Неравный брак

"Неужели снова началось?" - с досадой подумал Гром. За последние дни, те, что полицмейстеру пришлось провести в постели после памятного пожара в театре, Игорь начал тешить себя надеждой, что Кирилл к нему переменился Потеплел - это слово даже вспоминать не хотелось, тем более, сквозь боль ожогов, и всё же... Кирилл не отходил от его постели, ловя даже не зов мужа, а каждый его вдох, сам торопливо подносил воду к измученным жаждой губам, боязливыми касаниями, явно опасаясь причинить лишнюю боль, стирал пот со лба, а стоило Игорю закрыть глаза, принимался сбивчиво повторять молитвы или - сердце Грома замирало, когда это случалось - принимался шептать то, что Игорь и не надеялся услышать от своего мужа. По крайней мере, в ближайшие месяцы, а то и годы. - Любимый, душа моя... Клянусь, я сделаю всё, что захочешь, но, молю, не оставляй меня так скоро, когда я только понял, какое счастье досталось мне. Живи, Игорь, живи! Однажды Игорь почувствовал, как под этот шепот на его щеку упала слеза. Стоило открыть глаза, Кирилл мгновенно обрывал себя, спрашивал, как себя чувствует Игорь, больно ли, не нужно ли чего, и лишь глаза блестели скрываемым волнением, да теснее переплетались друг с другом тонкие пальцы, вызывая у Игоря отчаянное желание снова задержать из в своей руке и перецеловать один за другим... Но сейчас всё позади. Гром уже встал на ноги, снова ездит на службу, возвращается к мужу вечерами - и видит, что Кирилл, кажется, пришел в себя от пережитого потрясения и снова стал прежним. Всё больше молчит, глядя на Игоря, и даже когда они наедине - сидит будто на иголках, вздыхает, прячет взгляд. Снова стал молчаливым, слова не вытянешь. Уж не примерещилась ли Игорю в болезненном бреду нежность в повлажневших глазах, пылкий шепот? "Да что ты о себе возомнил, - вздыхает мысленно Игорь. - Станет он пылать, как же. Пошел под венец по воле батюшкиной, считай, насильно, а уж теперь"... И правда, теперь возможностей понравиться супругу у Игоря Грома еще меньше. Кто бы что ни говорил в Петербурге, а в огне бравый полицмейстер горит, и еще как. До сих пор по всему телу отметины. И ладно бы, под мундиром не видно, но ведь и на щеке алеет, словно огонь лизнул языком своим жгучим в насмешку. Нет, это не ужасающее уродство из какого-то готического романа, но Кириллу ведь и этого хватит. И чего, спрашивается, мучить его своим присутствием? - Ты утомился, я вижу, ложись отдыхать. Доброй ночи, - Игорь шагнул было к двери, но его догнал тихий голос Кирилла: - Игорь... - Что? - Игорь, останьтесь. Гром обернулся, больше удивленный обращением на "вы", и лишь через несколько мгновений осознал смысл услышанного. - Кирилл... - Не оставляйте меня, прошу вас. Останьтесь. Я должен сказать вам нечто очень важное. Как это у вас на службе говорится - чистосердечное признание? Улыбка, совсем не похожая на ту, хмельную, разбитную, нахальную, к которой Игорь давно уже привык. Кирилл улыбался - и робел. Робел страшно, шагнув к собственному мужу, протягивая руки. - И что же... Гром не договорил. Потому что теплые дрожащие пальцы охватили щеки, приласкали пересекающий щеку шрам, замерли на уголке губ, словно понуждая их раскрыться... Для касания собственных, таких же дрожащих и ласковых губ. Игорь обмер - так резко нахлынули воспоминания о легких торопливых прикосновениях сквозь огненное забытье. Как же он мечтал, как хотел ощутить их снова, как тосковал по этой нежности, подумав, что Кирилл... - Я люблю вас, Игорь. Да, я совсем не ждал этого, больше скажу, еще недавно я и не хотел вас любить, но... - Кирилл вдруг мотнул головой и как-то по-детски обиженно выпалил: - Вы сами виноваты! Зачем вы такой... Такой? - Да, - согласно выдохнул Игорь. - Я сам виноват. Целиком и полностью. В чем и признаюсь вам, дорогой мой, чистосердечно. Признаюсь... Но без раскаяния. Он видел, как глаза Кирилла, эти печальные синие омуты, блестят уже не слезами, не хмелем, не гневом - чистым, незамутненным счастьем, от которого кружится голова. - Я буду жить, Кирилл, как ты и просил. Жить ради тебя, для тебя. Кирилл зарделся, осознавая, что его шепот у изголовья Игоря был услышан. Игорь не спал, когда Кирилл молился о нём, умолял остаться, уверял, что любит... - Игорь... - в одном этом имени сейчас слилось столько смущения, нежности и пыла, что Гром почувствовал, как его слова охватывает пламя. Невидимое и сладостное, которое невозможно не разделить на двоих. И они делят его - в первом настоящем супружеском поцелуе. Первом, но далеко не последнем в эту ночь. Сегодня полицмейстеру Игорю Грому предстоит услышать еще немало чистосердечных признаний. И признаться самому. И неважно, кто нынче обвиняемый, а кто дознаватель. У любви законы свои.