Свои чужие люди

Ингрид проснулась от того, что забыла отключить будильник и тихо выругалась, опасаясь что разбудила партнёра. Но опасения не подтвердились: Сережа продолжал спать, словно никаких громких звуков вокруг не существовало. Она долго смотрела на него — на маленькую жилку, бьющуюся на горле, на грудь, которая медленно поднималась и опускалась, на нежные тени от ресниц и рыжие, горящие словно костер волосы, до которых наконец добрались пробившиеся сквозь шторы солнечные лучи. Рыжие волосы. Именно то, на что она обратила внимание в самом начале. Они и человеческое отношение. А ещё теплота, совершенно не похожая на то статичное и монументальное, что всегда ощущалось от Рылеева или четы Прокопенко. Сережина теплота была подвижной и беспокойной — совсем как он. Она то вспыхивала, то почти гасла, а иногда чадила горьким дымом — словно не очень удачно сложенный костер в дождливую и ветреную погоду… Разумовский пробормотал что-то и шевельнулся. Ингрид улыбнулась подступившему изнутри теплу, осторожно провела кончиком пальца по мужской скуле и поцеловала партнера в уголок губ. Подумала немного, доползла до подоконника, на который вчера закинула пакет с папкой и, прихватив «подарочек» криминального авторитета, забурилась обратно под одеяло. Но сосредоточиться на работе так и не получается: в голову упорно лезет Степанов с его мятно-хвойными нотами и ощущением спокойствия, которое он неизменно внушал ей каждый раз, оказываясь рядом. Это было странно. Неправильно. Они едва знали друг друга и виделись всего три раза в жизни. Слишком мало, чтобы считать человека близким. Своим. Но, — вчера вечером Ингрид поняла это особенно четко, — она считала. Ее со страшной силой тянуло к малознакомому человеку и, что самое жуткое, она не могла и не хотела противостоять этому. Даже после того, как узнала, что именно он был главным источником проблем Серёжи во времена детского дома, у нее было странное ощущение, будто что-то очень ценное и безвозвратно потерянное вернулось к ней. Это не было тем, что принято называть «влюбленностью», хотя, вероятно, вполне могло стать ей при другом раскладе реальности. Но оно было другим. Словно в ее жизни появился брат, которого у нее никогда не было (разве что двоюродный, которого Ингрид ни разу не видела и не стремилась увидеть, только имя-фамилию помнила из отцовских рассказов: Андрей Радов; да ещё тот факт, что их деды вместе штурмовали Берлин). Это было ненормально. Это пугало. И ещё это дурацкое кольцо… «Дурацкое кольцо», словно в насмешку, кокетливо поблескивает на безымянном пальце левой руки. Ингрид с интересом рассматривает тоненькие завитки золотой вязи, думая о том, что половина девчонок спецслужбы не обратит внимание на руку, решит, что она вышла замуж за того самого Разумовского и удавится от зависти. Ей никто никогда ничего не говорил в лицо, но она ее чувствовала — эту зависть. И точно знала, что они шепчутся по углам, потому что люди везде одинаковы. Особенно если дело касается самого популярного миллиардера России, из всех возможных вариантов женщин выбравшего именно тот, что ни одному нормальному мужчине даже и в голову бы не пришел. — Доброе утро. — Доброе, — Ингрид поспешно отводит взгляд, не желая быть пойманной за рассматриванием подарка. — Как спалось? — Сложно, — Сережа подпирает голову рукой и щурит глаза. Он ещё не проснулся до конца и выглядит безумно уютным. И красивым. Это настоящее преступление — обладать такой красотой. — Снилось всякое… Калейдоскоп гребаных воспоминаний. — Да, мне тоже. Она солгала. На самом деле ей снился Степанов, сидящий рядом с ней на полу родительской квартиры. Он мурлыкал что-то себе под нос и плел ей множество мелких косичек, пока она читала вслух уголовное дело банды из Кудрово. — Расскажешь? Ингрид помотала головой. Серёже не нужно было об этом слышать. Она хотела попросить его рассказать о своих снах, но не успела. — Что ты читаешь? — Это насчёт Погодина. У меня есть идея, но… — Ты не уверена? Ингрид кивнула и отложила папку в сторону, сползя пониже. Сережа смотрел на нее немигающим взором с крайне задумчивым лицом. — Знаешь, что я заметил? — Нет, — она повернулась на бок, к нему лицом, и тоже подперла ладонью голову. — Что? — Что ты не уверена. Не уверена, не знаешь, сомневаешься, допускаешь вариант, что можешь ошибаться и, скорее всего, ошибаешься. Раньше этого не было. — Весельчак… — Нет. Это появилось ещё до него. Да, конечно в последние месяцы мы виделись не так часто, но… У тебя не было ни единого повода сомневаться в себе. Ты никогда не сомневалась в себе. Что случилось? Ингрид перевернулась на спину и пожала плечами. Она и сама не могла этого объяснить. Только замаскировать для себя самой, коллег и начальства — ещё большей наглостью чем обычно. — Наверное я просто… Просто всё. — Но ведь это не так, — Сережа перевернулся на живот и упёрся подбородком ей в плечо. — И да, заявления о том, что ты вышла в тираж как профи тоже меня тревожат. Это не похоже на тебя. Это не ты. Ингрид хотела было напомнить, что из них двоих раздвоение личности у него, но сказала только: — На самом деле всё это очень глупо. Она вывернулась и приняла сидячее положение, давая понять, что не желает продолжать разговор. Но у Разумовского, конечно же, имелась своя точка зрения на этот счет. Чертов упрямец. — Поясни. — Теперь Сережа сидел напротив нее, и, совершенно по-птичьи нахохлившись, недовольно сверкал глазами. — Не могу. Не знаю, — Ингрид скрестила руки на груди. Она начинала злиться. — Так получается. — Но ведь что-то же это спровоцировало. — Разумовский, я что-то не пойму. Ты в психолога поиграть решил? — Я за тебя беспокоюсь. — Ингрид хотела было спровоцировать ссору, чисто ради того, чтобы скинуть на него удушающее раздражение, но Сережа подался вперёд и, навалившись сверху, зажал ей рот ладонью раньше, чем она успела его открыть. — Потому что мне не все равно. Потому что я тебя люблю. Потому что ты мой самый близкий и родной человек. Потому что мы с тобой — взрослые люди, а взрослые люди решают свои проблемы диалогом. Потому что я хочу знать, что с тобой происходит. Я хочу хоть как-то тебе помочь. Стать частью твоей жизни, совсем как раньше. — Он убрал руку с ее губ и помог ей сесть — Понимаешь? — Да, я… — голос предательски дрогнул, потому что пламенная тирада ударила куда-то внутрь подобно бейсбольной бите. Разумовский часто говорил ей каждую из этих фраз. Просто сейчас это ощущалось совсем иначе. Как будто он говорит… всерьёз? — Ты в порядке? Ингрид кивнула, а потом вдруг поняла, что плачет. И это было настолько абсурдно, что она засмеялась, чем, кажется, напугала побледневшего как смерть Сережу еще сильнее. — Я… да, — выдавила она наконец, когда эмоциональный накал пошел на спад. — Да. Всё хорошо. На самом деле она не была в этом уверена. Она чувствовала себя странно: боль от невидимого удара постепенно рассасывалась, сменяясь странным ощущением чего-то смутного и настойчивого, радостного и щемяще-тревожного, не поддающегося опознаванию и анализу. Ингрид протянула руку и осторожно прикоснулась к его лицу. Сердце колотилось так сильно, что она чувствовала, как пульсирует жилка на горле. Сережа прижался щекой к ее ладони и с тихим вздохом прикрыл глаза. — Есть хочется, — признался он. — И мне, — Ингрид не была в этом уверена, но была благодарна ему за возможность переменить тему и отвлечься. Тем более, (она точно знала) он будет рад это услышать. — Ты должна была сказать сразу, — Ингрид невольно улыбнулась, наблюдая за моментально разгоревшимся энтузиазмом, а потом, нахмурившись, приложила руку к груди, ощущая как внутри разгорается теплота. Так и запиши себе на подкорке. Еще понадобится. — Вот только нотаций не надо. — Никаких нотаций, моя королева, — Разумовский крутанулся на месте. Запутался то ли в полах халата, то ли в собственных ногах и едва не потерял равновесие. Ингрид покачала головой и с легкой улыбкой проводила партнера взглядом, планируя проследовать за ним на кухню, но зацепилась краем глаза за лежащее на краю кровати уголовное дело. Теплота медленно угасала. Мысли перетекали обратно в рабочую колею. Она протянула руку и вытащила из материалов дела многостарадальный аркан. Сережа был прав: она не может позволить себе сомневаться. Не тогда, когда появился шанс предотвратить еще убийства. А это значит… Кабан берет трубку на четвертом гудке. — Что-то ты зачастила. — Запусти слушок, что Погодин разводился с женой. Якобы она никак не могла залететь, в отличие от любовницы. Это точно известно потому что кореш застал скандал перед офисом ментов поганых. Даже УЗИ уже было — мальчик. Покойный орал об этом жене. А любовница фотку с УЗИ ей в лицо тыкала. А если вдруг кто будет интересоваться, как любовница выглядит и где живет… — Ингрид нервно облизала губы и кинулась с головой в омут. — Пусть опишут ему меня. *** После принятого решения в голову лезут исключительно детали предстоящей спецоперации. Первым делом она сообщает Серёже, что какое-то время поживёт в родительской квартире, потому что нужно полностью сосредоточиться. Разумовский кивает, делая вид, что все в порядке, но Ингрид прекрасно видела, как его внутреннее солнце резко потухло, сменившись серой тоскливой хмарью. Она пытается донести, что ничего страшного не происходит. Он сам говорил, что она не должна в себе сомневаться. Что когда всё закончится, она с радостью проведет сколько угодно времени в его компании. Просто пока все должно быть так. Сережа не спорит с ее доводами. Только молча вздыхает, соглашаясь завезти ее сразу на родительскую квартиру. Ингрид молча кивает и утыкается головою ему в плечо, думая о том, что это вполне может оказаться их последней встречей. И что нужно достать себе накладной живот и одежду для беременных, на случай, если Сила решит понаблюдать. Она планирует вернуться в город сразу после завтрака (из-за волнения еда потеряла всякий вкус и упорно отказывалась лезть в горло), но Сережа решительно воспротивился, заявив, что в город всегда успеется, особенно если она собирается от него съехать, пусть даже на время. Ингрид поспорила с ним самую малость, для проформы, но тоже считала, что провести вместе ещё немного времени — отличный план. Поэтому они возвращаются обратно в кровать и следующие полдня занимаются исключительно тем, что валяются под одеялом без всякой цели. Разговаривать не хочется, хочется только лежать, прижимаясь друг к другу и слушать царящую в комнате тишину. Сережа перебирает пальцами в ее волосах и от этого клонит в лёгкую, то и дело прерывающуюся дрёму, полную бессвязных абстрактных образов, а потом она вдруг улавливает, ровное и размеренное дыхание и понимает, что он заснул. Ингрид улыбается этому самыми уголками губ, делает ленивый кусь, укладывает голову обратно на мужское плечо и закрывает глаза. Когда она открывает их в следующий раз, за окном по прежнему царит солнце, но будильники на ее и Сережином телефоне надрываются одинаково громко. Она протягивает руку, чтобы выключить звук, зацепляет взглядом число на дисплее и подскакивает как ужаленная, потому что на дворе — следующий день, а им обоим нужно быть на работе через час… Но через час, разумеется, не получается — она влетает в кабинет начальницы через два, аккурат через пять минут после начала оперативки, искренне надеясь, что коллеги не узнают о том, насколько быстро им пришлось ехать, и сколько правил при этом было нарушено. Волков при виде нее чуть заметно, но демонстративно кривится. Лето многозначительно играет бровями в ответ на ее «извините, я опоздала». Степанов улыбается (сердце замирает на долю секунды перед тем, как пуститься вскачь) и кивает, приглашая сесть рядом с собой — он как раз находился через свободный стул от Лето. Ингрид дожидается «проходи, садись» от Яшиной и использует приглашение, посылая ответную улыбку. Ловит на себе взгляды коллег, но игнорирует их, только крепче сжимает папку с делом Арканов. Она знает, что Яшина обязательно спросит их с Волковым о подвижках в деле Погодина, и не может отделаться от растущего внутри самодовольства. Ощущения, будто она переиграла Волкова, хотя они, вообще-то, даже не начинали соревноваться. Яшина действительно интересуется, и даже остаётся крайне довольна результатом. А ещё, кажется, у нее был настоящий нюх на недоговоренности, хотя Ингрид все равно планировала задержаться, чтобы обсудить детали своего плана. Это она в Управлении могла сколько угодно отсутствовать на работе не отчитываясь начальству. Здесь подобный фокус не прокатит. Яшина выслушивает ее очень внимательно, а потом тяжело вздыхает и смотрит серьезным усталым взглядом. — Скажи мне честно, ты долго думала? — Я сомневалась, — Ингрид не удержалась от улыбки. — Сережа отговорил. Сказал, что сомнения — это не по моей части. — Ты явно не посвятила его в детали. Ингрид пожала плечами. — У нас появился шанс схватить убийцу. — А если он не клюнет? — Клюнет, — Ингрид поднялась на ноги и сжала край стола до побелевших костяшек. — У меня предчувствие. — То есть ты предлагаешь мне пришить к делу предчувствие? Как экстрасенс? Ладно, допустим. — Яшина на секунду прикрыла глаза. Ингрид не была в этом уверена, но кажется полковник только что попросила небо послать ей терпения. — Какой у тебя план? — Поживу на квартире родителей. Куплю живот и… Всякое. Для беременных. Буду имитировать скорбь и привлекать внимание. А Волков будет следить и прикрывать. Обеспечивать безопасность. Больше нет смысла никого ставить — заметит, можно спугнуть. Изначально Волкова в плане не было, но с командной политикой Яшиной приходилось считаться. Это раздражало. В Управлении все было гораздо проще, потому что она просто делала то, что считала нужным, и только потом ставила Федора Ивановича в известность. Если ставила. Чаще всего это делали посторонние люди, которым не нравилось произошедшее. — Детский сад, — начальница совсем не приходит в восторг от ее идеи, но и не возражает. А это главное. — Кстати, поздравляю. — С чем? Полковник кивает на ее левую руку и улыбается. — А, это. — Начинается. — Это не обручальное. Кажется, Яшина не очень поверила ей, но спорить не стала. — Ну хорошо, допустим, что живот и одежду я сейчас организую прямо сюда, чтобы тебе не светиться лишний раз. И квартиру со всем необходимым, потому что на твоей он может выяснить лишнего, от соседей. Плюс не факт, что туда, в самый неподходящий момент, не занесет Разумовского… — Только неподалеку. Его наведут на тот район. — И допустим, я подниму число наблюдателей по своему усмотрению в обход своего начальства, так как одного Волкова недостаточно. Но назови мне хоть одну причину, по которой я должна поддержать это самоуправство, не уволив тебя. — Я результативна. — Яшина хмыкнула. — Иначе бы меня здесь не было. — Кстати, о «не было». Я не стала поднимать это на собрании, но… — женщина достала из своего стола папку. — Пока тебя не было. Четвертый эпизод. Ты бы применила свои таланты ещё и здесь. Генерал требует результатов, и единственный возможный вариант, который его устроит — это пойманный Весельчак. — Да, я… — внутренности сковало стылым холодом. — Все, иди работай. О деталях операции поговорим позже. Ингрид кивнула и вышла из кабинета, вцепившись в папку. На негнущихся ногах добрела до буфета и занялась приготовлением кофе — чтобы оттянуть время. Заглядывать внутрь было страшно, хотя и необходимо. — А вот теперь рассказывай. — Это не обручальное, — Ингрид сменила впорхнувшую на кухню Лето мрачным взглядом. — И рука… — Да далось мне твое кольцо, — коллега подвинулась, освобождая пространство для сопровождающего ее Волкова. — Как у Сережи получилось найти всё это? Как он понял где искать? Да и… — Ну… — Ингрид вздохнула и достала из сушилки ещё две чашки, пока кофемашина изрыгала первую порцию божественного напитка. Развеивать заблуждение коллеги она не стала. — Он же гений. — Ой, смотрите, — Аня Чернова процокала к кофемашине с демонстративно восторженным лицом. — Королева на розливе. Налейте пожалуйста и мне чашечку, ваше величество. — Ребят, мне кажется, или у нас змея завелась? — флегматично поинтересовалась Августа, с благодарным кивком принимая из рук напарницы чашку кофе. — Вы бы это, пристрелили. Вдруг ядовитая. — Сама потом в террариум заползет, — Ингрид проигнорировала неприятельницу и поставила «под огонь» вторую чашку. Отвечать на брошенный словесный вызов не хотелось. Да, у Ани было полное моральное право ее ненавидеть после того случайного покушения, но эти маленькие демонстрации начинали утомлять. Волков покачал головой. Ингрид передала вторую чашку ему и начала готовить кофе себе. — Знаешь, я только вот не пойму — почему ты? Видимо у Разумовского совсем плохо с головой, если он… Дальнейшее случилось настолько быстро, что Гром даже не сразу поняла, что именно произошло. Волков подался вперёд, раздался звук бьющейся посуды, Чернова сдавленно вскрикнула. Рядом с ее головой, по холодильнику, стекал кофе. Кофе залил и ее лицо, стекая по щекам и подбородку прямиком на белоснежную блузку. По полу рассыпались осколки. Волков удовлетворённо кивнул сам себе и с невозмутимым видом утащил кружку у Августы Июнь. — Какого… — только и смогла сказать Ингрид, не меньше лаборантки ошарашенная случившимся. — Сойдёт за пулю, — Лето отняла свой кофе обратно и, совершенно не брезгуя, отпила. — Молодец. Ну а ты, — она отсалютовала все ещё лишённой дара речи Ане, судорожно, но беззвучно открывающей рот подобно рыбе, — следи в следующий раз за языком. Видишь, мы все тут дикие. Как из леса. Ингрид проводила взглядом вылетевшую из кухни лаборантку и вздохнула. — Зря вы так. — Да надоела, — Августа поморщилась и отпила ещё кофе. — А ты могла бы сказать спасибо. — Я едва ее не убила, — Ингрид поискала глазами тряпку, чтобы вытереть кофейные брызги, лужу и потёки, не нашла и присела, чтобы собрать части разбитой кружки. — Один раз. В аффекте. И ты извинилась. Так что пусть ненавидит молча, все только вздохнут спокойно. — Наверное, — Ингрид выбросила осколки в мусорное ведро, проигнорировала внутренний порыв вызвать уборщицу и достала из сушилки третью чашку, намереваясь всё-таки выпить кофе и набраться смелости посмотреть на новый эпизод по Весельчаку, пока не набежали остальные коллеги или взбудораженное случившимся начальство. — Что по четвертому эпизоду? — Насколько она опасна в случае увольнения? — Что? — вопрос от Волкова прозвучал слишком внезапно, разрезав воздух подобно хлысту. Ингрид вздрогнула, и тут же мысленно обругала сама себя. Тридцать три года, майор спецслужбы, десять лет выслуги. Идиотка. — Максимум — разболтать прессе информационную бомбу, потому что не будет действовать пункт о неразглашении, при условии, что Яшина продолбается, — все также флегматично влезла в подобие разговора Лето, слизывая кофейную пенку с верхней губы. — Это позволит заработать и сильно испортит жизнь недоброжелательнице, то есть Гром. Разумовскому конечно тоже, но… — Четвертый эпизод, — Волков протянул руку и открыл выданную Яшиной папку, словно никакого разговора о Черновой не начиналось. Ингрид сделала ещё одну чашку кофе ему, чашку себе и с чувством выполненного долга уселась за стол. И сразу же пожалела об этом, потому что первое, что попалось ей на глаза — разложенные Волковым фотографии трупа и места происшествия. И записка. Если хочешь выдержать жизнь, готовься к смерти. Голоса коллег доносились как сквозь толщу воды. Ингрид жестом попросила дать ей пару минут и прикрыла глаза, пытаясь вернуться в норму, после чего наконец-то глотнула кофе и заставила себя сосредоточиться. — Все хорошо? — встревоженно поинтересовалась Лето. Ингрид помотала головой, кивнув на материалы по убийству пожилой женщины. — Семь грехов. — Накануне, отсмеявшись по поводу колец и убрав осколки, они с Сережей посмотрели триллер под названием «Семь». «Посмотрели», конечно, громко сказано, учитывая что большую часть фильма они целовались словно подростки, чьи родители отлучились из квартиры по делам на пару часов. Но и того, что она успела увидеть, оказалось вполне достаточно. — Я думаю мы нарвались на миссионера. Как в фильме «Семь». Пока Волков вкратце пояснял Лето сюжет фильма, а Лето Волкову — классификацию серийных убийц, Ингрид ещё раз обдумала сформировавшуюся догадку (она уловила ее импульс ещё вчера, но не имела возможности поразмышлять более плотно), невероятно благодарная Сереже за то, что выбрал именно это, а не шедший вторым вариантом «Адвокат дьявола». И чем дальше, тем сильнее была уверена: это он. Элемент, собирающий композицию воедино. — И всё-таки это кино, — заявил Волков, когда взаимные пояснения закончились. Ингрид нахмурилась. Между этими двумя изменилось что-то неуловимое, но она никак не могла понять, что именно. — У нас тут чуть ли не каждый день — кино. — Она залпом допила кофе и вскочила на ноги, будучи не в силах сидеть на месте. — Примакова. Имела много любовников и поехала на свидание с едва знакомым мужчиной. Похоть. Сорокин… Сорокин, я думаю, чревоугодие. Адвокат — гордыня. — А старушка? — Лето подалась вперёд. — Алчность. — И сколько всего этих грехов? Лето посмотрела на Волкова как на чокнутого. — Семь. То есть, если исходить из этой теории, остались… — Гнев, зависть и праздность. В кухне воцарилось молчание. — Допустим, — Волков выглядел так, словно сам не был уверен в том, что говорит. — В этом есть смысл. — Да, — Лето залпом допила свой кофе и скрестила руки на груди. — Но есть нюанс. Какой из оставшихся грехов ты сейчас примерила на себя? *** Ингрид заселяется в подставную квартиру тем же вечером. Она чувствует себя безумно странно от понимания, что квартира родителей находится буквально через дом от неё. И от того, что совершенно неясно, сколько времени придется здесь провести. Но по крайней мере, здесь безопасно, в отличие от того случая с психушкой. И не только с психушкой. А все, что от нее требуется — всячески заявлять о себе и привлекать внимание не вылезая за рамки роли. Не так уж сложно. …Ощущение слежки возникает на третий день, в тот момент, когда майор Гром, встретив «продавца» детской коляски, уселась на лавочку чтобы спокойно употребить купленную в ближайшем «Вкусвилле» шоколадку. Молочную. Она медленно жевала твердую сладкую массу, кусая прямо от плитки и бездумно покачивала «приобретение». И именно в этот момент что-то переменилось в атмосфере вокруг. Нечто неуловимое. Ингрид оглядывается по сторонам, но не замечает ничего подозрительного, как и замаскированная под дворничиху Лето, сидящая с сигаретой на газоне через дорожку. Приходится натянуть на лицо дебильно-слащавую улыбочку и, погладив накладной живот, толкнуть не менее дебильную речь про то, что мама ожидала увидеть папу, хотя папы больше нет, но масик не должен расстраиваться, так как мамочка будет любить его за двоих… Живот был жарким и неудобным и больше всего на свете Ингрид мечтала избавиться от него. Она заставила себя дожевать шоколадку и поднялась на ноги, сообщив животу, что мамочке пора в квартиру, чтобы выпить витаминчиков, ведь если пить витаминчики, то он непременно родится здоровеньким, а потом обязательно пойдет работать в полицию, совсем как папа, а потом обязательно запузырит милую женственную девочку и у нее тоже родится бэйбик, ведь она сама тогда станет старой и как раз сможет снова посвятить себя деточке, только внучеку, а не сыночку… Ингрид коробило от каждого блядского слова в этой и множестве похожих на нее речей, произнесенных с начала операции, но деваться было некуда: она не знала, когда именно уголовник обнаружит ее, а потому прикладывала все усилия, чтобы создать у себя и окружающих запоминающийся образ яжематери. Это оказалось не так просто, как прикинуться шлюхой на трассе, наркоманкой в притоне или сотрудницей вип-борделя; но проще чем вживаться в роль капризной миллионерши, клоунессы, некрофилки, фанатичной сектанки и экстрасенса. Радовало только одно: Сережа не видел этого кошмара и вообще ничего про него не знал. Как и про все остальные случаи ее вылазок «под прикрытием». — Позвольте помогу. Вам, наверное, тяжело. Ингрид хотела по привычке послать нежданного помощника куда подальше, но вспомнила, что сейчас она — яжмать, всячески пользующаяся собственным положением и выносящая мозг всем кому не лень. Поэтому она соглашается, радостно тараторит о том, как несчастны все, кто не родил, рассказывает о погибшем женихе (его почтибывшая такая мымра, а самое главное — бесплодная, представляете, а он полицейским был, в сне каком-то, как же ему без ребеночка, без сыночка), вселенской несправедливости (вот погиб бы чуть-чуть попозже и бывшей не досталась бы его квартира, совсем чуть-чуть не успел, вот бывает же) и о том, какое это счастье — иметь малыша. Даже зазывает помощника на чай, попутно показывая фотку Погодина, стоящую в рамочке на комоде, их совместные, мастерские сфотошопленные фотографии и подогнанные кем-то из сотрудниц фото с УЗИ и призывая гостя непременно присмотреться к пипирке, так как ее пузожитель обязательно будет копией папы и наверняка (она уверена) даст начало полицейской династии. А потом, когда мужчина, так и не назвавший своего имени, уходит, облегченно выдыхает. Но сразу же напрягается, когда в кармане черного (траурного!) платья раздается вибрация телефона. — Это что сейчас за пиздец был? — раздается в телефонной трубке голос Волкова с громким хохотом на заднем плане. Ах да. Она совсем забыла что эта квартира сверху донизу напичкана прослушивающими устройствами, транслирующими происходящее аккурат в соседнюю квартиру, где засели остальные оперативники. — Фоточки УЗИ. Наверняка позавидовал. — Пипирке? Ингрид не выдержала и рассмеялась. — Пузожителю. Рассказывать подробности о визите гостя она не стала. Пока что у нее имелись только косвенные выводы. Этого недостаточно. Волков не стал ничего больше говорить и кинул трубку. Ингрид была уверена, что он сейчас демонстративно закатил глаза и весело фыркнула. Но сразу же посерьезнела, вспомнив, что забыла предупредить Сережу, который уже успел неоднократно позвонить ей. Но успокоила себя тем, что коллеги наверняка ввели его в общие детали происходящего. И она говорила ему, что будет полностью погружена в работу некоторое время, и не сможет выходить на связь. В конце концов, ему вполне мог сообщить Волков… Но тревожно все равно было. А еще — хотелось, чтобы весь этот цирк наконец закончился. Чтобы можно было заползти под теплый бок и пожаловаться на царящий в жизни пиздец. Не подробно конечно, в общих чертах, чтобы поберечь нервы. …Сила приходит за ней на шестую ночь. Все начинается с еле слышного поворота ключа в замке. Ингрид тяжело вздыхает и заставляет себя неподвижно лежать в кровати — с того момента, как она сюда заселилась, сон пропал. Полностью. Насовсем. И даже если она каким-то чудом умудрялась погрузиться в подобие дремы, то сразу же просыпалась, опасаясь проспать что-нибудь очень важное, как сейчас. Сердце колотится так сильно, что Ингрид боится, как бы он этого не услышал. Она облизывает пересохшие губы и переворачивается на спину, чтобы было лучше видно живот. Прислушивается к шагам. Откидывает одеяло так, чтобы были прикрыты только ноги, подготавливая позицию для атаки. Думает о том, что идеально будет если он кинется на нее с ножом, но и удушение — вполне неплохо. Она заставляет себя прикрыть глаза. Слышит, как он подходит к кровати и присаживается на самый край. Слышит, как он яростно втягивает в себя воздух через нос. Чувствует исходящую от него ненависть. Заставляет себя дышать размеренно, не выдавая боевой готовности. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох… Она распахивает глаза и резко садится ровно в тот момент, когда к ее животу прижимается защищенный глушителем пистолет. Но прежде, чем кто либо из них успевает что-нибудь предпринять, раздается выстрел. Кровь и мозги из черепа уголовника радостно выплескиваются наружу. — Я все контролировала. — Пожалуйста, — невозмутимо пожал плечами Волков, засовывая пистолет за ремень джинсов. И поясняет, ощутив витающий в воздухе вопрос: — Я вышел покурить. Дверь была открыта. Решил проверить. Ингрид кивнула. Но полностью осознавать происходящее начала мгновением позже, когда комнату наводнили коллеги. Не то чтобы ее сильно шокировало случившееся или кровь с мозгами, щедро окатившие ее собой. За десять лет работы она сталкивалась со всяким. Но состояние лёгкой прострации все равно было. Не помог и даже тот факт, что татуировка на обезглавленном трупе окончательно подтверждает личность. Все дело в воздухе. Она снова ощутила это — переходный момент, дыхание смерти. Как тогда, с умершей на улице старушкой. Ей кажется, что она слышит его — тихий, ласковый смешок, хотя никогда не слышала, как именно посмеивается Весельчак. Смерть не имеет к нам никакого отношения У смерти есть лицо Плавать мы обязаны жить не обязаны Хочешь выдержать жизнь — готовься к смерти Она позволяет коллегам накрыть себя пледом и очистить от мозгов и крови. Заставляет себя сосредоточиться и рассказать о произошедшем пару дней назад. Теперь у нее была конкретика и она могла говорить. Про то, как побелели костяшки пальцев, сжимающие фотки с УЗИ, как шумно втянулся воздух при виде совместных и одиночной фотографии, как взгляд скользил по квартире под видом интереса к дизайну, а на самом деле — запоминая планировку и обстановку, про одинокий поход в туалет и обнаруженные после этого на ключах следы пластилина, благодаря которому был сделан слепок… Ничего такого, что заметила бы обычная беременная женщина. Ничего такого, что ускользнуло бы от внимания оперативницы. — И ты молчала, — возмутился Жучихин, отвлекаясь от формального распекания Олега Волкова — за то, что ходит с трофейным оружием из Сирии, а не положенным табельным, ведь начальство не одобрит подобное самоуправство. — Не было гарантий. Не было мотива для задержания. Нужно было взять его с поличным. — А если бы он выстрелил?! — в голосе пожилого сотрудника — искреннее беспокойство. Он всегда беспокоился за каждого, кто работал в спецслужбе, включая Яшину, за что уже получил неофициальное прозвище «служебный дедушка». — Пуля застряла бы животе. Ну или не вошла бы достаточно глубоко. У меня было бы время дать сигнал и начать задержание. О том, что она на волне адреналина напрочь забыла о пистолете и засаде в соседней квартире, Ингрид благоразумно умолчала. Она вообще-то до последнего помнила, просто в критический момент из головы вылетело, напрочь. Глупо получилось, но в целом как-то плевать — ей не впервой противостоять огнестрелу без оружия. Да и фактор внезапности был на ее стороне. Справилась бы. — Угу. А потом твой Разумовский разнёс бы всю нашу службу и нас к чертям собачьим. Не думаешь о сослуживцах — подумала бы о женихе. — Он мне не жених, — Ингрид скинула с себя плед и поднялась на ноги. — Давайте закончим здесь. Труповозку вызвали? — Я вызвала, — Лето закончила обшаривать карманы убитого и упаковала найденные предметы в пакеты для вещдоков. — Сейчас отправлю всё в С. О. Н. — Ладно, — майор Гром вздохнула и потерла глаза. — Я тогда на поквартирный обход. Может его кто видел перед убийством. Тогда есть шанс быстро выявить лëжку или сообщника… Жучихин пересчитал собравшихся. — Володя с Аленой уже пошли. Выдохни, неугомонная. А лучше всего езжай домой, и друзей своих прихвати. Мы тут сами закончим. — Но… Старший коллега положил руки ей на плечи и Ингрид вдруг ощутила себя школьницей под строгим, но ласковым взглядом отца. — Ты уже достаточно сделала для этого дела, милая. Езжай домой. Спорить с оперативником старой закалки ресурсов не было, поэтому Ингрид только кивнула и медленно побрела к выходу. Домой, правда, ехать не собиралась — опасалась разбудить Серёжу, если тот вдруг решил заночевать на квартире. А изолятор в С. О. Н. был не только безлюден, но и доступен… Осуществить задуманное не получается: сокомандники, за каким-то хером причисленные Игорем Владиславовичем к ее друзьям (хотя какие из них друзья, ну в самом деле), догоняют ее в парадной. Волков щелкает зажигалкой. Лето зевает. — Что дальше? — Изолятор, — честно отвечает Ингрид, неожиданно ощущая как на плечи наваливается усталость. Волков заходится кашлем, поперхнувшись табачным дымом. — У-у-у, — Лето одобрительно хмыкнула. — Тоже такое практиковала по молодости. Одобряю. — Долбанутые. Хрип наемника остаётся проигнорированным. — Ладно, ребятки, — Августа тяжело вздохнула и зевнула ещё раз. — Предлагаю заночевать у меня. Дети у отца, так что… — А… — Спальное место, душ, завтрак, кофе. Не в постель, но и не в морду. Пойдёт? Ингрид посмотрела на Волкова. Волков пожал плечами и затянулся. Четко под объявлением о штрафе за курение в парадной. — Ладно, — в конце концов этот вариант был ничем не хуже чем изолятор. Или собственная квартира в двух шагах отсюда, про которую она вспомнила только что. — Поехали.