Запрещено разговаривать с незнакомцами

А (15:34) кажется, я скучаю.

(15:34) Я писала тебе, почему тебя так долго не было? (15:34) Как-то нечестно с твоей стороны. Ты единственный человек, с кем мы болтаем ни о чем. Мне комфортно с тобой. (15:35) Сначала «я хочу узнать тебя», а потом пропадаешь, будто тебя и не было.

А (15:36) прости. не было возможности ответить.

(15:37) Что-то случилось?

А (15:37) совесть мучает.

(15:38) О чем ты говоришь?

А (15:38) я всё испорчу. не хочу, чтобы ты привязывалась к образу. А (15:38) ведь этот образ может не совпадать с действительностью.

(15:38) Тогда почему ты пишешь сейчас?

А (15:39) понимаю, что осталось мало времени.

(15:39) До чего? (15:39) Хватит говорить загадками :)

А (15:39) до момента, когда ты узнаешь. А (15:40) и откажешься от меня.

(15:41) Почему ты решаешь за меня? (15:42) Ау?

А (15:42) потому что ты ненавидишь разочаровываться.

***

Аноним вернулся, но Трусовой легче не стало. Теперь они болтали не о погоде, фильмах и мемах, а о каких-то глубоких философских темах, вроде страха одиночества, привязанности и депрессии. Но Саша считала анонимом островом безопасности — фотографии в купальнике не слили, Марку не доложили о переписке, да и в Хрустальном не ходило слухов о том, что Трусова боится момента, когда надо будет съезжать от родителей. Она ему доверяла. Доверяла еще и потому, что это был единственный человек, который бы не спрашивал у нее о травме, о программе или о волнении перед соревнованиями. Аноним хотел узнать Сашу как человека, а не как Александру Трусову — русскую ракету. Они стали общаться чаще, несколько раз на день, что даже пугало. Саша привязалась, а желание узнать, кто скрывается по ту сторону экрана, пропало. Если она узнает, что это кто-то из девочек — она будет смущаться, что говорила так откровенно. Если Семененко или Марк — умрет со стыда, потому что первый дико её раздражает, а второй вроде как может задать те же вопросы в постели. А если это…Этери Георгиевна? Да ну, нет, бред какой-то. Лучше уж Семененко.

***

До соревнований в Питере остается три дня. Поезд рано утром, поэтому Саша врет маме, что переночует у Майи, которая живет близко от вокзала, а сама едет к Марку. Они не виделись так давно и она так скучала по его поцелуям, что даже холодный ветер не может погасить улыбку Трусовой. Она скидывает пуховик и кидается в объятья Марка, игнорируя его вопросы о том, взяла ли она паспорт, косметику и шапку. Трусова знает, если дать Кондратюку возможность говорить, его потом не заткнуть. Саша же любит действовать. — Да, да, да, да…— она обвивает его тело ногами, нежно целуя губы. — Завтра поговорим. Марку ничего не остается, кроме как подчиниться. Он пытается сказать что-то типа «Саш, завтра рано вставать» или «Ты точно уверена, что нога не болит?», но Трусову это только бесит. Марк действительно думает, что она приехала к нему, чтобы перебрать собранные вещи и почитать сказку на ночь? Саша хочет снять усталось, и лучше всего ей в этом помогает секс. Марк быстро втягивается, и, когда она чувствует, что оргазм уже близко, он увеличивает темп. Трусова сжимает простынь до белых костяшек и выгибает спину, ощущая, как сквозняк проходится по холодному поту на пояснице. Кондратюк стонет, что заводит ещё сильнее. Она так долго скучала по этому ощущению, что сейчас ей кажется, что её мысли впервые за долгое время пусты. Пустые мысли — уже оргазм для Трусовой. Первое, что она слышит после — уведомление на телефоне. Пытаясь восстановить дыхание, она ложится на спину рядом с Марком и берет в руки телефон в надежде, что это не мама. Мамуля (23:21) Почему Майя не в курсе, что ты осталась у нее? Блять. Ладно, она знала, что мама ее спалит. Честно? Ей было плевать.

(23:22) Мы с Марком доедем на такси утром. Увидимся в Питере. (23:22) Не злись, люблю.

Марк обрывисто дышит, поглядывая на Сашу. Его челка неаккуратно уложена, а улыбка заметна даже в темноте. — Кто пишет? — Кондратюк накручивает на палец рыжие волосы. — Мама? — Угу…Я в душ. — Трусова резко встает с кровати, накидывая футболку на голое тело. Марк издает протяжный стон, на что Саша лишь улыбается.

***

— Паспорт взял? — Сумки у Саши собраны, и, стоя в коридоре в теплом пуховике в ожидании Кондратюка, она начинает злиться. — Да, вроде все взял…Так, подожди, носки забыл… Саша психует и идет вызывать лифт, пока Марк продолжает копошиться в квартире. В 5:15 она, вообще-то, любит спать, а не мчаться на вокзал в надежде успеть на Сапсан. Она убьет Кондратюка, если они опоздают. Он догоняет ее в лифте и, пока Трусова протяжно зевает, целует её в висок. Кидает что-то типа «Сань, прости, в поезде поспишь» и забирает ее сумки. — До вокзала ехать 25 минут, там пока сумки проверим минут 10, пока дойдем еще 5…— Саша планирует вслух, чтобы не уснуть прямо в машине. По радио играет сопливая песня про любовь, а водитель, кажется, сам еще не проснулся в такую рань. Это напрягает. Они едут в тишине, держась за руки. Зимний город еще спит, и от мысли, что впереди самые важные старты в сезоне, у Саши в груди бушует метель. Если она не отберется сейчас, ей не светит ни Олимпиада, ни золотая медаль. Хотя кого она обманывает? Она точно знает, что поедет, и знает с кем. Может от этого сердце так быстро стучит? — Сань… — Да? — Трусова возвращается из своих мыслей и смотрит на Марка, который уже два раза поправил свою челку. Что-то не так. — Я у тебя спросить хотел…— Кондратюк нервничает. — У нас же, ну…в отношениях…все в порядке? — Говори уже, что такое! — Саша смеется, но напрягается. — Кто такой А? У Трусовой слетает курок. Она не знает, что ответить Марку, но знает точно — он рылся в её телефоне. Сколько всего он успел прочитать? Но там ведь ничего такого нет! Это просто дружеское общение о всяком, без какого-либо подтекста…А вдруг он прочитал сообщения от Валиевой «Саш, а вы с ней еще общаетесь?», «А вы целовались по приколу?» имея ввиду загадочную пассию Саши в прошлом? Щеки Трусовой горят то ли от стыда, то ли от злости. Он. залез. к. ней. в. телефон. — Зачем ты это сделал? — медленно цедит Саша через губы. — Тебе приходили уведомления на телефон каждые пять секунд, вот я и посмотрел… — Это была мама, Марк. Чтобы узнать о том, с кем я общаюсь, тебе нужно было разблокировать мой телефон, зайти в диалоги, прочитать пару сообщений, и все это ты сделал. Всё из этого. — Трусова повышает тон, отчего Кондратюк начинает быстрее дышать. — А я что, тебе чего-то не додаю? Мы общаемся вроде каждый день, болтаем часами. Тебе этого недостаточно? Нужно находить кого-то на стороне? — Да мы то и дело обсуждаем тренировки и Пекин, Марк. Каждый раз по несколько раз на день. — Саша закипает. — Ты сегодня ходила на массаж? А мы будем гулять в Олимпийской деревне? Как думаешь, я займу золото на России? Это невозможно! Мы только и говорим, что о фигурном катании, как будто другого мира не существует. Ладно мама, девочки в группе, но ты! Человек, с которым мне так хорошо было летом, и так тревожно сейчас. Тренировки, тренировки, тренировки... Кондратюк опускает глаза и долго молчит, а Саша сдается. Она несколько раз просит водителя остановить машину, но Марк настаивает, чтобы до вокзала они доехали вместе. — Кот, давай еще раз все обсудим. — Марк пытается догнать идущую быстрым шагом Трусову. — Да, прости, я был неправ. Я зациклился… Саша останавливается резко и пристально смотрит на Кондратюка. Её взгляд наполнен то ли злостью, то ли разочарованием. Трусова не злится на него за недоверие, она злится на то, что он проебался. "У меня тренировки" на все её предложения сходить в кино или парк, "занят" на разговоры о собаках, "давай потом" на все планы после Олимпиады. Они правда были «парочкой на олимпийский сезон», и от осознания Саше становится обидно. Трепет, который каждый раз появлялся при виде Марка, незаметно сменился на тяжелый ком в горле. На глазах наворачиваются слезы, а до отправления поезда остаются считанные минуты. Похоже, Саша слышит крик Дудакова. — Поговорим после Пекина? — Её голос дрожит, а слезы уже текут из глаз. — Саш, но… — Поговорим после Пекина. — Бросает Трусова и бежит по перрону, оставляя Марка в недоумении и, кажется, полном одиночестве.