КОНЕЦ ИГРЫ

24. Приговор.   Посвящается моему мальчику (написала я когда-то) Диме (теперь мужу), которого я очень люблю (сейчас у нас все не просто, но мы оба до сих пор любим друг друга особеннее, чем остальных), а еще всем поклонникам Питнисс!                                 Ошибки… мы все их совершаем, обычно они начинаются из лучших                                     побуждений… Сохранить секрет, чтобы защитить кого-то, или держаться                               на расстоянии от человека, чтобы не навлечь на него беду. Иногда мы                               даже не понимаем, какие ошибки совершили на пути к цели, или                                           осознаем их вовремя, чтобы все исправить. Но у любой ошибки есть свои                               причины, и ошибка преподает урок, который по-другому не усвоишь. (с)   Я встречаю сумерки на балконе студии Цинны. Несколько часов после суда истекли незаметно, и день уже почти на исходе. У Пита остались только завтра и послезавтра. Эффи, Хеймитч и Цинна шепчутся о чем-то, что, как они надеются, не дойдут до моего слуха. Но я все равно умудряюсь услышать, что приговор исполняется на следующий день после его вынесения. Еще, что Цинна будет просить мать разрешить нам с Питом увидеться перед исполнением приговора. Но я не реагирую на их слова. Я буду держать свою боль внутри и изо всех сил…   Семь вечера. Время забирать сестру из школы. Я начинаю натягивать теплую куртку, но меня останавливает Хеймитч:   - Куда собралась? - моих друзей понять можно. Они не хотят оставлять меня одну после того, что я устроила в квартире накануне предварительного судебного заседания.   - Я за Прим, - отвечаю я тихо.   - Пусть идет, - слышу я позади печальный голос Цинны, - ей сейчас важно побыть с сестрой.   Несмотря на недовольные вздохи впервые единодушных Эффи и Хеймитча, я выхожу из студии. Школа расположена недалеко, путь лежит через парк, который вопреки ранней весне – уже зеленый. Закутанная в капюшон теплой куртки, я бреду по дорожкам, не встречая прохожих.   Вокруг зеленые газоны и свежая листва на деревьях, но погода примерзкая, и даже теплый пуховик отказывается меня греть. Уже темнеет, и в парке загораются огни, свет которых придает насаждениям еще более ненатуральный вид. Как же я ненавижу всю эту холодную бессмысленную красоту, на которую трудятся жители Дистриктов. Зачем в начале марта здесь нужны все эти дурацкие цветущие кусты? Зачем каждый из них подсвечивать снизу фонарем? Зачем? Ведь в такую холодную погоду здесь все равно никого нет. Наши пот и кровь идут на бессмысленное освещение местной растительности. Я делаю шаг к клумбе и срываю с ненавистного куста несколько зеленых листьев, затем я рву их на части и бросаю на тротуар. А это даже приятно. Приятно рвать то, что так мило капитолийцам. Я делаю несколько шагов в направлении школы, и мои руки снова тянутся к зеленеющим кустам. Новые и новые оборванные листья украшают вымощенную блестящей плиткой дорожку парка. А это даже забавно. Как в детстве. Бессмысленно рвать такие нелепо зеленые листья.   - Вас арестуют за хулиганские действия, - слышу я знакомый голос из темноты.   Этого не может быть! В тени деревьев я вижу одинокую фигуры женщины, одетой в неброское по капитолийским меркам пальто. Только вот, какого вообще?!, что Альма Койн делает в Капитолии? Как она сюда попала?   - Я вижу, Вы удивлены, Китнисс, - продолжает она, не ожидая от меня приветствия, - не буду затягивать. У нас не так мало времени. Вы можете мне не верить, но я пришла сюда как друг.   Да уж. Друзья не подставляют друзей так, как она.  Я очень хорошо помню, как она отправляла тротил в Капитолий в ящиках моей академии. Хотя в моем нынешнем положении я готова принять помощь от кого угодно.   - Как Вы узнали, что я буду здесь?   - Наши люди уже несколько дней следят за Вами. Но только сегодня Вы вышли одна, никуда не бежите и пошли дорогой, где нам можно спокойно поговорить.   Готова спорить, что за мной следят еще и миротворцы, поэтому я нервно оглядываю дорожки. Хотя пока их нигде не видно. Наверно им тоже не очень хочется петлять по холодному парку, и они просто кружат вокруг на машинах. Но рисковать нельзя. Я не хочу быть арестованной вместе с человеком, о роли которого не может быть неизвестно Сноу. Поэтому я задаю вопрос в лоб:   -  Вы можете спасти Пита? – иначе зачем ей искать встречи со мной именно сейчас.   - Мне жаль, но я никак не могу повлиять на приговор, - произносит она сочувственным тоном, который наверняка ей не свойственен. Я не чувствую в ее словах сожаления, хотя Койн, к ее чести, пытается его изобразить.   - Тогда зачем Вы здесь? – меня охватывает возмущение. Неужели неясно, что политика сейчас совсем не заботит меня.   - Я могу Вам помочь спасти сестру, - я начинаю прислушиваться. - Вы думаете, когда суд закончится, Капитолий не сможет на Вас влиять? Она навсегда останется заложником Сноу, - тихо произносит она. - Я могу защитить ее. Думаю, после того, что сделали с Вашим мужем, Вы захотите отомстить Капитолию. И мы поможем Вам в этом. У нас с Вами больше общего, чем Вам сейчас кажется.   Слова Койн кажутся мне логичными. Я пока не задумывалась над этим, но очевидно, что после смерти Пита, Прим не покинет Капитолий. Она навсегда останется здесь, как гарантия моего послушания. И я никогда не смогу рассказать людям всю правду о Капитолии и убить Сноу. Пока здесь моя сестра. Только вот Койн ничего не предлагает бескорыстно. Она не из благотворительности прибыла в Капитолий.   - Что Вы хотите за свою помощь? – произношу я, снова оглядываясь по сторонам.   - Пропуск в Лаборатории Капитолия.   - Что? – я делаю удивленный вид, но после всего, что стало мне известно после появления в моей жизни Голодных игр, для меня уже вряд ли что-то станет сюрпризом.   - Китнисс, у нас нет времени на театральные постановки. Я знаю, что он достался Вам от Вашей напудренной сопровождающей, и даже о том, что Вы уже успели побывать там. У нас сильная разведка.   Я и не представляла, что мятежники так хорошо осведомлены о моей жизни. И еще представить себе не могла, насколько сильно сопротивление. Хотя переварить все происходящее мне сейчас совсем непросто.   - Зачем он Вам? – я смотрю на Койн с недоверием.   - Рассказать людям правду о Капитолии. Они заслуживают знать о том, что творит Сноу и его приспешники. Вы поможете революции, после которой с гражданином Панема не произойдет того, что случилось с Питом Мелларком.   Она бьет по больному. Но я уже смирилась с неизбежным. Койн рассказывает о том, как она видит организацию спасения моей сестры. План довольно подробный и весьма реалистичный. Но я не готова дать согласие. И сейчас я явно не в том состоянии, чтобы оценить ее предложение.   Вдалеке показывается пара миротворцев, вынужденно прерывая нашу беседу. Койн пора исчезнуть, а мне - идти к школе.   - Китнисс, я не заставляю Вас давать ответ сразу, - торопливо произносит Койн, замечая белоснежные костюмы, появившиеся в поле зрения, - если Вы согласны, просто опустите карту вон в ту урну завтра до 19-00. Если Вы по каким-то причинам решите не передавать ее нам, значит мы обе забудем о нашем сегодняшнем разговоре.   Я киваю и быстрым шагом иду прочь от этого темного уголка в парке. В голове каша и я не замечаю, как оказываюсь перед калиткой школьного двора, где меня уже ждет моя маленькая сестра. Она стоит вдалеке от шумной толпы своих сверстников, только внешне похожая на них. В отличие от капитолийских детей она знает, что такое голод, она испытывала чувство безысходности, она слышала свое имя на Жатве и дважды ждала родную сестру с Голодных игр. Я пыталась поверить в то, что судьба Прим – вырваться из нашего голодного Дистрикта и прожить менее тяжелую жизнь. Но это было слишком наивно. Как бы нас не одевали, не причесывали и не кормили, мы навсегда останемся рабами для капитолийцев. Об этом нельзя было забывать.   Пока мы с Прим идем обратно, моя сестра не произносит ни слова. Она лишь роняет фразу о том, что знает, что было на суде. Об этом сплетничает вся столица. В отличие от Дистриктов у них есть возможность владеть информацией в гораздо больше объеме. Хоть на суде присутствовала лишь малая часть жителей Капитолия, но слухи здесь разносятся крайне быстро.   Весь вечер я обдумываю предложение Койн. Я не вижу причин оставлять золотую карту у себя. Я больше не собираюсь в лабораторию, да и держать пропуск здесь опасно. Только что-то во мне противится сотрудничеству с главой мятежного Тринадцатого Дистрикта. Однажды она солгала мне, и теперь не вызывает ни капли доверия. С другой стороны, она предложила абсолютно реальный и логичный план по спасению Прим. И именно в этом ее обещании я не сомневаюсь. И если я хочу расправиться с Капитолием, мне необходимо спрятать сестру от его взора.   Предложение Койн на какое-то время отвлекают меня от приближающейся трагедии. Я целый вечер наблюдаю за Прим и взвешиваю все «за» и «против». Но когда сестра засыпает, мысли о Пите полностью овладевают мной. Я тщетно пытаюсь придумать хоть какую-то возможность спасти его, но в голову не приходит ни одной идеи. В итоге, я лишь раз за разом прокручиваю события того злосчастного вечера, укоряя себя за то, что вообще поднялась на этаж Одиннадцатого дистрикта. Через какое-то время усталость берет свое, но вместе с дремотой приходят кошмары, в которых Пит поднимается на виселицу.   Утро встречает меня головной болью и опухшими глазами. Прим пытается уговорить меня съесть хоть что-то, но я не могу смотреть на еду. Все мои мысли заняты только тем, что с каждым часом у Пита остается все меньше времени. После обеда Хеймитч привозит меня в студию Цинны, где мой стилист сообщает, что до судебного заседания вопрос о моей встрече с Питом рассматриваться не будет. Он пытался встретиться с матерью, но она не приняла его. Нет сомнения, каков будет приговор. Я уже не жду милосердия, не жду чуда. Я могу лишь одно – думать о мести.   Когда приходит время забирать Прим из школы, я снова выхожу из студии одна. В этот раз никто меня не останавливает. Холодный вечерний парк так же безлюден, как и вчера. Вот в поле зрения появляется та самая мусорная урна. Я не спеша иду к ней, сжимая в кармане пластиковую карту. Несмотря на то, что я решила избавиться от нее, меня до сих пор терзают сомнения. Внутренний голос вопреки логике просит меня не опускать карту в урну. Я замедляю шаг, а затем и вовсе останавливаюсь. Урна в двадцати шагах от меня. Я не вижу никого вокруг, но я не тешу себя мыслью о том, что я здесь одна. Готова биться об заклад, что из темных углов парка за мной сейчас наблюдает ни один шпион Койн. Слишком уж ценна эта карта, раз столько людей хотят ее заполучить. Чьи-то едва доносящиеся издалека голоса, заставляют меня обернуться. В трехстах метрах от меня я вижу силуэты миротворцев, которые следуют за мной от студии. Нет времени думать. Подойди они ближе, бросать карту в мусор будет слишком опрометчиво. Сейчас или никогда… Сейчас! И я прохожу мимо урны и незаметно выпускаю карту из рук. Вот и все. Я выполнила свои обязательства перед Койн. Теперь мне остается только предупредить Прим и ждать, когда Глава повстанцев сделает то, что обещала...   ___   Мы с Прим проводим  вечер в нашем «штабе» в окружении Хеймитча, Эффи, Цинны и десятка манекенов. На них все те же лоскуты ткани, что и несколько недель назад. Моему стилисту не до творчества. Хеймитч, если и выпивает, то только пиво. Даже Эффи, кажется, стала одеваться более сдержанно. Накануне судебного заседания, которое, скорее всего, будет последним, здесь как никогда чувствуется отчаяние. Пока Прим заваривает чай в дальней комнате, я стою перед закрытой стеклянной дверью, ведущей на балкон, наблюдая за ночным городом, и слушаю усталый разговор своих измотанных товарищей, которые, кажется, в тысячный раз обсуждают наше безвыходное положение.   - Если мы не докажем, что Пит появился на этаже Одиннадцатого дистрикта только потому, что ему позвонила Китнисс и попросила приехать, мы… проиграем…, - произносит Хеймитч.   - А если показать в суде коммуникаторы? – прерывает его Эффи. Эта фраза, произнесенная с капитолийским акцентом, звучит особенно наивно, и Хеймитч снисходительно хмыкает.   - Мы уже обсуждали это. Если мы покажем в суде коммуникаторы, мы только усугубим положение, - ментор смотрит на Цинну, который одобрительно кивает.   - Ну а что, если мы скажем, что коммуникаторы были подарком на свадьбу? – не унимается Эффи, преисполненная оптимизмом.   - От кого? – закатывает глаза Хеймитч, - такой подарок мог бы сделать только капитолиец, у которого есть право покупать такие вещи. Но давайте будем откровенны, каждый расфуфыренный здешний петух - Цинна, это я не про тебя - знает, что жителям Дистриктов такие штуковины не положены. Разве нет? И что предусматривает закон за ввоз в Дистрикты запрещенных предметов? – мой бывший ментор поворачивается к Цинне.   - Лишение голоса! - отвечает тот, - Хеймитч прав. Это плохая идея. Если я, Эффи или Порция заявим, что сделали такой подарок ребятам на свадьбу, то нас либо накажут за лжесвидетельство, либо поверят и накажут за пособничество ввозу в Дистрикты запрещенного оборудования. Но самое главное, это не поможет Питу. Будем честны, мы в любом случае проиграем. Суд отклонит показания Китнисс. По закону, она – заинтересованный свидетель, - голос Цинны глухой и тихий.   - Пусть отклоняет. Но ведь коммуникаторы покажут всем, что Пит внезапно узнал о том, Китнисс в беде. А значит, он, по крайней мере, не планировал покушение на министра заранее. Это ведь может облегчить его участь?! Ему ведь могут смягчить наказание на… – Эффи не решается произнести фразу «лишение голоса», но она все еще излучает оптимизм, в отличии от всех нас.   Мне кажется, её прыть мотивирована, прежде всего, желанием вернуть работу, а уже потом радением за Пита, но она не может не восхищать. Только вот смысла в этом нет. Пит не позволит никому так рисковать ради него. А еще он предпочтет умереть, нежели стать безгласым.   Меня заставляет обернуться звук открывающейся двери и стук шпилек по паркету, и то, что я вижу, как минимум заинтересовывает меня.   - Мисс Лю Фон Тюр, вас не учили стучать, - Эффи делает замечание стоящей посреди комнаты Серене.   - Было не заперто, Мисс Тринкет, но, я надеюсь, что не помешала Вам. Я вообще-то пришла к Китнисс.   - Милочка, тебе не кажется, что ей сейчас не до тебя. Ее возлюбленного вот-вот приговорят к повешенью, к чему ты со своими таблетками тоже руку приложила, - Хеймитч встает с любимого крутящегося кресла и направляется к Серене, чтобы выставить ее из студии.   - Я понимаю, что здесь мне не рады. Но, Китнис, - она обращается ко мне, - я пришла помочь, и, возможо, ты выслушаешь меня? Я прошу всего десять минут разговора наедине. Затем я удалюсь.   Хеймитч бросает на меня вопросительный взгляд. Я киваю и приглашаю Серену пройти со мной в одну из дальных комнат.   - Говори, зачем пришла, - без церемоний спрашиваю я нежданную гостью, как только мы оказываемся наедине.   - Какой нетеплый прием. Впрочем, иного я и не ожидала от грубиянки вроде тебя, - она по-прежнему смотрит на меня сверху вниз, но сейчас не время обращать на это внимание, и я сдерживаю желание плюнуть ей в лицо. – Я пришла сюда ради Пита, - продолжает она, - я знаю, откуда появились эти коммуникаторы. Они служебные, мне выдали их на работе, а я передала их Питу. Точнее сначала дала один, но он попросил to один ля тебя. Я смотрю, ты удивлена…   Я действительно не ожидала этого. Пит солгал мне о том, что совершил преступление, чтобы скрыть, что это подарок Серены. После того случая в поезде они продолжали общаться. Ведь коммуникатор он дал мне уже после свадьбы.   - И чем это поможет Питу?   - Я готова рассказать суду, что это я подарила ему коммуникаторы.   - Ты понимаешь, что делать такие подарки жителям Дистриктов незаконно? Ты готова рискнуть своим языком ради Пита?   - Сомневаюсь, что мне что-то будет. Во-первых, я скажу, что сделала подарок за неделю до происшествия с Рексом. Это значит, что коммуникаторы, не покидали столицу. Во-вторых, в отличие от всех твоих капитолийских друзей, я несовершеннолетняя, мне 17 лет. А до восемнадцати жители Капитолия не могут нести наказание в виде лишения голоса. Все, что мне грозит, это штраф.   Да уж, для капитолийцев всегда другие законы. В Дистриктах наказанию за любой проступок подвергаются все, начиная с 6-тилетнего возраста. Свое же население Капитолий бережет. Но, несмотря на то, что, по словам Серены, ей ничего не грозит, это смелый поступок.   - Спасибо, - произношу я уже не колючим тоном, - если это спасет жизнь Пита, я буду твоей должницей.   - Все это - не для тебя. Это для него. У него было бы гораздо меньше проблем, если бы не ты. Во всем, что с ним случилось, виновна исключительно ты. И да, если это спасет ему жизнь, ты будешь должна мне. Я знаю, что он любит тебя, как знаю и то, что он сделает все, чтобы ты была счастлива. Так вот, если его оправдают, ты навсегда уйдешь из жизни Пита Мелларка, ты порвешь с ним все отношения и не дашь ему ни малейшего повода думать, что у тебя есть к нему чувства. Рано или поздно мы с ним будем вместе.   - Но ведь даже если… если его освободят, мы останемся мужем и женой.   - Но не навсегда. Капитолий уже отвернулся от тебя, поэтому очевидно, что ты уедешь в свой нищий Дистрикт и, как только это станет возможно, подашь на развод. Не думаю, что после всего, что ты здесь устроила, ты останешься звездой эфира. О Китнисс Эвердин предпочтут забыть. Ты согласна на мои условия?   Серена протягивает мне руку. Уйти из жизни Пита, чтобы спасти ему жизнь. Если есть хоть малейший шанс на то, что благодаря показаниям Серены, суд вынесет оправдательный приговор, я согласна. Я пожимаю протянутую ладонь, но внезапно на моей руке захлопывается холодный металлический браслет.   - Что это? – вскрикиваю я.   - Это гарантия того, что после моих показаний, ты выполнишь условия нашего соглашения.   Я опускаю глаза на запястье, на котором теперь красуется холодный браслет из белого металла, украшенный прозрачными камнями.   - Этот браслет принадлежит моей семье уже несколько веков. Платина с бриллиантами. На внутренней стороне браслета выгравирована фамилия нашего рода. Вещь весьма дорогая. И у нее есть одна особенность: когда браслет одет на руку, его нельзя открыть, не зная как. Срезать его без вреда для руки невозможно, металл невероятно прочный.  С тех из моих предков, кто носил этот браслет, его снимали лишь после смерти… отрезали кисть. Завтра на суд ты пойдешь в нем, и постараешься сделать так, чтобы твой новый аксессуар увидели все камеры. Когда все закончится, он останется у тебя, и, если я почувствую, что ты уделяешь Питу слишком много времени, что даешь ему надежду, я сообщу властям, что ты украла фамильный браслет моей семьи.   - Что, если я откажусь? – произношу я тихо. У меня нет козырей, сильных карт, выгодных комбинаций, и даже просто сил.   - Можешь сейчас же позвать своих друзей сюда. Они подтвердят, что это я надела на тебя браслет, и в его краже тебя никто не обвинит. Но тогда я не дам показаний, и Пит не достанется ни одной из нас. Но именно ты будешь виновна в том, что не спасла ему жизнь.   - А если твои показания не помогут?   - Оставишь браслет себе, - вздыхает она.   Я вижу в ее глазах печаль. Серена действительно влюблена в Пита, и она не боится показать этого. В этом мы такие разные, и она даже лучше.   Через пару минут мы появляемся в зале, где мои товарищи встречают нас вопросительными взглядами. Серена сухо прощается и уходит восвояси.   - Китнисс, еще рано запивать горе наркотиками, - с издевкой произносит Хеймитч, не проявляя к Серене никакого почтения, - может поставишь нас в известность, зачем к нам приходила эта вертихвостка?   - Она приходила, чтобы предложить помощь, - отвечаю я. - Это удивительно, но идея Эффи будет реализована. Завтра мы покажем коммуникаторы в суде.   ___   Я открываю глаза после, судя по дневному свету, весьма продолжительного сна. Видимо накопившаяся усталость и успокоительное Эффи, заботливо вылитое в мой чай накануне сестрой, возымели свое действие. Беглый взгляд на часы заставляет меня вскочить с постели и нестись в ванну. Уже одиннадцать утра. Из душа меня буквально вытаскивает телефонный звонок: Хеймитч уточняет, встала ли я. Не успеваю я вернуться обратно в ванную комнату, как телефон начинает звонить снова.   - Хеймитч, ну что еще? – нервно спрашиваю я. Мало приятного находиться в прохладной комнате в мокром полотенце.   - Миссис Мелларк, - на том конце провода совсем не мой ментор.   - Да, - настораживаюсь я. - Мы встречались однажды. В тот день Вы получили весьма ценный подарок. В свете последних событий, воспользуйтесь им сегодня правильно. У вас есть возможность сделать так, чтобы ваши слова сегодня услышали. Но когда Вам дадут слово, позаботьтесь о том, чтобы после этого все сохранили лицо и не выглядели побежденными. Желаю удачи.   Из трубки слышатся гудки. Я знаю, кто только что звонил. Это седой старик, которого я встретила в поместье у Одиллии Розенфорт. Забыв про мокрые волосы, я бросаюсь в гардеробную и, закутавшись в первый попавшийся халат, лезу за сборником законов Панема. Только что здесь искать? Я перечитала все возможное: о преступлениях, о судебном процессе, о заинтересованных свидетелях. Я открываю оглавление хорошо знакомого мне фолианта. Кажется, что я знаю все это наизусть. Как меня могут услышать? Тут я внезапно натыкаюсь на закон, который читала, но за кажущейся ненадобностью упустила из виду. И тут я внезапно понимаю, о чем говорил мне голос в трубке. Как же я могла это упустить? Я прочитываю статью за статьей, и, наконец, понимаю, что необходимо делать. Когда в моей голове складывается план, я несусь к телефону и без объяснений прошу Хеймитча приехать ко мне. Через пятнадцать минут у меня на балконе я долго спорю с ним и прошу сделать то, что кажется мне правильным. В итоге, он соглашается.   - Но, если твой план провалится, ты убьешь парня. Вам даже увидеться перед казнью не дадут, - встревожено предостерегает он.   Я понимаю это. Как никогда, сейчас многое зависит от того, что я скажу перед публикой, как я поведу себя. Но на кону жизнь Пита, и я не имею права облажаться.