Потом придумаю

В дни моей сокровенной юности память со временем возвращает меня всё менее охотно, а встречают там все с тем же холодом и неприязнью. Уже позабылись многие имена и лица, места повылетали из головы, как птицы, гонимые то ли холодами, то ли ранней деменцией, — клином. И только усердием и своей дотошностью я по крупицам востанавливаю перед сном те дни, когда трава была зеленее, а глаза мои шире и ярче. И вот он, мой дар за настойчивость — «привет» из прошлого, начертаный прямо на крыле бумажного самолётика, неосторожно ворвавшегося мне в голову вместе со сном. Я стою в… Стою. Вокруг шумно. Дети. Их яркие куртки и портфели с феечками мелькают перед глазами. Дежурство. Всё куда-то мчится, торопится, закручивая вокруг меня водоворот, в который я безропотно погружаюсь. Так спокойнее. Шум все ещё давит, и даже становится сильнее, но мне спокойнее. Вода. Краснеет. Что-то тревожное липкими лапами схватилось за мой сон и запустило в него свои пальцы. Я понимаю, что сплю, но не могу выбраться. Вода затягивает против воли, она стала гуще и горячей. Я хочу вырваться, но сама же держусь за всё, что только можно, чтобы остаться — детей, их родителей, куртки, портфели, лодку… Лодка. Интересно, откуда? Пытаюсь заглянуть за бортик. Вода обжигает лицо, она не хочет, чтобы я смотрела. Но я вижу. Бумажный самолётик под лавкой не мокнет и не уплывает, будто он и не отсюда вовсе. Кончиками пальцев цепляю его и вижу на одном его крыле обрывок текста. Буквы. Ещё немного, и я пойму, что это за буквы, я же знаю, как они читаются, я даже знаю, что там написано! Но вдруг мой затылок прошибло болью, будто тонким носиком что-то врезалось со спины. Оборачиваюсь — и все пропадает. Я стою одна в классе. Точно, школа. Завтра же на работу. Вот почему… — Тчччч, — послышалось за спиной. Я вздрогнула, мысли остолбенели. Я все ещё понимаю, что это сон, но он будто больше не принадлежит мне. Не могу вздохнуть. Не обернуться. Лёгкие каблучные шаги приближаются, сердце попало под их шпильку и теперь трепещет им в такт. Она убирает мои волосы с шеи. Руки. Её руки. На мне. Задыхаюсь. -… Что она говорит? Так горячо, в самое ухо, я слышу, я почти понимаю, но не разбираю слов. Она злорадствует. И злится на меня. Но почему? Я же не хотела ей зла, всей душой, я старалась помочь, я хотела защитить её, я хотела!.. — Аля. Я с хрипом вырвалась из-под толщи воды и в ужасе попыталась поймать воздух. Паника жиром стекала с моего лба, по покрытой потом спине пробежали мурашки от холода. — Аля, солнце, что с тобой? — заботливый голос вернул меня в сознание. Понемногу вспоминалось. Это мой муж. Моя кровать. Я дома. — О, звезды, — вздохнула я, обратно заваливаясь на подушку. Дыхание все ещё сбитое, но хоть страх стремительно сходил на нет. — Калина, ты как? Всё нормально? — его голос. Такой мягкий, почти приторный, и до мурашек в плечах знакомый. Я притянула его к себе в кровать. Как ни странно, он не сопротивлялся. Прижалась к его груди изо всех сил, и только когда меня полностью окружило его тепло, смогла успокоиться. — Тебе что-то страшное снилось? — ласково спросил он, разливая по волосам моим своё тёплое дыхание. — Неприятное, — буркнула я в сплетение одеял и тел. Я не выспалась совсем, но и сон не шёл. Впрочем, пора уже было привыкать к новой спутнице моей жизни — бесконечной усталости, просыпающейся со мной и ни на шаг не отступающей в течение дня. Боль, на грани физической и ментальной, вцепилась мелкими иголочками во все моё тело, как только я встала. И началась рутина с ноткой непривычного волнения. Первый рабочий день все-таки. Ощущения почти как от первого секса, только приятного меньше. — Какие у тебя классы сегодня? — в лихорадке сборов спросил он. Пришлось напрячь память. — Три шестых и одиннадцатый, вроде, — промямлила я, натягивая свитер с узковатым горлом. На секунду задержалась перед отражением. Промелькнула мысль, что выгляжу, как в те дни, когда сама была ученицей, и горький ком волнения застрял в горле. Наверное, все учителя испытывают нечто похожее, когда возвращаются в свою школу в роли преподавателя. Странное чувство. — Ты готова? — послышалось из коридора. В зеркале появилось его отражение, и тревожные мысли разбежались в момент. — Да, дорогой, — впервые улыбнулась я за целое утро. — Зачем так накрасилась? — небрежно спросил он. — В приличное место идёшь, всё-таки. Решив, что он прав, смыла весь макияж и уверенно вышла из дома, погрузившись в осень. Так знакомо, но как-то неправильно. Я не была в этом городе четыре года и теперь мне все казалось одновременно и родным и чужим. А вроде четыре года — такая мелочь, пролетели и не заметила бы даже, если бы не вернулась. Нехорошо все это. Неправильно. — Ничего, солнце, и эти пять лет пролетят, а потом укатим куда-нибудь, м? — его улыбка была очень мягкой, и мне каждый раз хотелось ей верить. Для него, конечно, было бы неплохо, если бы его пять лет отработок по целевому договору пролетели, как один день, а для меня? Хотелось ли мне так просто разбрасываться ещё одной горстью лет?.. — Ага, — вздохнула я. — Всё будет хорошо, — настаивал он. А я все равно боялась и шагу ступить из машины. — Это всего лишь преподавание, уж с этим то ты должна справиться. И правда. Последний вздох перед казнью, хватаю сумку и вылетаю наружу, пока решимость меня не покинула. — Ну вот, чего было ломаться. Люблю тебя, — снова улыбнулся он. — И я тебя, — прошептала я, словно прощаясь. И он уехал. Утро брызнуло на меня солнцем и тишиной, всеми правдами и неправдами взывая к прошлому. Запахи, ощущения, виды — всё такое знакомое. До жути. Будто время тут остановилось с моего ухода или же вовсе никогда не шло. И теперь вернуться в это безвременье?.. Надо. Внутри все тоже привычное. Только стены в коридорах перекрасили, да повесили ещё больше камер. По памяти дошла до учительской. Как же некомфортно быть среди них! — Здравствуйте, — громко заявила, входя. Они знали, что я прийду, но будто бы всё равно не могли поверить. М-да, в этом месте я мало кому нравилась, как, впрочем, и в любом другом. — Здравствуйте, Калина Семёновна, — чуть ли не единственное довольно лицо в этой комнате принадлежало Ирине Георгиевне. — Как тебе возвращение в родные края? — посмеивалась она. Эта женщина никогда не упускала возможности приобнять меня за плечи и поговорить по душам. А я была только за. — Да знаете, не очень, — улыбнулась я, решив, что нет смысла лгать. — Чувствую себя самозванкой, понимаете? Ирина Георгиевна засмеялась. Обычно я побаивалась чужого смеха, но только не её. — Все мы самозванцы. Ну, только Любовь Викторовна сюда по приглашению директрисы устроилась. Так что не переживай. — Да я не о том, — усмехнулась я. — Я немного не уверена, что могу поучать тех, в ком сама себя вижу. Ирина Георгиевна задумалась, и мне показалось, что она на мгновение вспомнила свои первые дни в этой роли. — Знаешь, Аля, так даже лучше, — серьёзным тоном заверила она меня. — Опыт потом прийдёт, а пока пользуйся тем преимуществом, что есть. И все будет хорошо. Иди в класс, а то 6 «б» сейчас тебе дверь снесёт. Не переживай, — сказала она, заглянув мне в глаза, — Ты справишься. Остальные болтали о чем-то своём, кто как провел лето, у кого какой класс, а я с чуть менее неспокойной душой, чем минуту назад, выходила из комнаты, уже ставшей для меня убежищем. — Здравствуйте, меня зовут Калина Семёновна, я ваша новая преподавательница по МХК, — через пару часов повторила я в четвёртый раз за день. — Вы уже взрослые, так что выбирайте сами, будем играть с мячиком, чтобы я вас запомнила, или просто перекличку проведём, ибо я всё равно не выучу имена каждого сразу. И вот я в четвёртый раз достала мяч. Сколько это уже имён? За девяносто? А запомнила я только пару шестиклассников. И был ли смысл запоминать одиннадцатый класс? Мы с ними увидимся ещё раз тридцать, если повезёт, и зачем тогда мне напрягаться? — Хорошо, спасибо. Перейдём к теме, — стало интересно, видели ли они моё безразличие, или им было так же плевать? Весь урок я даже не смотрела на них толком. Не очень хороший подход к делу, но сил у меня уже не осталось. И хорошо хоть, что урок шёл всего сорок минут. Ещё полтора часа такого я бы точно не выдержала. — Урок окончен, спасибо, что не буянили. До свидания. В мои школьные годы с МХК выбегали ещё до звонка, а эти сидели чего-то, копошились. Пока делать было нечего, решила вытереть доску, но меня окружили ученики. Выспрашивали что-то про оценки, про задания. О звезды, неужели им это и правда так важно? — И в принципе, если не будет «энок» и хотя бы треть работ сдана, можете рассчитывать на отлично за полугодие, — распиналась я, надеясь, что вопросы у них когда-нибудь таки кончатся. Похвально, конечно, но мне было совсем не до того. — Хорошо, спасибо Калина Семёновна. — Спасибо, до свиданья. — До свиданья, — в последний раз улыбнулась я, в кабинете наконец стало тихо. Я решила уже закончить вытирать доску, прежде чем уходить. Привычка такая — раз начала, надо закончить. — Дежурные вытрут, — услышала я вдруг со спины. Сердце почему-то сжалось и пот выступил на ладонях. — Я думала, все ушли, — сквозь испуг и усталость я еле как выдавила улыбку. Девушка ничего не ответила. Она была в кабинете одна, вальяжно сидела на первой парте, глядя на меня. Я смотрела на неё и ждала, соизволит ли она сделать хоть что-то. Или она расчитывала, что я начну её допрашивать? Вообще, мне это не было нужно, так что я решила немного побыть грубиянкой. Удобно облокатившись на стену, я начала ждать, глядя прямо на неё. Светлые волосы, свободная, опрятная одежда, минимум макияжа, если вообще есть. Она не была похожа на типичную стерву старшеклассницу, так что было очень неожиданно находить на её почти что милом лице признаки раздражения, помешанного с самовлюбленностью. И казалось, чем больше я ждала, тем больше ликование захватывало все её черты. Меня это быстро стало напрягать. — Что-то спросить хочешь? — насколько могла дружелюбно поинтересовалась я. И тут произошло удивительное. Выражение торжества на её лице сменилось негодованием. Её глаза растерянно заморгали, и мне показалось, что она заматерилась одними губами. — Я Алёна, — как-то совсем отчаянно заговорила она. — Алёна Полякова. Мне подумалось, что теперь придётся таки запомнить её имя. — Не переживай, я помню, — девочка вела себя довольно странно, и я решила аккуратно выпроводить её из кабинета. Но только я сделала шаг навстречу, как вдруг она закричала. — Не помнишь! Я ошарашенно застыла на полушаге, не совсем понимая, как на это реагировать. — Послушай, Алёна… Я мигом отбросила свою усталость и равнодушие, видимо, девочке требовался серьезный разговор и в глубине души я даже была рада, что она захотела довериться мне, но она решила с моими попытками и ожиданиями не считаться до победного конца. — Я достаточно от тебя наслушалась, — она опустила голову, и теперь я могла только гадать, какие чувства она вкладывала в свои слова. Всё это казалось таким сюрреалистичным, что я на мгновение выпала из момента. Ко мне опять вернулось то утреннее чувство, ощущение неправильности происходящего. Я совсем не понимала, а она не давала мне времени понять. — Так значит, для тебя это совсем ничего не значило? — продолжала она непонятно о чем. Мне нечего было ей ответить, и я не отвечала. — Ну и шлюха же ты тогда, — она со всей своей дерзостью посмотрела мне прямо в глаза, а затем побежала к выходу. — Алёна! Я в последний момент схватила её за руку, ещё даже не понимая, что делать дальше, но она мгновенно ответила на мой слегка грубый жест пощечиной. Боль звоном разлетелась по щеке, в голове помутнилось и я вдруг поняла. Этот голос. Эти каблуки. Да даже эти слова, эта манера держаться! Это она. — Алёна! — уже с чётким пониманием, к кому обращаюсь, я бросилась за ней в коридор, но было уже поздно. Прозвенел звонок, вестибюль наполнился до невозможности. Моя первая девушка затерялась в толпе рюкзаков и детских криков, а я в мыслях о том, что же теперь со мной будет.