why don't u love me, daddy?

И любовь оказалась взаимной. Эрен не ожидал, считал лишь только, что все знаки внимания от Леви не что иное, как собственное видение влюбленным замутненным взглядом. Эдакая подтасовка фактов в угоду себе. Эрен думал: «Мне кажется», а потом Леви подолгу на него засматривался, разговаривал как-то мягче, чем с другими, и Эрен менял свое мнение. А потом мистер Аккерман отчитывал его, как маленького нашкодившего котенка, и Йегер решал думать уже, как ему казалось, исчерпывающе: «Он ненавидит меня. А к остальным просто равнодушен». И в такие моменты Эрену хотелось поплакать немного где-нибудь в кладовке дома. Все-таки тяжело быть подростком. Каждый раз думаешь, что мир вот-вот разрушится. Вообще-то Эрен не из робких. Молчал он о своих чувствах, потому что думал, что это ни к чему и не может привести. В общем-то потребности рассказать о любви у него не было, а порою и вовсе эта внутренняя взвинченность, этот душевный раздрай заставлял Эрена откладывать признание, потому что ему это нравилось. Эрен терпеть не мог скучную обыденную жизнь. И потому придумывал сам себе какие-нибудь катастрофы. Эрен сам не ожидал от себя, что именно выпалил секунду назад. Если школа — это тюрьма, то Йегер в ней — тот самый заключенный, которого постоянно отправляют в карцер. В этот раз мальчику относительно повезло: оставили после уроков дописывать реферат по биологии, который он просрочил уже как две недели и из-за его отсутствия мог быть не аттестован. Только вот следить за ним поставили мистера Аккермана, и тот периодически захаживал в компьютерный зал и посматривал, как продвигается работа. Работа продвигалась особенно хреново не только потому, что у Эрена не было вдохновения, а еще и потому, что от Леви Аккермана, кажется, пахло хлопком, белой розой, и все это вместе немного затуманило разум Йегера — он почувствовал себя, как будто в детстве. Вспомнил, как пробирался внутри развешенных влажных простыней, развевающихся по ветру, и в летнюю жару это было самым приятным занятием. — Мистер Аккерман, вы мне нравитесь, — выпалил он, глядя в мерцающий монитор. В голове вдруг стало изумительно пусто, и мальчик понял, что все это время невысказанное так сильно мешало ему. — Я знаю, — невозмутимо проговорил Леви. Эрен повернулся к нему, недоуменно глядя. — А что ты удивляешься? Плохой бы из тебя актер получился, — он потрепал мальчика по волосам, поднялся. — Если не оформишь хотя бы главу к четырем вечера, я уже буду подумывать о звонке твоему отцу. — Подождите! — проговорил Эрен торопливо. Следовало бы слезно умолять не сообщать отцу, но в тот момент существовало нечто поважнее: — А я вам хоть немного-то нравлюсь? — Нравишься. Даже не немного, — многозначительно сказал он, и с тех пор Эрен всё силился выяснить, что это значит. Но Леви был непроницаемым. Это разочаровывало и заставляло вновь думать, что любовь невзаимная, и вообще учитель из жалости так сказал. Но разве мистер Аккерман из тех, кто будет так просто раскидываться своею жалостью? Значит, все-таки его слова правдивы, осталось только выяснить, где заканчивалось это «не немного». — Зайдешь ко мне в класс после всех уроков. — Зачем? — с замиранием сердца спросил Эрен. Голова уже наполнилась ни то пошлостями, ни то милостями, и сделалось дурно и жарко. Сердце заколотилось. Вот бы сейчас не заикнуться и не выставить себя дураком, подумал он. — В части «С» такую ерунду, похоже, можешь написать только ты. Какой-то бред сумасшедшего, никакого алгоритма решения, действия ради действий. Зайдешь, объясню еще раз, — проговорил он и уткнулся в журнал. Эрен забыл, что Леви преподает математику, в частности стереометрию и высшую математику. И подумал, что мистер Аккерман после уроков станет преподавать уроки поцелуя или полового воспитания. Оставшиеся занятия прошли как в тумане, он схлопотал два неуда, потому что не смог ответить на вопросы устно, в голове был настоящий хаос; он просто махнул рукой, сказал: «В следующий раз подготовлюсь лучше», зная, что не подготовится ни черта. Эрен вообще теперь ни о чем не мог думать, кроме как о поцелуе. Или Леви вовсе зайдет дальше? Ну, потрогает его как-нибудь. Эрен боялся, что взорвется прямо в классе от переизбытка чувств. А по-честному боялся сделать что-нибудь не так, поэтому за сорок минут последнего урока сжевал всю пачку мятной жвачки, потом побрызгался парфюмом и расчесался. Потом подумал добежать до душевых и быстро помыться, но Леви завидел его в коридоре и подозвал к себе. Эрен на негнущихся ногах все же добрался до парты. Он находился в какой-то агонии, не иначе, и Леви это почувствовал, проговорил: — Ты чего, боишься, что ли? Я же не стану тебя ругать, — проговорил учитель, подошел к парте. — Все равно это бесполезно. Он раскрыл учебник на нужной странице, промял его своей сильной рукой и положил на парту. Это все реквизиты для создания сценки на случай, если нас застанут, подумал он. Йегер решил быть честным: — По правде говоря, у меня это впервые. Да, мне шестнадцать, ну и что, не смейтесь. Но я еще ни в кого не влюблялся и даже по пьяни не целовался, понимаете. Давненько Эрен не видел на Леви подобное выражение лица. В последний раз такое случалось, когда Конни сморозил такую глупость, что хохотал весь класс, а мистер Аккерман сказал, что отлучится за валерьяной в фильтр-пакетах. — Ты что удумал? — наконец выдал он. Эрен получил легкий щелбан в лоб и тут же понял, что провалился. Леви и правда просто хотел снова рассказать ему свою сраную стереометрию. — Так вот по какой причине ты такой напряженный? С ума сойти. Леви Аккерман, казалось, был оскорблен, что его ученик не взволнован из-за стереометрии, но все же перетерпел это и уселся на стул рядом с партой Йегера, тыкнул пальцем в задачу под номером не-могу-разобрать-какую-потому-что-у-меня-сейчас-сердце-выпрыгнет и заставил прочитать вслух. Пару раз усмехнулся, похоже, вспоминая о провале Эрена. В самом деле, случалось ли с Эреном что-то гораздо более жалкое, чем это событие? Но Йегер не был из тех, кто так просто сдавался. Порою его упрямство становилось невыносимым, и все в радиусе километра могли пострадать. Он решил, что нужно взять их отношения в свои руки, ведь мистер Аккерман наверняка чувствует себя сконфуженно из-за положения учителя. А если первым полезет Эрен, то и с его совести спросу нет. Эрен и так с трудом понимал стереометрию, а в данный момент мозг вовсе отказывался думать, потому что кровь отлила книзу. Под столом Йегер все ближе подбирался к ноге мистера Аккермана, и вот, вдохнув резко, словно ныряет в ледяное озеро, накрыл бедро учителя, сжал тихонечко. У Леви была какая-то запоздалая реакция, словно бы несколько секунд он обрабатывал все произошедшее, потом, положив свою руку поверх руки Эрена, аккуратно, но настойчиво заставил убрать. — Я так понимаю, материал ты не усвоил. — Вообще нет. — И что делать будем? — Давайте поцелуемся, — повернувшись к Леви непозволительно близко для ученика, проговорил нагло Йегер. — Не сейчас, — отрезал он. — А когда? Что мне нужно сделать? Давайте я к вам домой приду, а. — Никогда. Еще года два как минимум. — О господи. Дополнительное занятие не дало никаких результатов: Эрен и материал не понял, и даже не поцеловался. И в чем был смысл этого дня? Только насмешил Леви, а потом — Флока, когда обо всем произошедшем ему рассказывал. Следующая попытка случилась уже вскоре, когда в канун Хэллоуина у старших классов намечалась дискотека. Леви поставили следить за ребятами, и это оказалось очень грустным обстоятельством, потому что Аккерман просил открыть сумки и переворошить собственными руками ее наполнение, затем подходил к столам и лишь с подозрением принюхивался. Все-таки «дети» смогли скрыться от вездесущего грозного взгляда Леви и выпили немного. Эрен уже до этого события знал, как себя поведет: удобно не сдерживать себя, если все спихнуть на алкоголь. Когда мистер Аккерман отлучился в учительскую, Йегер поспешил за ним и тихо прошмыгнул в дверь, оказавшись рядом. — Ну, чего? — сразу же проговорил Леви. В учительской было темно, лишь у его стола горела лампа. Вот так атмосфера подходящая, подумал Эрен. Только костюм совсем неподходящий: Йегер давно придумал нарядиться на Хэллоуин олененком и месяц лепил рога из папье-маше, и так вышло, что за мистером Аккерманов в учительскую гнался олень. И припер его к стеночке тоже олень. Рога мешали, конечно. — Давайте поцелуемся вот прямо сейчас, а то я уже не могу, — признался Эрен. Хорошо, что в темноте не было видно его покрасневших щек. — Ладно, наклонись, — Эрен тут же подорвался. Он подумал о разнице в их росте, это заставило сердце трепыхаться еще пуще, он наклонился к лицу Леви. Леви взял его за щеки — и чмокнул в лоб. — А теперь ступай на свои танцульки, — проговорил он. Разочарование было еще сильнее, чем в прошлый раз. Эрен в силу опьянения решил быть еще более настойчивым. Схватился за плечи Аккермана, норовя хотя бы в губы чмокнуть, но Леви ловко склонил голову, и все что смог сделать Эрен — это повиснуть в итоге на его плече. — Это очень жестоко с вашей стороны. Мне так обидно никогда не было, — проговорил Эрен, однако результата это не дало: Леви лишь погладил его по затылку. Но в конце концов это случилось. Нет, еще не поцелуй, к сожалению. До него, как сказал мистер Аккерман, еще по крайней мере два мучительных года. Эрен собирался ровно через два года того же числа заявить свои права и потребовать исполнения сказанных слов, слово не воробей и всё такое. Эрену удалось вытащить его на что-то типа свидания, от которого осталось одно лишь название. Он намеревался попытаться еще раз и после прогулки напроситься домой к Леви, посмотреть на его кота и аквариумных рыбок, в конце-то концов. Леви купил Йегеру мороженое в стаканчике, а себе — кофе, в парке было уже совсем грустно: листва почти полностью попадала, и деревья стояли голыми, дул промозглый осенний ветер. Эрен придумал сказать, что замерз после мороженого и ветра и напроситься домой таким образом, хотя вовсе он не замерз, конечно. Он, наоборот, был горячий и такой пылкий от всей этой невыраженной страсти. Леви предложил посидеть на скамейке, в парке было совсем не людно. И вот его рука накрыла горячую руку Эрена, и тогда план Йегера провалился. Мистер Аккерман узнал, что ему не холодно. И еще то, что Эрен вовсе не готов даже к поцелую, не говоря уж о держании за руку. Эрену было так плохо и так хорошо одновременно: он отвернул голову и на Леви совсем не смотрел, только сжимал его пальцы, щеки сделались совсем горячими, и голова закружилась. Что он там хотел? Домой напроситься, кажется. Всю дорогу до парковки, на которой находилась машина мистера Аккермана, он помалкивал. И совсем не соображал. Уже садясь в машину на пассажирское, думал, и как теперь быть, как сдержать весь этот шквал чувств, который вместо действий инициирует лишь замирание. По дороге к дому Эрена мистер Аккерман еще разок напомнил, что он учитель: — Сегодня пораньше ложись спать, завтра все-таки первым же уроком контрольная работа, — он окончательно забил гвоздь в крышку гроба самоуверенности Эрена. Они доехали, и Леви попрощался. Йегер подумал, что в конце концов мистер Аккерман разлюбит его через эти два года, и тогда они даже поцеловаться не успеют. А потому лучше уж он достанет Леви своими бесконечными попытками, чем потеряет мужчину и возможность получить хотя бы поцелуй: — Я не выйду, пока вы не исполните мое требование. Леви посмотрел на Эрена преспокойно: — Даже не могу предположить, что же это за требование. — А вдруг вы меня разлюбите через два года? И время будет упущено. — С чего ты взял? Я похож на какого-то непостоянного человека или я влюбляюсь исключительно только в школьников, по-твоему? Эрен тут же замотал головой и настойчиво продолжил: — Все равно не уйду. Вел ли он себя по-детски? Или в попытках добраться до своего счастья хороши все средства. Леви произнес тихо: «Ну, хорошо», и случилось совсем не то, что Эрен ожидал. Он дотянулся до мальчика, поцеловал в губы, едва ли задержавшись, и Йегер даже не успел распробовать этот поцелуй, он был мимолетный, как мимолетно любое счастье, только поймаешь — уже покидает тебя. Но Эрену, как оказалось, хватило. На выдохе он признался: — Я сейчас чуть не умер, — чем заставил Леви усмехнуться. Эрен все-таки вышел из машины и потом помахал в окошко, а потом еще раз, когда уже вроде как пошел домой. Леви помахал в ответ, подумал: с каждым днем всё труднее и труднее.