Свои чужие люди

Олега Волкова бесило абсолютно всё. Начиная от холодного петербургского солнца и заканчивая невероятной скукой. Монотонностью. Полным отсутствием адреналина и привычного ритма жизни. И тишиной. Тишина была такой оглушительной, что от нее звенело в ушах. Это было странно. Непривычно. Ненормально. Наверное, имело смысл послать все к черту. Вернуться в привычную жизнь, навсегда вычеркнув все, что связывало его с гражданкой. Он именно так бы и поступил, но внезапный ночной звонок поменял планы. Олег ненавидел себя за это, но отказать своему названному (нареченному — обязательно поправил бы Серый) брату не смог. Да, Серый чертовски поменялся и стал совсем не похож на того мальчишку, которого Олег с огромным облегчением оставил больше года назад и чьи письма выбрасывал не читая, потому что почти ненавидел эту рыжую бестию — за капризы, за вечное стремление устроить шоу на пустом месте, за не особо скрываемые дозы яда в каждом слове, за нежелание подчиняться, за вечное стремление выебнуться и быть не как все, за то, что привязанность все равно оставалась, болезненная и изнуряющая. А потом пришло официальное письмо о том, что его разыскивает майор Гром, что Сергей Викторович Разумовский попал в беду, что это вопрос в буквальном смысле жизни и смерти… Именно в этот момент все старательно возведённые преграды рухнули, потому что это же Серый. Рыжий выебистый придурок. Лучший друг. Названный брат, с которым они резали друг другу ладони, капая кровью на пол приютского чердака при свете свечи и обещая друг другу всегда быть вместе, чтобы не случилось, спиной к спине, плечом к плечу, потому что они — братья, отныне и вовеки веков, аминь, троекратная клятва. Олег считал формулировку глупой, а у Серого глаза горели полным энтузиазма огнем. — Мы теперь никогда друг друга не потеряем, — радостно прошептал Разумовский, слизывая с ладони кровь, не желающую останавливаться. — Звучишь как педик. На самом деле Олегу тоже было радостно, ведь теперь у него есть брат. Семья. Настоящая семья. Но чувства показывают только пидоры, нытики и бабы, а это значит — нужно ни в коем случае себя не выдать. — Дурак, — хмыкнул Серый, откидываясь на спину и закрывая глаза. — Ты ведь думаешь о том же самом. — Я думаю о том, что ты выглядишь как девчонка. — А что, хочешь меня? — новоиспеченный брат переместился на бок и нарочито медленно облизал губы. Олег закатил глаза. Он ненавидел, когда Серый начинал шутить свои шуточки за триста. — Только если ты отрастишь себе буфера как у Авдеевой. — Только не говори мне, что ты пал настолько низко, что решил осчастливить своими… достоинствами ее. Она свиноматка. Да еще и тупая. — Зато сиськи четвертого размера. … Олег оказался совершенно не готов к текущему развитию событий. Он планировал встретить все того же мальчишку, вытащив его из какой-нибудь глубокой задницы, а в итоге — встретил совершенно незнакомого, хотя и близкого человека, которого едва не хватил удар при виде брата (Олег чуть было не вызвал скорую помощь, да только Серый наконец-то взял себя в руки). В квартире майора Грома, который оказался… бабой. И, к тому же, любовницей Разумовского, превратившегося в главу собственной корпорации. Уж не поэтому ли ее повысили до майора? И вот теперь он временно обитал в гостевой комнате чужой квартиры (в комнате, у которой явно был хозяин, пусть и приходящий), изнывал от безделья и обстановки, гладил пришедшего к нему кота, спрашивая себя: правильное ли решение он принял, выбрав старого друга вместо Сирии? Но и отказаться от найма уже не мог, потому что это было тем единственным, кроме длинных волос, в чем он действительно узнавал своего названного (нареченного, Олег, нареченного, не будь банальным) брата: необходимость решить его проблемы, жёстко и радикально. Совсем как в старые добрые времена, за одним единственным исключением: в этот раз он сам попросил о помощи, между строк признавая, что не справится в одиночку. Это было приятно. Ненавистная, но болезненно-приятная слабость. Черт бы его побрал этого рыжего. И бабу его, со всей ее ебаной агрессией — тоже. Да, Сирия показала, что женщины-бойцы могут быть также хороши, как и мужчины, но здесь Олег не мог вычленить ничего, что показало бы ее профессионализм и крутость, о которой чуть ли не соловьем разливался Серый. Только и слышно от него «Ингрид-Ингрид-Ингрид». С того самого момента, как она оставила их наедине в ее квартире, у Разумовского, до сих пор упомянувшего ее весьма мимолетно, как будто трубу прорвало, унеся все предыдущие темы (тупость сотрудников Vmeste, блядское ФСБ, гребанные инвесторы и партнеры, чертовы пользователи, которые не понимают необходимость обновлений социальной сети, печальное обилие быдла в городе, изначально построенном исключительно для элиты…) в далекие неведомые дали. Ингрид без ума от Айвазовского, Ингрид любит Отверженных, Козетту в частности, Ингрид предпочитает ромашковый чай всем остальным, Ингрид настоящая гроза преступности, Ингрид похожа на валькирию, имеет кошачьи повадки, пахнет цветами клена после дождя, феерически красива, произведение искусства, он не представляет, как она складывает картины преступлений из ничего, потрясающе смелая и сильная, ничего не понимает в технике но это даже мило, играла когда-то на гитаре и он надеется, что однажды она вернется к этому, потому что поет она наверняка восхитительно; и так далее, и тому подобное, до бесконечности. По мнению самого Олега Ингрид являлась миловидной, но агрессивной, заносчивой и хамоватой девицей без каких-то особых выдающихся черт, но зато — с откровенно расшатанной психикой, кучей недоговорок и единственным крошечным плюсом в виде умения шутить. Он даже посоветовал брату держаться на расстоянии, но в ответ получил только: — Когда мне понадобится твое мнение, я спрошу его. Раньше Серый всегда принимал его советы. Прислушивался к ним, а не цедил возражения сквозь зубы ледяным тоном, ощерившись, словно приготовившийся к драке зверь. — Выглядишь как одержимый. — А ты — как побитый жизнью дворовый пес. Хотя, — тонкие губы изогнулись в обманчиво-ласковой усмешке. — почему «как»? …Черепаховый котяра с идиотским именем Пиздец (…представляешь, Олег, я его на улице нашел, а я все равно собирался подарить Ингрид кошку, потому что она о ней мечтала, но не могла завести из-за графика, мы его сначала хотели назвать Гаврошем, либо Яндексом, но не прижилось, из-за характера, он очень милый, правда, Олег?) требовательно мявкнул и потерся головой о поросшую щетиной мужскую щеку. Олег тяжело вздохнул и в очередной раз покорно почесал за ушами терроризирующее его животное. Кошек он любил. Не так, как собак, которые были весьма полезны в военных действиях и вызывали ностальгию по почти забытому додетдомовскому детству, где была кавказская овчарка по кличке Фёкла — здоровенная и злобная, ненавидимая всем двором, со свалявшейся грязной шерстью. — Настоящая собака обязана быть свирепой, — поучал отец, наливая в стакан очередную порцию водки. — Иначе какой с нее толк? Только жрать и срать будет, без всякой пользы. А у мужика все должно быть с пользой, если только он не тютя. Маленький Волков был единственным, кого Фёкла подпускала к себе. И, кажется, любила. А он любил ее. Очень-очень. Пиздец ткнулся холодным мокрым носом ему в лицо, улегся рядом и замурлыкал. Олег тяжело вздохнул, отгоняя навалившуюся на плечи невидимую тяжесть. Он выполнит заказ и наконец-то сможет уехать обратно, если только не чокнется раньше времени, потому что эта серая, тусклая жизнь — не для него. Никогда не была для него. Война — то единственное, где он чувствовал себя живым. А здесь… Тем более, что у его брата — своя, прекрасно отлаженная жизнь, в которой было место только для одного человека, и этим человеком был не он. Потому что, Серый, очевидно, даже не скучал по нему. Не вспоминал. Не нуждался. Выкинул из жизни. Олег повернулся к коту спиной и прикрыл глаза, старательно игнорируя накатившее ощущение, потому что он же не баба какая-нибудь. …Но все-таки чувствовал себя преданным. И одиноким. *** Скрежет ключей в замочной скважине раздается ровно в шестнадцать тридцать. Олег тяжело вздыхает, поднимаясь с пола, на котором валялся последние полчаса, изнывая от тишины, и тащится в коридор, собираясь разбить сладкую парочку и вытащить Серого на улицу, чтобы обговорить детали заказа. Конечно, он все еще мог отказаться и свалить, но дернул же черт дать слово, подкупившись фальшивой нужностью как последний сентиментальный дурак. Нельзя так просто взять и нарушить слово. Мужики так не поступают, особенно если военные. Лживый военный — гнилой военный. Даже если наемник. Олегу совсем не улыбалось быть гнилым. Дверь открывается, ударив в глаза ослепительной огненной шевелюрой. Алой. Без темных ведьминских лохм под боком. А еще… — Здрасьте, — ошарашенно выпаливает незнакомка, хлопнув огромными глазищами. — Это что, «Ирония судьбы» наоборот? От нее пахнет жасминовыми духами. Жасмин. Совсем как у него в комнате. — Главное чтобы не издевка, — ворчит Олег, не совсем понимая что делать дальше и почему у этой особы ключи от квартиры Серого. Да и кто она такая — тоже. Вторая любовница? Удивительно. И куда только подевалось успевшее набить оскомину моралфажество и рассуждения про «грязь и животность»? — Ой, это точно, — она делает шаг вперед и, прикрыв за собой дверь, протягивает ему руку. — Юля. — Олег, — Волков сует руки в карманы штанов и пожимает плечами. — Разумовского, — почему-то ему показалось, что назвать так друга детства (видимо, бывшего) будет правильнее. — дома нет. И Ингрид тоже. — Олег? — Юля скидывает в угол кроссовки и вешает на крючок темно-синюю куртку с косым срезом. Она как будто пытается осмыслить что-то, но моментально машет рукой и решительно проходит в кухню. — Очень приятно, Олег. Чай будете? Олег пожимает плечами еще раз и Юля истолковывает это как согласие, шаря по ящикам так, словно это была именно ее квартира. — Вы садитесь, — он наконец-то вспоминает о вежливости и выдвигает для неожиданной визитерши один из стульев. — Я сделаю. Готовка всегда была тем, что помогало ему успокоиться. И просто нравилось — из-за ощущения полной сосредоточенности. А вот Серый готовить ненавидел, питаясь в фастфудах и дошираками до тех пор, пока Волкову это не надоело. — Да вы джентельмен, — хмыкает алая, но садится, с любопытством наблюдая за его действиями. — И знаете, у меня такое чувство будто я вас раньше видела. — Сомневаюсь. Олег заливает в заварочный чайник кипяток, чувствуя себя в эпицентре какого-то гребанного абсурда. — Кем вы работаете, Олег? У нее на ногтях — красный лак, который по цвету совсем как кровь, щедро орошающая пески на местах сражений. Олег прикрывает глаза на долю секунды, а открыв — встречает на себе заинтересованный женский взгляд. — Это не ваше дело. — Очень грубый джентльмен, — хмыкает Юля, не испытывая ни малейшего неудобства от сложившейся ситуации. Чай пьют в молчании — кажется, до визитерши наконец-то дошло, что ее попытки в беседу не вызывают интереса. Из прихожей снова доносится скрежет ключей и Олег мысленно благодарит мироздание за то, что эти двое изволили, наконец, явиться, но судьбе явно нравилось испытывать его на прочность, потому что это оказалась еще одна незнакомая ему дама. Рыжеволосая, зеленоглазая, в черной футболке без надписей под черной джинсовой курткой и черной же длинной юбке в пол. Она нарисовалась в дверях в тот же самый момент когда на лестничной площадке (наконец-то) появилась загулявшая парочка. Шагнула в квартиру, с облегчением скинув черные кожаные лодочки. Перевела взгляд на него. Побледнела как смерть. И упала в обморок. *** — Значит вы — тот самый Олег Волков? Юля заявилась к нему в комнату через полчаса после того, как вторая гостья, которую, как оказалось, звали Соней, пришла в себя и забилась в истерике, моментально собрав вокруг себя всех, кроме растерявшегося Волкова. — Это он, — бормотала рыжеволосая, — тот парень из зеркала. Его глаза. Но это не мой Олег. Где мой Олег? Должен был вернуться мой Олег. Обязан. Почему не он? Почему этот? Почему? Почему? Почему?! Бормотание переросло в крик, а крик — в полный боли и отчаяния бессвязный вой, от которого Олег поспешил сбежать обратно в комнату, понимая что он ничего не понимает. И что никогда еще так не ошибался, считая что чаепитие с Юлей — эпицентр абсурда. — Мы думали, что вы умерли два года назад, — продолжила алая, устраиваясь на офисном кресле из черной блестящей кожи. Олег продолжал хранить молчание. — Хорошо, что это не так. Сереже вас не хватало. Не обижайтесь на Соню. У нее жених погиб прошлым летом, тоже Олег. Они с Ингрид вместе работали… — Ясно. — Хорошо, — женщина поднялась на ноги. — Надеюсь вам нравится моя комната. Увидимся! Мы думали, что вы умерли два года назад. Даже интересно, с чего бы вдруг? Хотя это многое объясняло — например истерику Серого при первых моментах встречи. Как и то, что он решительно настоял на водке, хотя всегда считал этот напиток «быдляцким пойлом». Выпендрежник. Сереже вас не хватало. Олег упал спиной назад на подушку и устало прикрыл глаза. Тишина раздражала, но не так, как доносившиеся сквозь стенку всхлипы. А ведь Серый мог бы зайти и сам, не подсылая посредников, если вообще вспомнил о нем в окружении своих баб. Даже не подумал, чтобы рассказать ему чуть больше, чем нытье о работе и собственном превосходстве по сравнению с остальными и блядской ИнгридИнгридИнгрид, речь о которой всегда лилась непрерывным потоком. Едва ли не на одном дыхании. А ведь раньше он говорил так исключительно о компьютерах и технологиях. Мудак рыжий. Блядский, ебучий, рыжий мудак. Единственный, кого Олег действительно считал своей семьей. Даже боевые товарищи оставались не более чем товарищами. А ведь они прошли с ним воистину адское пекло, проходили раз за разом, прикрывая спину и травя байки во время привала. Делили еду и, зачастую последнюю, флягу воды. Но именно Сергей Разумовский, старательно вытесненный из сердца рыжеволосый пидорообразный выпендрежник оставался самым близким и важным человеком в его жизни. Удивительно. …Всхлипы за стенкой становятся тише. К ним добавляется Юлино щебетание. Кажется, она говорит что-то про постановку света и ворчит на Ингрид Гром за отсутствие тонального крема и косметички, потому что «…и чем мне ее теперь приводить в порядок, мать? Она не может показаться в подкасте в таком виде! Пиздуй в магазин, быстро! Время, время, время!» Через некоторое время раздается хлопок входной двери, а следом за этим открывается дверь в (не)его комнату, нарушая уединение. — Хочешь посмотреть, как Юля снимает подкаст? — Олег не уверен, но, кажется, старый друг выглядит виноватым. — Ты считал меня мертвым. — Мне… — Серый устраивается на том же месте, на котором сидела Юля и опускает голову, запуская пальцы в рыжие пряди. — пришла похоронка. У меня тогда весь мир рухнул. Я постоянно думал о том, что последнее, что я тебе сказал… — Проехали. — Олегу совсем не улыбалось обсуждать это. По крайней мере сейчас. — Дай мне договорить. В первые пару недель я просто запил. По черному. А потом… ну… в общем… было… всякое. А потом появилась Ингрид. Началось. — Она спасла мне жизнь. И вообще — меня. Я бы не справился со своими проблемами без нее. Она же привела в мою жизнь Юлю с Соней. И еще Диму с Ксюшей, хотя сейчас у нас не получается часто видеться, потому что они тоже полицейские и потому… ну, в общем, Ингрид, кажется, не очень комфортно от их визитов. А еще есть Федор Иванович и тетя Лена. Они меня научили пельмени делать, представляешь? И Лето есть. И еще Евгений. Это новые коллеги Ингрид, из С. О. Н. Они хорошие, хоть и проводят с ней больше времени чем я, и… — Не части. — Олег, ну не будь занудой! Пошли. Соня профи, и Юля тоже. Она даже Ингрид уговорила на интервью, хотя это вообще нереально было на первый взгляд, у нее ушло куча времени, но зато результат… — Серый. — Ой, все! — Разумовский закатил глаза, и, вскочив на ноги, схватил старого друга за штанину и попытался стянуть с кровати. — Ну пошли! Когда ты еще увидишь вживую интервью с литературным редактором? Чтож, по крайней мере болтать братец тоже не стал меньше, и чуйка подсказывала: проще согласиться, чем продолжать настаивать на пребывании в одиночестве. — А, и еще, — у самой двери Серый остановился и снова повернулся к нему лицом. — Тебе нужно побриться, чтобы не выглядеть как шахид. И новая одежда. Займемся этим в ближайшие пару дней. И я рассказал Ингрид про то, что нанял тебя следить за ней. На всякий случай.