Свои чужие люди

— Ты упустил ее. У военных наемников сон — чуткий. В их среде по другому нельзя, если только не хочешь умереть быстро. Волков открывает глаза, садится и смотрит на лучшего друга. Тот стоит недалеко от двери в спортивных штанах и белой широкой футболке, больше всего похожий на самого себя в самом начале их знакомства. Разве что волосы стали длиннее и заплетены в небрежную, полную «петухов» косу. Слишком по бабски, но сейчас это последнее, что беспокоит Олега, потому что от выражения потерянности на бледном лице что-то предательски сжимается внутри, активируя желание защищать. А потом до него доходит суть услышанного сквозь сон. — Она что, ушла? Следовало отдать этой женщине должное. Умение бесшумно передвигаться и, тем более, закрывать двери — признак по настоящему серьезного и опасного бойца. — Я на тебя не в обиде, — Олег машинально отмечает, что у Серого трясутся руки. Что его всего сотрясает мелкая, едва заметная дрожь, прекрасно сочетающаяся с не слишком успешно скрываемыми слезами. — Если она тебе п-понравится, ты мне скажи, л-ладно? Я отойду в сторону. Отпущу ее. А ещё он пьян. Олег наконец-то различает в воздухе лёгкий флёр алкоголя и недовольно хмурится. И в то же самое время отмечает ещё одну знакомую личностную черту и наконец-то позволяет понять, что Серый из прошлого никуда не делся. Он все еще здесь. Просто нацепил слишком много масок, корча из себя серьезного человека. Миллиардер жеж. Предприниматель. А на деле — все тот же слабый, цветастый, капризный ребенок, живущий ради шоу и ищущий в выпивке вдохновение и хрен знает чего еще. — Меня ведь никто никогда не выберет, — тихий голос постепенно начинал набирать силу. — не то что тебя. Кажется, именно так ты когда-то говорил. Не так ли, Олег? Теперь в его тоне отчётливо слышатся издевательские, откровенно истерические нотки. Олег моргает недоуменно, потому что вместо голубых глаз ему видится горящее гремучее золото. Только через пару мгновений доходит, что это, видимо, какие-то показушные линзы, заметные только при определенном уровне темноты. Выпендрежник. — …а знаешь, что самое обидное, бра-тиш-ка? Я могу прямо сейчас выпрыгнуть из этого гребанного окна и всем будет плевать! Вам всем! Потому что вы предатели! Вы все! Все! Все! Все предатели! А я вот сейчас возьму и полечу, потому что я Птица-а! Олегу понадобилось ровно три секунды на осознание. Три секунды, которых Разумовскому хватило на то, чтобы подскочить к окну, распахнуть его и запрыгнуть на подоконник. — Стой, пьянь! Олег успевает обхватить рыжего за коленки и сдернуть вниз. Серый смеется истерически, но от этого хохота мороз по коже. В голову приходит, что у этого шута горохового в одно мгновение изменилось абсолютно все — интонации, мимика, даже голос. Обдолбался он что-ли? Да наверняка. Мудак херов. — Совесть свою успокаиваешь, да, Олег? — Разумовский стал гораздо сильнее, чем был когда-то. Олегу с огромным трудом удавалось удерживать его прижатым к полу. — А где ты был? Где ты был все это время?! Ты просто сбежал! Игнорировал! Ты всегда был трусом! Всегда! — Заткнись! — всколыхнувшаяся внутри агрессия выливается наружу угрожающим рычанием. Блядский эгоистичный придурок, уверенный, что все в этом мире должно вращаться вокруг него. А ведь это именно он ненавидел портить свои чертовы руки в хорошей драке. Это ему всегда требовалась защита. Это он не хотел становиться нормальным парнем. Это его проблемы Олег решал жестко и радикально, потому что тот ни на что не был способен сам. И какова благодарность? — А то что? Ударишь меня? Давай же, Олежа, — Волков непроизвольно морщится от сладковатой пидорской интонации. — Это ведь единственное, что ты можешь. Олег хватает его за грудки и встряхивает, но добивается только все так-же леденящего душу хохота. — Я пошел служить, потому что это — мое призвание. Потому что армия — удел настоящих мужчин. Или ты хотел чтобы я продолжал нянчиться с тобой? А?! — Нянчиться? Мне всегда казалось что нянчится — про заботу, — тонкие губы расплываются в ядовитой улыбочке, вызывая желание колошматить это ебаное лицо до тех пор, пока вместо него не останется кровавое месиво. — Ты называешь так свои многочисленные издевки? Или расколоченные розовые очки, которые с таким трудом удалось достать? Или фенечки, стоптанные в грязь? И ладно бы со своих ручищ… — Ты… — заготовленная тирада так и не вырывается на свободу, перебитая воспоминанием о содранных с друга и с силой кинутых об асфальт очках, которые розовым острым дождем разлетелись в стороны. — Ты так боишься всего, что не вписывается в твои рамки… — шипение Разумовского отогнало в сторону дождь из розовых стекол. — совсем как она. Мент и наемник. Злобные, ограниченные, тупые! Идеальная парочка. Конфетти, голуби, Мендельсон! Хохот становится все громче, громче, громче, а потом, вдруг, резко обрывается, сменяясь тихими всхлипами. Золото исчезает. Тело, бившееся до этого в диких конвульсиях, обмякает, становясь безвольным, как кукла. Тряпичная. Олег почему-то вздрагивает, когда откуда-то из глубин памяти выплывает слово «тряпка». Он бросал его Серому каждый раз, когда тот заливался слезами по совершенно идиотским, по мнению Олега, поводам. Как тогда, с очками. Следом за словом вдруг накатывает непрошенный и совершенно неуместный стыд, моментально сменяющийся раздражением. Подумаешь, слово. Должен же был хоть кто-то попытаться сделать его нормальным. — Иди проспись, обдолбыш, — нарочито презрительно цедит Олег сквозь зубы и забирается обратно в кровать, глядя как его названный (нареченный же, сколько можно?) братец неловко поднимается на ноги и медленно бредет к двери, опустив голову. — П-прости. Это… О-олег, мне нужно с-сказать тебе… — Пошел вон. Хватит с него Разумовского на сегодня. Они вполне себе могут поговорить утром. Лучший друг тяжело вздыхает и послушно прикрывает за собой дверь. Волков откидывается на подушку, вдыхая запах жасмина, и недовольно морщится, потому что чувство стыда так и не отпустило полностью. А ведь нечего же стыдиться. Ну пытался научить брата быть мужиком. Ну, возможно, слегка перегнул палку. Но они были детьми. И это все равно не привело к результатам — Серый все также ходил в своих дурацких цветасто-пидорских шмотках, с волосами как у девчонки и упорно отказывался становиться нормальным. Так что Олегу пришлось смириться и просто принять его вид как неизбежность. Глупо предъявлять за это сейчас, столько лет спустя. И что за внезапные своднические трели? А эти оскорбления, касающиеся и его драгоценной ИнгридИнгридИнгрид? Интересно даже знать, что он там намешал, раз итогом стал такой эффект. Олег прикрывает глаза, чувствуя, как спасительный сон утягивает его обратно в свои объятия. Через некоторое время он просыпается снова, на этот раз — от плача за стенкой. Женского. Видимо, Серый нашел очередную участницу своего шоу. Впрочем, плевать. Их отношения — не его дело. Он стучит в стену пару раз, призывая реветь потише и снова закрывает глаза. На этот раз сон приходит еще быстрее, и последней осознаной мыслью было то, что стоило ему, все-таки, выбрать Сирию. *** В третий раз его опять будит голос, на этот раз — женский. Хриплый. Уставший. Обреченный. — Я в контору сейчас. Адрес найдешь. Олег признает про себя, что испытывает благодарность — исполнение заказа позволяло избежать извинений за ночную сцену под алкоголем и наркотой. Конечно, был шанс на то, что Серый просто напросто не вспомнит, но слишком маленький: память у этой рыжей бестолочи всегда была феноменальная. Хотя Олег никогда не понимал причины таких переживаний. Ну надрался и надрался. Со всеми бывает. В этом даже было что-то своего рода ностальгическое. Только отец никогда не извинялся за свои пьяные похождения. Олег, в общем-то, даже и не знал о них ничего, кроме тех вечеров, когда к ним приходили его приятели. Они весело смеялись, играли в карты и рассказывали малопонятные для него, но очень смешные для них истории. Олег любил эти визиты. Ему казалось что квартира, опустевшая после маминой смерти, в такие моменты снова наполняется жизнью. А потом, однажды, отец вывел Фёклу на прогулку и не вернулся, а через несколько дней за ним пришли незнакомые люди и увезли в детдом. Олег сопротивлялся, даже сбегал несколько раз… бесполезно. Отец так и не отыскался. Как и Фёкла. В последний побег в квартире обнаружились другие жильцы, а потом его перевезли в «Радугу» и там в его жизнь ворвался Серый — тощий, тихий, странный. Словно не из этого мира. — Что ты делаешь? Рыжеволосый мальчик в ярко-желтом (разве мальчики вообще такое носят?) свитере поднял голову и удивленно посмотрел на него своими огромными, пронзительно-голубыми глазищами. Здесь, в дальнем углу детдомовоской территории, он больше всего напоминал выпавшего из гнезда птенца. — Это храм Святого Петра. В Риме. По мнению Олега это была просто куча песка. — Ты знаешь, что это крупнейшая христианская церковь в мире? Его вместимость — примерно пятнадцать тысяч человек внутри собора. И еще шестьдесят тысяч — на площади перед ним. — Ты что, верующий? Отец всегда говорил что верующие — самые опасные люди в мире, от которых следует держаться как можно дальше. Поэтому Олег был рад, когда мальчишка помотал головой в яростном отрицании. — Если бы бог был, меня бы здесь не было. А теперь уходи. Если нас вдруг увидят вместе, у тебя будут неприятности. Олег и сам не понял, как так вышло, что вместо того, чтобы присоединиться к травле над главным изгоем всея детдома, он начал защищать его. Но никогда не жалел. …Отыскать здание С. О. Н. действительно не составляет труда. В первую очередь — из-за маячащей впереди женской фигуры в серо-сиреневом дорогущем плаще. Она даже оборачивается один раз, словно пытаясь его заметить, но безуспешно. Олег бы проникся к ней уважением, если бы не знал, что Серый проболтался о своем же собственном заказе. Впрочем, доля уважения у него все равно была. А еще — куча вопросов. Ингрид Гром была майором с выслугой в десять лет и работала в спецслужбе, но ее психика оставляла желать лучшего, это невооруженным глазом было видно. И еще сердце. То, как она вчера машинально схватилась за него перед тем, как потерять равновесие. Но разве допустят в полицию, а тем более в спецслужбу, человека с сердечными проблемами? Можно было конечно предположить, что она притворяется, но она не притворялась. То единственное, в чем она притворялась, была попытка сделать вид что все в порядке, потому что она была не в порядке, хотя Серый, почему-то, то ли не замечал этого, то ли упорно отказывался замечать. И хотя то, что говорила на видео Юля (это имя накрепко врезалось в память вместе с жасмином и алыми волосами) об ее послужном списке перед началом беседы впечатляло, Олегу слабо верилось, что кто-то из столь серьёзной организации всерьез решится закрыть глаза… — Здравствуйте, Олег. Аловолосая, благовоняющая жасмином Юля окликнула его ровно в тот момент, когда Ингрид Гром перешла дорогу на красный свет и скрылась за вращающейся стеклянной дверью. Олег кивает и засовывает руки в карманы, соображая, что делать дальше. Но Юля никуда не уходит. Она по прежнему стоит перед ним, сжимая в одной руке стаканчик с кофе, а в другой — маленькую дамскую сумочку. На ней строгий офисный костюм и классическое светло-коричневое пальто. Мозг ни к селу ни к городу вбрасывает, что та кожаная юбка из видео шла ей гораздо больше. — А вы всегда настолько неразговорчивы, или это я вам так не нравлюсь? Несносная журналистка кокетливо улыбается, склоняя голову на бок. — Всегда. — Планируете устроиться в С. О. Н.? — Она проследила за его взглядом и отпила из стаканчика. — Учитывая то, откуда вы приехали, это самый логичный выбор. — Я не… — Олег успел осадить вырвавшиеся против его воли слова, но для нее этого оказалось вполне достаточно, чтобы построить выводы. К счастью, неверные. — Зря вы не уверены. Вы, как военный, ценный кадр, а они планируют расширение штата. Известность службы растет, к ним обращаются все чаще. Я даже слышала про то, что начали поговаривать о создании филиала в Москве. А чего это, мы, собственно, на «вы», как чужие люди? Не возражаешь? Положение, в котором он оказался, было весьма дурацкое — он не мог проследить за Ингрид Гром, пока та находилась внутри здания и хер знает, сколько она вообще еще будет там находиться. Нужен наблюдательный пост. Олег огляделся по сторонам и облегченно выдохнул, увидев неподалеку кофейню. Не совсем то, что ему хотелось бы. Он предпочел бы бар. Но за неимением лучшего… Оставалось только отделаться от неожиданной собеседницы, но та, кажется, не собиралась никуда уходить. Нужно было что-то придумать. — Кофе хочешь? — Хочу, — Юля перевела взгляд на стаканчик в своей руке, процокала к стоящей неподалеку урне и деловито выбросила его туда, после чего процокала обратно, крайне довольная собой. — Пошли? Олег тяжело вздохнул и покорился судьбе, благо, что деньги проблемой не были. Когда ты подписываешь контракт наемника, то заработок зависит от количества боевых операций. Олега не волновали деньги, он остался за тем же, за чем, как оказалось, пришло большинство контрактников. Убивать. Легально выплескивать скопившуюся внутри, но задавленную гражданкой ярость. Теперь, когда он больше не был частью войск спецназа, его руки не связывали приказы свыше. По крайней мере до той же степени, что и раньше. Он был хорошим наемником. И, заскочив в банк перед тем, как отправиться разыскивать майора Грома, убедился, что его счет пополнился на внушительную сумму. Ничего не случилось и с тайником в выданной государством квартире, где хранилась, среди прочих немногочисленных вещей, заведенная по настоянию Серого банковская карта. Сейчас Олег был благодарен ему за это. А еще он был благодарен Юле, успевшей занять столик возле окна, что значительно облегчало наблюдательную задачу. Да и в целом она была неплохим прикрытием. Для мужчины и женщины сидеть в кофейне — это нормально. — …скажи честно, ты ведь позвал меня сюда не из жажды моей компании? — Да, — честно кивает Волков, пропустив основную часть сказанного мимо ушей. — Я сразу это поняла. Увидела, как ты шел за Ингрид, и решила проследить. Но мои слова про твою ценность для С. О. Н. были правдой. — поспешила добавить журналистка, словно это могло иметь для него хоть какое-то значение. — Сережа нанял? — Не твое дело. — Значит да. Итак, ты теперь частный детектив? Олег тяжело вздыхает, понимая, что ему не оставили возможностей для маневров. Можно было ответить «да», получить в ответ кучу вопросов и в итоге все равно проговориться, потому что она явно умела выводить людей на чистую воду. А вот если он скажет правду, то у него будет возможность получить ответы на свои собственные вопросы. — Телохранитель. — О, вот как? Что ж… — Юля одним глотком допила кофе. — спасибо за информацию. — А что ты делала неподалеку от С. О. Н. с утра пораньше? — Работала, — она пожала плечами, улыбнулась и поднялась на ноги. — Это будет отпадный материал, отвечаю. Я бы рассказала подробнее, но мы хоть и не чужие, но все-таки не совсем свои. А насчёт трудоустройства всё-таки подумай. Как минимум тебе будет проще выполнить свой… заказ. Наверное. Ещё увидимся. О, и кстати, — она вдруг наклонилась вперёд и скользнула пальцем по его верхней губе. Волков вопросительно приподнял брови и получил в ответ невиннейшую из улыбок. — у тебя тут грязь была. Некрасиво. Пока-пока! Юля махнула ему рукой и лёгкой, летящей походкой выскользнула на улицу, мгновенно затерявшись в людской толпе. Олег нахмурился и мрачно посмотрел на опустевшее место напротив, не в силах отделаться от ощущения что его развели. Как мальчишку. И что он чувствует себя использованным. *** — …ты же обещал, что не сделаешь мне больно. Олег тяжело вздыхает и уходит в (не)свою комнату, чтобы не слышать голоса, доносящиеся из кухни. Он все равно не понимает, о чем речь, и, если честно, не слишком то хочет понимать. Его день сегодня абсолютно не задался — Ингрид Гром все время проторчала под крышей С. О. Н., а это значит, что пришлось торчать в этой долбанной кофейне. Весь. Блядский. Ебучий. День. Зато потом она вернулась домой, где их обоих встретил в очередной раз обдолбавшийся, и от того похожий на робота, рыжий гений, примеривший на себя очередные линзы, на этот раз — с легкими вкраплениями золота. Видимо, какой-то новый внутренний тренд. Показушник. Впрочем, указывать на этот факт Олег на стал (зачем чесать эго, которое и так безмерно расчесано?). Как и Гром. Последняя, кажется, это новшество попросту не заметила, пребывая мыслями где угодно кроме как в реальном мире. Но вскоре она вернулась, и как итог — уже через десять минут, которых к счастью хватило на то, чтобы, наконец-то, пожрать нормально, вспыхнул этот дурацкий и совершенно неинтересный ему конфликт из-за каких-то таблеток в мусорке. Олег надеялся было укрыться от них в гостиной, но не вышло. Пришлось уходить к себе, тихо радуясь, что этим двум хватает ума говорить спокойно, а не орать друг на друга на всю квартиру. Черепаховый кот Пиздец тихо мявчет и прыгает к нему на коленки, с интересом обнюхивая лицо. Его усы щекочут непривычно гладкую кожу и от этого становится весело. Тишина по прежнему нервирует, но уже не оглушает с такой силой, как в первый день. А вот адреналина по прежнему не хватает и от этого тоскливо, хоть волком вой. Да ещё и этот кофе, будь он неладен, от которого до сих пор тошнота стоит у самого горла. Пахнет жасмином. Олег тяжело вздыхает, морщится и принимается чистить свое оружие, то и дело отгоняя норовящего сунуться под руку кота. Криков со стороны кухни по прежнему не слышно, ни сердитых, ни эротических и от этого даже дышать самую малость легче, потому что подробности чужой личной жизни он ни коим образом не желал знать. Вообще. Никак. Абсолютно. …Громкая трель дверного звонка раздается ровно в тот момент, когда он откладывает пистолет и начинает затачивать и без того острый нож, пока Пиздец довольно урчит, прижавшись к его бедру. Олег слышит, как открывается дверь, слышит женские голоса. Один принадлежит майору Гром. Второй — незнакомый. Слышит, как к ним присоединяется Разумовский, чешет Пиздеца за ухом и с интересом рассматривает книжную подборку на подоконнике. Он ожидает увидеть банальные женские романы, но с удивлением различает несколько произведений Стивена Кинга, сказки скандинавских писателей и учебник по судебному делу для абитуриентов на юридический факультет. Олег непроизвольно дёргает уголком губ. Его мама тоже была юристом. Хорошим юристом. За это и поплатилась. А папа, вскоре после этого начал пить и совершенно перестал быть таким, как раньше. Олег в какой-то момент даже забыл, что скрывается под этими двумя словами. Как раньше. А было ли оно вообще, это раньше? Часы на стенке лениво отсчитывают минуты. — Олег, — названный братец заглядывает в комнату настолько тихо, что Волков вздрагивает. — Лидия Валентиновна хочет с тобой поговорить. Подойди пожалуйста. Олег в очередной раз молча жалеет о том, что не выбрал Сирию, но поднимается на ноги (Пиздец недовольно мявчет и пытается удержать его лапой, но безуспешно) и проходит в кухню. Визитерша комфортно расположилась за столом напротив Ингрид и что-то говорила ей тихим, но твердым голосом. Между ними валялись те самые таблетки, ставшие причиной недавнего околосемейного разлада. Олег непроизвольно выхватил из общего потока слов «некомпетентность» и «расстреливать таких надо» и на всякий случай с повышенным интересом уставился на холодильник. Он ненавидел подслушивать. Беседа закончилась. Гром почтительно кивнула и выскользнула за дверь, утащив с собой Разумовского. Таинственная Лидия Валентиновна поднялась на ноги, выбросила таблетки обратно в мусорку и наконец обратила на него свое внимание. — Олег Волков. Возрастной диапазон — от сорока до пятидесяти. Не слишком высокого, но и не слишком низкого роста. Блондинистые волосы подстрижены под каре, в ушах — крохотные золотые серьги. Обручальное кольцо, малиновая помада, белоснежная блузка и идеально севший по фигуре черный костюм. На первый взгляд — обычная, среднестатистическая женщина. Но Олег все равно почувствовал, что это она возвышается над ним, а не наоборот. — Так точно. Голос слегка охрип от долгого молчания. Пришлось откашляться. — Полковник Яшина, Лидия Валентиновна. Садитесь. Полагаю, ваши друзья рассказали вам, зачем я здесь? — А должны были? — Не знаю, — она достала из прислоненной к столу сумки папку с его фамилией и улыбнулась. — это же ваши друзья. Вы и ответьте. Олег счел реплику риторической и промолчал. — Ну так что же, Олег? Должны ли друзья раскрывать друг другу все, даже если что-то должно оставаться тайной? Должны ли вообще близкие люди скрывать что-то друг от друга? И как по вашему люди понимают, что стали близкими? …Следующие несколько часов становятся самыми продуктивными для его мозга за последние пару дней. После череды подобных вопросов, а также логических, юридических и тактических задач, полковник Яшина начинает расспрашивать его об армии, Сирии, командной работе, вкусах и предпочтениях, незаконченном универе, дружбе с Разумовским, детдоме и даже родителях. Олега не покидает ощущение, что он сдает какой-то важный экзамен. Женщина напротив него доброжелательно улыбается, но ее серо-голубые глаза — серьезные и холодные, а взгляд — цепкий. Она как будто бы видит его насквозь. — …и последний вопрос, Олег. Вы так резко сорвались на гражданку… Почему? — Мне передали, что меня разыскивает майор Гром, так как мой лучший друг попал в беду. Я должен был его выручить. — Но в итоге, обнаружив, что все в порядке, решили остаться здесь. — Так получилось. — Да, — она кивнула, и убрала его личное дело обратно в сумку. — Ингрид рассказала мне, что Разумовский нанял вас ее личным телохранителем. Не самое разумное его решение, но… А, впрочем, не нам с вами судить, не так ли? — Так точно. — Знаете, Олег, не могу сказать, что я осталась довольна итогами нашей с вами беседы полностью, но это не критично. В целом вы мне понравились. Не нальете чайку? — Да, конечно. Привычные действия позволили почувствовать себя комфортнее. Поставить чайник. Достать чайник заварочный. Сполоснуть его. Достать чай. Захватить нужное количество чаинок. Кинуть в кружку. Подождать, пока закипит вода. Залить кипяток. Повернуть заварочный чайник пять раз по часовой стрелке. Достать две чашки. Перенести все на стол. Повернуть заварочный чайник еще пять раз. Разлить по чашкам. — Спасибо, — женщина подтянула к себе свою и улыбнулась. — Так вот, дело в том, что один из моих сотрудников решил оставить службу в органах и посвятить себя семье. Решение хорошее, но уж слишком внезапное, а найти замену, буду с вами откровенна, не так то просто. Я четко представляю, какие люди мне нужны, и придерживаюсь этого. Это отсекает множество потенциально годных кадров, но зато помогает находить настоящие самородки. Не уверена, можно ли назвать самородком вас, но жду вас у себя в кабинете завтра утром. Не смотрите на меня так. Вам все равно нужно выполнять заказ вашего друга, а С. О. Н. не хватает людей. Так что поздравляю. Вы приняты. Конечно, обычно это все проходит гораздо дольше, но иногда я могу позволить себе задействовать нужные связи и ускорить процесс. В вашем случае я именно так и поступаю, — и, увидев его удивленное выражение лица, пояснила: — Видите ли, так получилось, что двое моих оперов сейчас в слегка… нестабильном состоянии. Поэтому мне нужен кто-то, кто смог бы ненавязчиво присмотреть за ними обеими, так как именно их тройка, к сожалению, развалилась. Надеюсь, мне не нужно пояснять, что все это должно остаться между нами? — Не нужно. — Хорошо. Проводите меня, пожалуйста. Олег кивнул и поднялся на ноги, пытаясь осмыслить то, что ему сейчас сказали. Получалось не очень. Все это напоминало один сплошной гребанный абсурд, а еще, почему-то, ему было очень неловко за то, что в гостиной никого не оказалось. Неловко и самую малость досадно. Отдали его на растерзание и свалили. Хотя, казалось бы, если в вашу квартиру приходят гости, то логично сначала дождаться их ухода. Разве нет? — Послушайте, Волков, — полковник сунула ноги в классические черные лодочки, накинула на плечи приталенное черное пальто и завязала на шее легкий цветастый шарф. — я не должна вам этого говорить, но… будьте внимательнее к Сереже. Ему это очень нужно. Ему нужна поддержка близких людей. Особенно сейчас. До свидания. И прежде, чем он успел ей ответить, коротко кивнула на прощание и вышла в парадную, оставив после себя кучу вопросов, состояние ахуя и легкий, почти неуловимый флер вербенового парфюма.