Амбивалентность

      Погода стояла чудеснейшая: светило солнышко, птички пели. Всё по канонам романтического свидания.       Нет, Ойкава не воспринимал встречу с Коуши, как свидание. Это было бы слишком нагло. По крайней мере, он старался себя в этом убедить.       Однако вопреки всему он оделся так, словно собрался на показ мод: чёрные брюки, белая рубашка и бирюзовый свитер. Выбрал лучший свой парфюм и долго возился с прической у зеркала.       Волнение странными флюидами витало в воздухе, пока Тоору смотрел на свое отражение. Выглядел он превосходно, впрочем, как обычно. И всё-таки ему не помогло это успокоиться.       — Боже, ты так даже перед первым свиданием с Кирой не переживал. А тут просто прогулка, — фыркнул Ивайзуми. Он подошёл со спины к другу и поправил воротник рубашки.       — Я совсем не переживаю! — нервно произнёс шатен. И кого он обманывает?       — Охотно верю, шнурки то сам завязать сможешь или тебе помочь?       — Иди к чёрту, Ива-чан!       Ойкава отпихнул от себя смеющегося друга и прошёл в коридор. Он остановился посреди дороги и начал нервно теребить пальцами. Хаджиме вопросительно на него смотрел; Ойкава явно хотел что-то сказать.       — А я точно нормально выгляжу? — наконец изрёк парень, поворачиваясь к другу.       У Ивайзуми дёрнулся глаз; прямо сейчас хотелось либо ударить Тоору, либо крепко обнять. Решив не применять насилие, брюнет положил свою ладонь на плечо друга, смотря ему в глаза.       — Ты прекрасно выглядишь, Тоору. Успокойся. Всё пройдёт нормально.       Ойкава слабо улыбнулся и опустил голову. Стало немного легче.       — Спасибо, Ива-чан.       Он совершенно не мог понять, откуда в нём столько волнения. Казалось бы, всё идёт спокойно, размеренно и чудесно, но вдруг он опять скажет что-то не то? И Сугавара вновь отвернётся и уйдёт. Ему бы этого не хотелось; не хотелось больше спугивать Коуши.       — А теперь не стой посреди коридора и вали в закат, Дуракава! — Хаджиме подтолкнул друга к двери.       — Ты жесток! — фыркнул шатен и всё-таки взял в руки пальто. Несмотря на тёплую погоду, градусы стояли не такие высокие, чтобы идти совсем без верхней одежды. Быстро обувшись, шатен пошарил по своим карманам на наличие всего необходимого.       — Мне ещё предстоит целый день в тишине и спокойствие, так что не мешай моей нирване, — фыркнул Ивайзуми. — Сугавару не обижать, не вести себя, как идиот. Не перебарщивай со своей павлинной сущностью, просто будь собой.       — Хорошо, мамочка. Не забудь во время своей нирваны, что сегодня ты убираешься, — невинно прощебетал Ойкава.       — Вообще-то, сегодня опять твоя очередь должна была быть.       — Ну… — Тоору открыл дверь, широко улыбаясь. — Вы со шваброй лучшие друзья, я в вас верю.       И он быстро выбежал из квартиры, пока Ивайзуми не оставил его мыть полы. Позади он слышал лишь недовольный крик друга; кажется, тот использовал все ему известные ругательства.       Неторопливо шагая по тротуару в сторону парка, где они должны были встретиться с Сугаварой, Тоору слушал свою любимую Лану Дель Рей. Ойкава всегда восхищался ей, её текстами, которые несли в себе глубокий смысл. В трудные моменты ему это очень помогало.       Он успел как раз во время. В парке было не так много людей, но среди них Тоору сразу заметил Коуши. Он сидел на лавочке, переписываясь в телефоне. То и дело покусывая нижнюю губу, Сугавара выглядел так, словно старался упорно держать себя в руках и не дать волнению поглотить его с головой. Они были так похожи.       Я обещаю, что ничто не обожжёт тебя. Ничто не обожжёт, не обожжёт, не обожжёт, как другие, милый.       Тоору снял наушники и глубоко вздохнул, прежде чем подойти к Сугаваре. Он остановился напротив парня, широко улыбаясь.       Я обещаю тебе это, как миллионы завтрашних дней.       — Заскучал, Бодрячок-кун?       Сугавара поднял свои глаза; они искрились теплотой в лучах яркого солнца. Сероволосый поднялся с места и спрятал руки в карманы. Он выглядел столь мило, столь невинно и притягательно. Почему Тоору раньше не замечал, какой Коуши прекрасный?       Почему только почувствовав притяжение судьбы, он смог заметить то, что всегда было перед его носом? Всегда так близко, но в то же время недосягаемо.       — Да, надеюсь, ты развеешь мою скуку, — шутливо произнёс Коуши, потирая свой нос. Такое невинное движение придавало теплоты его образу. На Сугаваре были бежевые штаны, белая водолазка и кофейного цвета пальто. Ойкава старался сохранять самообладание перед мыслью о том, что Коуши оделся в противоположность ему, но в то же время они органично выглядели друг с другом.       — О, поверь, я это умею, — тихо засмеялся Тоору.       Они двинулись по дорожке вглубь парка. Сакура тихо шелестела под редкими порывами ветра.       — Как давно ты в баре работаешь? — сразу же спросил шатен; это интересовало его давно.       — Всего два месяца. Просто не мог больше сидеть на шее у мамы, она и так много работает, поэтому решил, что пора самому зарабатывать, — легко ответил Коуши, пожимая плечами.       — И не устаёшь в таком темпе?       — Устаю, конечно. Сначала не мог войти в режим, всё сыпалось из рук, но со временем… Привык? — Сугавара хмыкнул. — По правде, это мой первый полноценный выходной за всё это время. Ни учёбы, ни работы.       Коуши говорил всё это с таким спокойствием, что пугало до чёртиков. То есть, все эти два месяца он работал и учился без отдыха?       — Это ужасно, — обречённо произнёс Тоору. — А как же те самые сладкие дни, когда можно только лежать и плевать в потолок?       — Пришлось отказаться, — Коуши тихо засмеялся.       — Будем исправлять! — воодушевлённо произнёс Тоору. — Ведь такими темпами ты себя совсем изнуришь.       — А ты записался в мои личные спасатели? — лукаво улыбнулся сероволосый.       — В связи с последними событиями — да.       Сугавара вновь засмеялся, качая головой из стороны. Казалось, в его смехе проблёскивают нотки горечи.       — То, что мы соулмейты, ничего не меняет.       Слова разрезали воздух, метя прямиком в Ойкаву. И он совсем не знал, как увернуться. Слегка поджав губы, он задумчиво посмотрел себе под ноги. Ему нужно запастись терпением.       Коуши понял, что его фраза звучала слишком грубо, поэтому ободрительно похлопал шатена по плечу.       — Я хотел сказать, что тебе просто не стоит так сильно переживать за меня. Но от совместного плевания в потолок я не отказывался.       Тоору не удержался от смешка. Сугавара очень умело мог спасти любую ситуацию; это было видно из его отношения к своим сокомандникам в старшей школе.       — И ещё, Ойкава, давай не будем привязывать наше общение к соулмейтской системе? Мне больше нравится думать, что ты сам захотел общаться со мной.       Тоору слегка нахмурился, смотря на Коуши. Он не до конца понимал, что это значит. Он ведь сам захотел общаться с парнем. Разве нет?       — Что ты имеешь в виду?       — Ты бы вернулся в бар, если бы не знал, что я твоя родственная душа? Ты бы позвал меня сегодня на прогулку? Ты бы заметил меня? — сероволосый говорил спокойно и с улыбкой. Его совершенно не обижали подобные мысли; по крайней мере, так казалось.       Ойкава не знал, что ответить. Если так задуматься, он, правда, пришёл бы? Или продолжил жить своей жизнью, оставляя Сугавару лишь в своей тёплой памяти, как хорошего человека и противника по площадке?       Рой мыслей заполонил его голову, и он совершенно не знал, как избавиться от них. Вот она, теневая сторона этого мира: возможно, он никогда бы не заметил Сугавару.       — Это нормально, что ответы не находятся. Я тоже не знаю, как бы поступил. Поэтому я не люблю всю эту систему. Она заставляет чувствовать, что ты лишь пешка в чьих-то руках. Что ты даже своего человека не замечаешь столько лет. А, может, и всю жизнь. И часто люди бросаются в омут с головой, совершенно забывая обо всём, что у них было до этого.       Тоору внимательно слушал Коуши, понимая, что тот чертовски прав. Так ведь и было в мире. Ты находишь своего человека в числе незнакомцев, на которых бы ни разу не посмотрел, и что делать? Тебе приходится сближаться с ним, потому что иначе ты не можешь.       Вынужденная ли у них с Сугаварой мера сейчас? Или искренность желаний? Тоору, правда, не знал. Но какой-то отдалённый голосок в его сознании говорил, что он пришёл бы второй раз в бар.       Исповедь Коуши продолжалась.       — Мой отец ушёл из дома, когда мне было всего десять лет. Он встретил того самого человека и бросил всё, что было у него до этого: меня и маму. Лишь извинившись и попрощавшись, он пожелал нам хорошей жизни и навсегда покинул наш дом. После этого, он ни разу не позвонил маме. Даже мне. Я ждал его, несколько лет ждал, что он поздравит хотя бы с днём рождения, но этого больше не происходило. Не знаю, где его сейчас носит.       Выражение лица Коуши не менялось: он по-прежнему улыбался. Но за этой улыбкой Тоору видел боль. Так несправедливо было. С одной стороны человек нашёл своё счастье, а с другой принёс нескончаемую боль другим, когда-то близким ему людям.       — Даже если ты пытаешься идти против правил, бунтовать, она вывернет тебя наизнанку и вернёт в свою систему координат. От этого не спастись, ты не сможешь ничего изменить, — заканчивая свой монолог, Коуши лишь вздохнул.       Ойкава сразу понял, к чему это относилось — к тому самому случаю, после которого у Сугавары случился диалетеизм.       Тоору резко остановился, хватая Коуши за руку. Рывком он притянул к себе ничего понимающего парня, заключая в крепкие объятия.       Я сделаю всё, чтобы не превратиться во что-то, что обжигает, обжигает, обжигает, как другие, милый.       Медленно погладив по спине Коуши, Ойкава вздохнул. Это было спонтанное решение, за которое Тоору смело мог получить в лоб, но он даже не станет сопротивляться этому. Ему просто захотелось обнять в этот момент парня, показать, что ему не всё равно. В груди саднило и ныло сердце, ведь, казалось бы, такие вещи должны были приносить в жизни людей счастье, но в жизнь Сугавары пришла лишь боль.       Не только Сугаваре быть опорой и поддержкой для окружающих. Тоору готов был взяться за эту роль.       Прижавшись щекой к макушке Коуши, Ойкава вновь почувствовал жжение, но уже совсем не хотел обращать на него внимание. Теперь это казалось ему каким-то незначительным.       — Это ужасно, что ты пережил это. Мне, правда, жаль.       Сугавара слабо улыбнулся, руками хватаясь за Тоору, словно он мог раствориться в его руках. Сердце билось всё быстрее и быстрее, а щёчки поалели. Жжение уже не раздражало, не вызывало каких-либо печалей в его душе. Давно ли Сугавара хотел, чтобы его просто вот так взяли и обняли? Давно. Очень.       — Всё в порядке, правда. Всё в полном порядке, спасибо тебе.       — И как бы то ни было, существование соулмейтов автоматически доказывает, что ты не одинок в этом мире, верно? — Ойкава отстранился и с улыбкой посмотрел на покрасневшего Коуши. — В таком случае проще отдаться течению.       Сугавара долго смотрел в глаза Ойкавы. Ему казалось, что он нереален. Что всё это лишь сон. Ему сейчас намекнули, что больше не стоит бояться удушающего одиночества, дышащего в спину?       Обычно люди дежурно улыбались, прятали свой взгляд и говорили пару слов поддержки, стараясь замять разговор. Никто не мог до конца понять Сугавару, некоторым даже казалось это нормальным, ведь так устроен мир.       Коуши усмехнулся и легонько пихнул Ойкаву в живот. Тот тихо ойкнул и удивлённо посмотрел в ответ.       — Вот это речи, а тебе, правда, не трудно смутить людей, Ойкава. Это мило.       Сероволосый развернулся и неторопливо пошёл вперёд по дорожке, оборачиваясь на Тоору, который стоял и смотрел на него, как на живой экспонат.       — Пойдём в одно место. Я хотел показать тебе его.       — Ты готовился к нашей встрече, раз даже место выбрал? — ехидно произнёс Ойкава. — Ох, Бодрячок-кун, ты такой милашка.       Сугавара легко рассмеялся; его голос был таким игристым и живым. Так гармонично вливающийся в атмосферу практически пустого, на удивление, парка. Солнце светило на силуэт Коуши, придавая новых тёплых красок. Ойкава хотел быть художником, чтобы запечатлеть это, навсегда зарисовать, выбирая самые ласковые и тёплые цвета. Ведь камера наверняка не смогла бы передать всей атмосферы, да и краски, впрочем, тоже. Поэтому Тоору старался запечатлеть всё в своей памяти, чтобы в трудные моменты вспоминать эту улыбку. Какой же он безудержный романтик.       Коуши свернул с дорожки на узкую тропинку. Идти сквозь деревья сакуры было сказочно и притягательно. Преодолев за пару минут дорогу, они вышли к огромному дереву Сакуры, под которым находилась лавочка. Рядом был небольшой пруд, в котором искрилась вода, и несколько уточек расслабленно плавали кругами.       Коуши легко опустился на лавочку и растёкся по ней; на его лице играла улыбка.       — Тут обычно мало людей. Поэтому самое лучшее место, которое я смог придумать.       Ойкава улыбнулся, садясь рядом.       — Тут красиво, — Тоору разглядывал пейзаж с по-детски невинным взглядом.       — Лучшее место для уединения для меня.       Шатен хмыкнул. То есть, Коуши привёл его в свою личную обитель? В своё маленькое спасительное от городского шума место?       Они сидели молча, разглядывая природу. Слова совсем не находились; каждый просто пытался свыкнуться с мыслью, что весь этот мир связал их.       Как им быть дальше? Как поступить? Получится ли? Не обман ли?       На ряд вопросов, к сожалению, не было подходящих ответов.       Коуши украдкой смотрел на Ойкаву, размышляя над происходящим. Ещё бы неделю назад он ни за что не поверил в происходящее. Чувство двоякости не покидало его; с одной стороны его воротило от того, что он попался в эту ловушку, а с другой… Маленькое счастье, которое он упорно пытался скрыть, всё-таки проскальзывало.       Амбивалентность — двойственность переживаний. Мысли расщеплялись надвое, разлетаясь по разным сторонам; и какую выбрать ему? Что если он даже с чувствами определиться не может? Заплутал однажды в лабиринт и теперь выбраться не может.       Коуши стало неожиданно противно от самого себя.       Ойкава улыбнулся, до забавного вопросительно смотря на Коуши. Его взгляд скользнул чуть выше, на волосы парня, а затем он осторожно убрал с них лепесток сакуры, показывая маленькое розовое чудо.       Коуши осторожно взял лепесток, словно это то, что он мог бы разрушить. Прямо как… Ойкаву. Своим страхом он вполне мог его разбить и принести в их связь одни лишь страдания. Прямо сейчас он мог встать и уйти навсегда, доказав самому себе, что всё бессмысленно, неправильно, что мир не должен указывать ему, с кем быть.       Однако он этого не делал, не хотел.       Ойкава осторожно, словно боясь спугнуть, взял Коуши за руку и вытянул вперёд, к небу. Их левые руки переплетались, выглядя так гармонично с летящими лепестками сакуры на фоне.       Коуши покраснел, непонимающе смотря на Тоору.       — Знаешь, почему именно левое запястье горит?       Коуши медленно отрицательно качнул головой; он не вырывал руки, просто хотел впервые насладиться этим трепещущим чувством. Кожу на руке жгло, но это не было больно, было как-то легко, словно тепло окутывало его, создавало защиту. Чувство того самого трепетного огонька, который согреет в самую холодную ночь.       — Левая сторона ближе к сердцу. В мире как-то завелось, что она более чувствительна к восприятию окружающего мира. Чаще всего людям не хватает душевного тепла, нежели физического. В книгах же пишут, что именно отсюда, — Тоору провёл пальцем по нежной коже, которая пылала. — Идут самые крепкие ниточки к душе человека. Оборвёшь их, дашь им замёрзнуть, и ты покроешься корочкой льда целиком и полностью.       Сугавара чувствовал огонь не только в руке, но и во всём теле. Щёки его краснели всё сильнее с каждой секундой. Лепесток улетел с его ладоней, уносясь в своё собственное путешествие по тропинкам ветра.       Рука Тоору была мягкой, она слегка дрожала, словно от холода; но они оба знали, что он не замёрз. Волнение танцевало в душе, вызывая в животе не рой бабочек, как привыкли трактовать романтики, а вальс лепестков сакуры, которые кружились и нежно укутывали парочку.       Из-за того, что пальцы левой руки были переплетены, Коуши приходилось плечом прижиматься к шатену. Осторожно повернувшись к нему лицом, Сугавара понял, насколько они непозволительно близко. Теперь горели не только щёки, но и кончики ушей. И самое умилительное: Ойкава тоже смутился.       — Откуда столько знаешь об этом? — тихо спросил сероволосый.       — В книжках читал, от людей слышал… — шатен неловко улыбнулся, смотря на Сугавару. — Я… С детства мечтал почувствовать это.       Коуши медленно опустил их ладони к себе на колени. Кожа у сероволосого явно была светлее на несколько тонов, чем у Ойкавы. И почему-то это выглядело сейчас так гармонично.       Открытость души этого парня поражала, как и их сходство. Коуши совсем позабыл, что когда-то тоже мечтал об этом.       — Иногда приходит время, чтобы выбрать один путь из бесконечного множества развилок, — Сугавара усмехнулся, смотря на Тоору. Тот явно не понимал смысл сказанной фразы, ждал продолжения.       Однако Коуши не стал её заканчивать. Лишь смущённо отвернулся, смотря на пруд.       Амбивалентность — это сложная гамма ощущений, которая кидает тебя из стороны в сторону, как одинокий корабль, ищущий долгожданный клочок земли. Маленький тихий островок, где не будет ни бури, ни ветра. Где он навсегда сможет остановиться и сверкать в лучах рассвета или заката.       Коуши боялся, искренне боялся делать шаг в это направление, но понимал, что иначе он так и останется в чёрной буре, которая вызывает в его душе лишь тоску. И даже если он зайдёт на мель, разобьётся или утонет — мысль о спасательном острове, к которому он был так близок, будет греть ему сердце. Хоть раз в жизни он постарается позаботиться о своём счастье.       Мне лучше с тобой. Это странно, но это правда, дорогой.