. — А, так вы из армейских магов? — кассир, казалось, даже обрадовался — не то дополнительной защите, не то возможности поболтать и разжиться какими-нибудь интересными сплетнями. Онни кивнул, не став уточнять, что он уже не армейский. — Ну, вам-то я скажу, — кассир понизил голос, — да, ниже по течению засело что-то. Утопило лодку с гребцами, в следующий раз напало на пассажирский корабль — пробоины во-о-от такие! К счастью, маги и коты своё дело знают, удалось обойтись без жертв. Но и тварь эта не померла. Хуже того, к ней как будто стекаются и сбегаются тролли со всех окрестностей, зона стала опаснее, чем даже летом. Чем когда-либо вообще. Сейчас там ваши; и шведских чистильщиков, насколько я слыхал, вызвали — хотя как по мне, обошлись бы и без них, уж слишком много шведы о себе думают... Кассир продолжал и продолжал, но Онни уже узнал всё, что его интересовало. Теперь главное, чтобы не узнал Лалли. Или неугомонная Сигрюн, лезшая на стену от скуки. С неё бы сталось... Нет, лучше даже не думать об этом. Отряды зачистки справятся сами. Решение молчать далось Онни нелегко. Но он уже не в первый раз поставил семью выше служебного долга. К тому же не сомневался в умениях финских магов и был чуть лучшего мнения о шведских чистильщиках, чем кассир. Однако надо бы послать весточку в Кеуруу, рассказать о произошедшем с каде... — Привет! — Рейнир вырвал Онни из размышлений. Только его здесь не хватало! Онни не нашёлся с ответом и поспешил прочь от причала, в кои-то веки надеясь, что Рейнир увяжется за ним, не станет подходить к кассиру. Но он не увязался. *** Милая дама из почтового отделения сказала, что никаких писем для Рейнира Арнасона не поступало. И что из-за ограниченной навигации в последнее время вообще не было никаких писем. Странно. Что-то случилось, что ли?.. *** Дождь оплакивал засыпавшую — умиравшую — природу. И день перехода в новый — 92-й — год. Когда-то давно, ещё в Старом мире, Новый год был весёлым праздником. Но Старый мир погиб, и день, ставший началом его конца, назначили рубежом. Первый день новой эры — эры Болезни и чудовищ. Мир стал ужасным местом (а может, и всегда им был?). Нечего было праздновать — только оплакивать и вспоминать. Однако шли годы, минули десятилетия, и к трауру стал примешиваться оптимизм: если за столько времени человечество сумело не вымереть окончательно, сумело адаптироваться и даже отвоевать назад что-то у Тихого мира, сумело сделать ещё несколько шагов в будущее, пусть даже маленьких и шатких, — значит, надежда есть! И каждый новый прожитый год — это новое достижение, новая победа. По крайней мере, так считали неудержимые норвежцы. Амбициозные шведы мыслили примерно в том же ключе — и им, с их успехами в зачистке, и впрямь было что праздновать. Павшие духом датчане были настроены скорее нейтрально — но конкретно взятый Миккель всегда отличался почти самоубийственным оптимизмом, из-за которого не только отправился в Тихий мир (несколько раз!), но и вернулся оттуда. Словом, Сигрюн громогласно объявила, что они будут праздновать Новый год. Онни не видел особого повода для празднования — но и не собирался быть единственным возражающим. *** Зима приблизилась вплотную: тяжёлые тучи закрыли небо, ледяной ветер продувал до костей — пришлось срочно обновлять гардероб. Иней стал привычным делом, а вскоре выпал и первый снег. Почти сразу растаял — однако на следующую ночь снова укрыл землю тонким белым покрывалом. Дни становились всё короче. Всё мрачнее. Онни тоже мрачнел. Рейнир сперва списывал это на погоду, затем грешил на Новый год, но наконец спохватился: именно зимой Туури уехала из Кеуруу, и зимой Онни её потерял. Рейнир хотел ему чем-нибудь помочь. Очень хотел, всем сердцем. Но как помочь — не знал. Разговаривать о том, что у него на душе, Онни явно не любил, играть с Кисой ему было неинтересно, да и идеи заскучавшей от безделья Сигрюн в духе «Взять, что ли, лодку и сплавать туда, где нужны охотники на троллей, пока твари совсем в норы не попрятались?..» явно не встретили бы у него одобрения. Онни много гулял и много спал — вот и все его развлечения. Гулять он предпочитал один, и Рейнир не навязывал ему свою компанию. Во сны к нему тоже не заходил — ни разу с тех пор, как пришёл сообщить ему о гибели Туури и о пропаже Лалли с Эмилем. И почти не сомневался, что даже если бы зашёл — всё равно бы уткнулся в непроницаемую стену. Рейнир был младшим сыном в большой дружной семье, жил в спокойном уютном городке, и у него почти всю жизнь не было поводов для расстройства сильнее, чем ссадины из-за неудачного падения или отбившаяся от стада овца. Или огорчение из-за того, что его братья и сёстры путешествуют вволю, попадают во взаправдашние приключения, а он сидит дома. Если ему всё-таки случалось изредка приуныть, мама замечала это, ласково гладила по голове, бережно расчёсывала его длинные волосы и переплетала косу, тихо напевая его любимую песню... Но из волос Онни, пусть и изрядно отросших, коса не получится — разве что множество торчащих во все стороны тонких косичек. Рейнир представил Онни с такой причёской и весело фыркнул. Затем представил реакцию Онни и зябко поёжился. Кажется, накладывать проклятия на живых людей финские маги не умеют (или не любят) — однако проверять это на собственной шкуре не хотелось. И всё же: должно же быть хоть что-то, что его приободрит?.. Под вечер снова пошёл снег — большие пушистые хлопья. Река, лес — всё исчезло за матовой пеленой, словно во всём мире осталась только их маленькая гостиница. Онни ещё не вернулся. Рейнир не удержался и отправился ему навстречу — сам не зная зачем. Не зная даже, с какой стороны Онни придёт. Лучше идти хоть куда-нибудь, чем маяться на месте. Снег намочил чёлку, попадал в глаза, таял на лице. Почти ничего не было видно. Рейнир прищурился и сквозь снежную пелену разглядел три тени... нет, трёх людей. Ещё несколько шагов навстречу. Да, это Онни! Но кто это с ним? По левую руку от него мелкими детскими шагами шёл мальчишка, иногда пускаясь вприпрыжку, чтобы не отставать от остальных. По правую руку степенно вышагивал глубокий старец. И оба были похожи на Онни — не просто как соотечественники, а как кровные родственники. Но Хотакайненов кроме него и Лалли больше не осталось, ведь так? Хотя Туури вроде говорила что-то про свою дальнюю родственницу с другой фамилией... Когда троица приблизилась, Рейнир понял, что ошибся: они не были родственниками. А ещё он заметил, что спутники Онни не оставляли следов на снегу... Едва он это понял, видение растаяло. А Онни остался — и с недоумением взглянул на Рейнира, у которого выражение лица было, наверное, преглупое: вытаращенные глаза и приоткрытый рот интеллектуальности не прибавляют. — Что? — Онни было не настолько всё равно, как он хотел бы показать. — Эти двое... — Рейнир обвёл рукой пространство рядом с Онни — где никого, конечно же, не было. — Почему ты растроился, то есть почему тебя стало трое? — Хм? Рейнир почти не сомневался, что это было видение, — но понятия не имел, что оно значило. Пересказал как можно подробнее, ведь в магии каждая деталь может быть ключевой (или роковой). Теперь глупые выражения лиц были у них обоих. Онни не любил иметь дело с незнакомым и непонятным, особенно если это была незнакомая и непонятная — а потому потенциально опасная — магия. Но затем он как будто что-то вспомнил, складка между его бровями разгладилась, и Онни продолжил свой путь к гостинице как ни в чём не бывало. — Эй, погоди! Откуда у тебя маленький и старый двойники? Что это было? — Рейнир не собирался его так просто отпускать. Найти разгадку и не поделиться — это было нечестно! — Видение. Ты правильно понял, — Онни поравнялся с ним, но не глядел на него. — Но что оно значило? Ты догадался? — Да, — и никакого продолжения. И не придерёшься: на вопрос-то Онни ответил. — И что же, что? Вот теперь Онни повернулся к Рейниру. Оценил его боевой исследовательский настрой, беспокойство пополам с любопытством, и сдался: — Когда сближаются прошлое, настоящее и будущее человека? — и сам же ответил: — В День рождения. *** Убедить Рейнира, что он не отмечает свои Дни рождения (нет, вообще, никогда), было сложно. Уговорить его не растрепать остальным — ещё сложнее. Всучить ему обратно бумажный пакет со сладостями, который Рейнир сунул ему в руки на следующее утро, смущённо извинившись за опоздание с подарком, — и вовсе нереально. Как только додумался?.. А, ну да, они же вместе ели торт в гостях у пастора-призрака. Точнее, Онни ел — за двоих. Что ж, немного сладкого не повредит. В последний раз ему вручали сладости... наверное, Лалли, тогда, в Рейкьявике. Исландия и впрямь любимица богов — мирный, счастливый край, никогда не знавший Болезни. Там Онни даже сперва показалось, что он оглох: тёмные голоса, наполняющие голову каждого финского мага и порой звучащие громче людской речи, в Исландии превратились не более чем в далёкое смутное эхо, доносившееся скорее из сна, чем из яви. Рейниру так повезло: он жил в благословенном крае, был окружён любимыми и любящими людьми. Даже его коса была свидетельством спокойной жизни, в которой нет никаких опасностей, нечего бояться, можно позволить себе приятную непрактичность. Но всё же Рейнир почему-то сбежал от этого счастья, из этого благополучия. Почему? Онни не понимал. Сам бы он ни за что так не поступил. ...а вот Туури поступила бы. Весь год Онни грызли запоздалые сомнения и раскаяния: что если он слишком давил на Туури и Лалли своей заботой? Если бы он сделал жизнь Туури в Кеуруу хоть чуточку свободнее, интереснее, счастливее — может, тогда она не сбежала бы от него в Тихий мир, навстречу своей смерти? Но чем больше Онни глядел на Рейнира, тем отчётливее понимал: всё равно сбежала бы. Туури учила иностранные языки не для работы (для бумажной волокиты они были необязательны — уж шведский точно), не просто как хобби — она всё это время мечтала повидать мир. Возможно, эта мечта всю жизнь была с ней: ещё когда они с родителями счастливо жили на Тойвосаари, Онни в минуты отдыха любил подремать (попрактиковаться в магии мира снов, как он оправдывался перед бабушкой), а Туури — погрузиться в чтение очередной неведомо где добытой книги, где рассказывалось о других людях, о других странах... Некоторым людям просто не сидится на месте, предсказуемость для них означает не спокойствие, а скуку, они устают постоянно бояться и сидеть взаперти, они видят захватывающее приключение там, где другие видят смертельную опасность. Туури в Тихом мире была гораздо счастливее, чем в Кеуруу. Эта мысль приносила горечь — но и неожиданное, парадоксальное облегчение.